Чтение 24–й страницы книги ~Путь Шеннона~

страха, ибо он не был тираном, а с умеренной твердостью руководя ими и
неуклонно воздействуя на них прежде всего своей глубокой верой, примером
всей своей честной жизни. Обычное, слегка ироническое представление об
евангелисте, проповедующем на уличных углах, было столь же неприменимо к
Дэниелу Лоу, как, скажем, сравнение чахлого ростка со стройным дубом. Он
не принадлежал к числу тех, кто робко предлагает душеспасительные брошюры
прохожим или гнусавым голосом затягивает псалмы. Это был настоящий апостол
Павел, смелый и справедливый, который, одним гневным взглядом усмирив змия
зла, способен был затем раздавить его под пятой. Были у него, конечно, и
недостатки, которые вытекали из самих его добродетелей. Взор его был
тверд, но смотрел он только прямо перед собой. Компромисс был недоступен
ему, и все предметы казались либо черными, либо белыми. Вне сверкающей
орбиты его веры существовала лишь тьма, полная соблазнов для избранников,
где на каждом шагу, будто корни в дремучей чаще, разбросаны силки Сатаны.
Терпимость он считал непозволительной слабостью - этого слова он просто не
понимал. Если человек не принадлежал к числу "спасенных", то - увы! - он
был проклят навеки. Вот это-то и удерживало его дочь многие годы на
тернистом пути, уберегало ее от скверны танцев, игр в карты и театра,
ограничивало выбор ее чтения "Благими деяниями" и "Продвижением
паломничества", и сейчас молитва и отцовская воля заставили ее сквозь
слезы дать обещание отказаться от своего недостойного воздыхателя.

Все это промелькнуло в моем сознании, пока я сидел напротив Люка в
сыром зале захудалой пивной, и, хотя от этих мыслей у меня загудело в
голове, точно я с разбегу ударился о каменную стену, хотя я был глубоко
обижен на Джин за ее предательство, - я не мог, просто не мог отказаться
от нее.

- Люк, - взволнованно сказал я, - ты должен мне помочь.

- Чем? - с явной неохотой спросил он.

- Я просто должен увидеть твою сестру! - в бесконечном отчаянии
воскликнул я.

Он молчал. Вытерев губы запачканным в муке рукавом, он с сочувственной
улыбкой посмотрел на меня.

- Ты же знаешь, что можешь это сделать, - продолжал я. - Я подожду тебя
здесь, а ты сбегай домой и попроси Джин выйти ко мне.

Все так же спокойно он с сожалением покачал головой.

- Джин нет дома. Она уехала.

Я молча уставился на него, а он неторопливо разъяснил мне:

- Сразу видно, что вы не знаете отца. Ее вчера вечером отправили к
нашей тетушке Элизабет в Бетнал-Грин. Она будет жить там четыре месяца и
заниматься, а потом приедет сюда держать экзамены. - Он помолчал. - Миссис
Рассел, нашей тетушке, даны инструкции вскрывать все ее письма.

Бетнал-Грин, предместье Лондона, до которого отсюда более трехсот миль,
- да разве туда сможет добраться этот злодей Шеннон! И никаких писем -
запрещено! Ох, этот мудрый, изобретательный Дэниел! Настоящий пророк
Даниил в Судный день. Я замер, глаза моя - как назло - были полны слез.

Молчание длилось долго; я очнулся от задумчивости, услышав голос Люка,
который, желая утешить меня, спросил:

- Не хотите ли еще пивка?

Я поднял голову.

- Нет, спасибо. Люк. - Во всяком случае, хоть он-то доброжелательно
относится ко мне. - Да, кстати, я должен вернуть тебе мотоцикл.

- Можете не спешить.

- Да нет, он ведь тебе нужен. - Я видел, что Люк отнекивается только из
вежливости. - Он на полянке за вашим домом. Я очень осторожно обращался с
ним. Вот ключ.

Он без дальнейших возражений взял ключ, мы поднялись и вышли. На улице
он огляделся по сторонам и с грустным видом, но дружески пожал мне руку. Я
направился на вокзал.

Дождь разошелся вовсю: вода стекала по желобам, мостила грязью улицы, и
все вокруг казалось бесконечно серым и унылым.

"О господи, - с внезапно пробудившейся болью подумал я, - почему я
здесь, в этом мрачном, заброшенном городишке? Как бы мне хотелось
очутиться сейчас где-нибудь под ярким солнцем, вдали от всех
неприятностей, неуверенности и бесконечной борьбы! Плыть бы сейчас на
ладье вниз по Нилу или любоваться голубым Тирренским морем с ярко-зеленых
холмов Сорренто. А впрочем, к черту все эти красоты - разве есть
что-нибудь лучше туманного, мрачного Бетнал-Грина!"

Но я знал, что там я никак не могу очутиться.

8

После этого все беды сразу обрушились на меня... Но я попытаюсь
спокойно и по порядку рассказать о том, что произошло. Я не намерен без
конца говорить о своем душевном состоянии. Оно было ничуть не лучше погоды
с ее непрекращающимися дождями и резкими штормовыми ветрами, от которых с
деревьев слетали еще зеленые листья и целые ветки, образовывавшие на аллее
мокрый настил.

Работы у нас в больнице было сейчас по горло, особенно много прибывало
больных дифтерией, эпидемия которой разразилась в западной части
Уинтоншира. Я сам в свое время переболел этой болезнью и, очевидно,
поэтому жалел поступавших к нам детей. До сих пор мы могли гордиться
результатами: ни одного смертного случая, и мисс Траджен с гордым видом
расхаживала по больнице, точно это являлось ее личной заслугой. И,
возможно, так оно и было; я все больше и больше преклонялся перед ее
деловой сметкой и в душе невольно начал восхищаться этой добросовестной,
умной, неутомимой боевой лошадкой, чьи скрытые достоинства намного
превосходили те менее привлекательные качества, которые сразу бросались в
глаза. Но я предусмотрительно не сообщал ей об этом. Вообще я не склонен
был к разговорам, а если и говорил, то одни грубости.

И вот вечером третьего ноября - эта роковая дата навеки запечатлелась в
моей памяти - я, еле волоча ноги, понуро вернулся из изолятора к себе и
бросился в кресло.

Я не просидел и десяти минут, как услышал настойчивый звонок. Звонил
телефон у моей кровати - еле слышно, так как, уходя из изолятора, я забыл
переключить рычажок. Я прошел в спальню и устало поднял трубку.

- Алло.

- Алло! Это доктор? Какое счастье, что я тебя поймал. - Даже несмотря
на плохую слышимость, я уловил в голосе облегчение. - Это говорит Дьюти,
Алекс Дьюти из Дрима. Доктор... Роберт... Ты должен кое-что для меня
сделать.

И, прежде чем я успел что-либо сказать, он продолжал:

- Это насчет нашего Сима. Он уже неделю болен дифтерией. И ему все не
легче. Я хочу привезти его к вам в больницу.

Я ни минуты не колебался. Хотя больница была переполнена и Алекс,
живший за пределами нашего графства, вообще не мог претендовать на место,
мне и в голову не пришло отказать ему.

- Хорошо. Пусть доктор напишет справку, и я с утра пришлю за ним скорую
помощь.

- Нет, нет, - поспешно возразил он. - Мальчонка совсем плох, Роберт. Я
уже вызвал машину - она стоит у дверей, и мы завернули его в одеяла. Я
хочу привезти его сейчас же.

Я не был убежден, что поступаю правильно, соглашаясь в обход всех
правил сразу принять больного. Однако я был слишком привязан к Алексу,
чтобы не пойти ради него на такой риск.

- Тогда приезжайте. Дорога займет у вас около часа. Смотрите только не
простудите его.

- Хорошо. И спасибо, дружище... спасибо.

Я положил трубку и, выйдя в коридор, пошел в комнату начальницы. Однако
свет у нее уже был погашен, и мне пришлось прибегнуть к звонку и вызвать
ночную дежурную - сестру Пик. Когда она вышла ко мне, я велел ей
приготовить койку в боковой комнате отделения "Б", маленькой и уютной,
куда обычно помещали частных пациентов, - сейчас это было единственное
свободное место. Затем я сел и стал ждать.

Бодрствовать мне пришлось недолго. Около полуночи к главному входу
подъехало закрытое такси, и, когда, с трудом преодолевая сопротивление
ветра и сильного ливня, я открыл дверь, из машины вышел Алекс, неся на
руках укутанного в одеяла сынишку. Я провел его в приемный покой. Лицо у
него было бледное, осунувшееся.

Положив мальчика на диван и предоставив его заботам сестры Пик, которая
тотчас принялась раздевать больного для осмотра, Алекс вытер лоб тыльной
стороной руки и молча отошел в уголок, посматривая на меня растерянным,
страдальческим взглядом.

- Зачем же так волноваться? Когда Сим заболел?

- В начале недели.

- Ему вводили противодифтерийную сыворотку?

- Два раза. Но это почти не помогло. - Дьюти заговорил быстрее. - Уж
очень глубоко у него в горле нарывы. Когда мы увидели, что ему с каждой
минутой все хуже, я схватил его и повез сюда. Мы верим в тебя, Роб.
Посмотри его, ради бога.

- Хорошо, хорошо. Только не волнуйся.

Я повернулся к дивану, и напускное спокойствие, с каким я держался ради
Дьюти, тотчас исчезло. При виде помертвевшего ребенка, который, закрыв
глаза и стиснув кулачки, боролся за каждый вздох, у меня болезненно
сжалось сердце. Молча приступил я к осмотру. Температура у него была 38o,
а пульс настолько слабый, что почти не прощупывался. Я даже и не пытался
определить ритм дыхания. Плотная желтая пленка покрывала заднюю стенку его
носоглотки и угрожающе спускалась в гортань. Ребенок явно доживал
последние минуты - он умирал.