взор, которого дрожат сильнейшие, еще ни разу не обращался на меня с гневом.
Но этот же великий князь, этот милостивец и друг, окружил меня такою
железною сетью, сквозь которую я не могу прорваться; каждый шаг мой, каждое
действие мое ему известны. Зная свою участь, я решился посвятить ему свою
жизнь, свои дарования. Может быть, я сам не против этой необходимости, может
быть, я сам искал ее. Пускай Московия будет моим гробом, лишь бы над этим
гробом поставил я себе памятник, которому некогда просвещенные народы придут
удивляться! В этом создании я всего себя положу, и свое отечество, и свои
знания, и жизнь, и вечность свою. Но сын, которого завещала мне жена, сын,
которого я сам так много люблю... я и о нем забочусь. Великий князь за мои
заслуги поклялся не оставить мое дитя, когда меня не будет. Он ласкает его и
теперь, как не ласкает детей своих. Я хочу, чтоб Андрей Аристотелев был
полководцем...
хочу, чтобы в свете был один Фиоравенти - художник. Да, да, узнаешь меня
короче, молодой человек! Не одну юность сожигают огненные мечты! И под этим
пеплом (он указал на свои седые волосы) кроется, может быть, волкан
неукротимый... Но обратимся к сыну. Зоркие глаза Иоанна прочли в душе моей,
и Иоанн называет моего Андреа своим полководцем, беседует с ним о ратном
деле, разжигает его молодое сердце славою воинскою, а сыновьям своим строго
наказывает, на помин души его, не забывать отцовского воеводу. Хорошо, думал
я, умру - так он будет богат, в милости у царей русских; но какими глазами,
каким сердцем станут смотреть на иноверца, на басурмана, при дворе будущего
великого князя бояре, духовные, народ? Меня охраняет теперь от их ненависти
и презрения имя строителя церковного, необходимость во мне; теперь меня и
других иноверцев охраняет еще грозная воля Иоанна, перед которой все падает
- и люди, и судьба. Но властители с таким согласием всемогущего ума и воли
родятся веками. Кто поручится за будущее?.. К тому ж я хочу, чтобы и без
насилия власти любили моего Андреа... хочу, чтобы все русское, все
состояния, народ окружил его приветом, как родного, как соотечественника.
Тогда может он подняться высоко... Недолго думал я. Андреа принял русскую
веру; крестным отцом был ему Иоанн младой: он же будет сыну моему отцом,
когда меня не станет.
для блага милого, дорогого сердцу существа. Но... теперь другой вопрос. Не
сочти его дерзостью молодого человека, которого все права на твое
снисхождение в одном имени воспитанника твоего брата, прими этот вопрос
только за знак любви к прекрасному. Скажи мне, каким великим памятником
зодчества в Московии хочешь передать свое имя будущим векам?
трепетом губ, пояснявших его душевное волнение, отвечал:
краю Европы, без видов корысти, из одной любви к человечеству, есть уже
свидетельство прекрасной души. Цель моя также выполнение идеи высокой,
изящной (по крайней мере я так думаю... в этом я по крайней мере убежден).
Тебе могу открыть мою душу, мои помыслы. Расскажу тебе и свои страдания и
свои надежды, расскажу, как я боюсь умереть, не сделав ничего достойного
бессмертия, и чем хочу купить себе вечность на земли. Слушай же меня с
снисхождением, которого прошу у твоего доброго сердца для моих слабостей.
в Италии.
хотя б ты ничего более не произвел.
очистят мне небольшое место в летописях художества. Опыты еще не подвиги. На
подвиг я только что собрался. Когда я жил в Италии, смутно носился в душе
моей идеал, которому должно было осуществиться в возможных земных размерах,
позднее, именно здесь, в Москве. Еще тогда не давал он мне покоя. Преследуя
его, как призрак, и не имея сил выполнить, я изнемогал под бременем тоски
невыносимой. И мудрено ль? я - человек, слабое, ничтожное созданье - хотел
создать достойный храм богу, дивному богу, творцу вселенной. Все, что ни
принимался выполнить линиями, красками, образами, телесными силами, казалось
мне бесконечно малым перед тем идеалом, который создала божественная часть
меня. Тоска, муки невыразимые! Я призвал на помощь прошедшее и настоящее,
спрашивал каждый век, требовал к себе на лицо отжившие и живущие народы,
сотни поколений, чтобы каждый из них принес достойную лепту на построение
храма богу. И на зов мой распались Парфенон {Прим. стр. 102}, Колизей,
Алгамра {Прим. стр. 102}, София, полки окаменелых мифов сошли с своих
подножий, пошатнулись пирамиды Египта с своих оснований и стали вокруг меня,
как столетние дубы над муравьем, едва заметным для глаза. "Какой храм
создашь ты богу, когда мы только гробы для человека? А над этими гробами
трудились веки и миллионы людей!" - казалось мне, спросили меня великаны
древнего мира, и воображение мое замерло при этом вопросе. И вот. когда на
зов мой явились города и народы, когда каждый из них принес мне по одной
букве для божественной поэмы, я не мог даже сложить этих разнородных букв в
одно гармоническое слово. Мудрено ль? Каждая буква была вдохновение; все они
отозвались в душе моей, как дивный хор, составленный из мириады ангелов,
сопутствуемый бурею со всех концов света. Голова моя закружилась, сердце
замерло; я изнемог... Меня хотели даже запереть в дом сумасшедших: может
быть, я этого и стоил. Долго был я в болезненном состоянии. Наконец,
спасенный помощью врача, любовью к сыну, я опомнился и на первый голос
рассудка решился бежать из Италии, где, думал я, самый воздух распаляет
воображение до безумия. Турецкий султан звал меня, чрез дожа Марчелли {Прим.
стр. 103}, в Константинополь. Что высокого, изящного, говорил я сам себе,
создам для народа, врага Христова, для того, кому и в будущем свете обещан
утонченный разврат? Разве фонтаны и бани! разве сераль!.. Сераль, бани,
когда основание храма живому богу положено было в сердце моем?.. Я отвергнул
золото султана. Затем новый вызов. Этот был от здешнего государя и с
предложением построить храм Пречистой божьей матери. С удовольствием... что
я говорю? с восторгом принял я новое предложение. И вот я здесь. Здесь, друг
мой, думаю осуществить идеал, который столько лет смутно носился в душе
моей: теперь я согласил его с возможностью, с силами одного поколения, с
волею и средствами одного царя. Я перевожу его уж на бумагу. Когда кончу
чертежи, ты увидишь его и скажешь мне, достоин ли он своего назначения.
Тогда представлю его суду Иоанна, Софии и митрополита. Но каких трудов,
какой борьбы стоило мне, чего еще будет стоить, чтобы привесть мою идею в
исполнение! Чего должен я еще бояться от решения светской и духовной
властей, расположенных к моему делу, но худо знакомых с прекрасным в
искусстве! Ах! если бы ты знал, как дорого куплен мною каждый шаг,
подвигающий меня к цели, сквозь какие груды мелочей, щепетильной
вещественности, должен я очищать себе путь к этой цели! Не хвастаясь скажу,
надо было иметь мою железную волю, мою пламенную любовь к искусству, чтобы
не изнемочь под бременем обстоятельств. Представлю тебе только несколько
образчиков тех нужд, тех препятствий, с которыми я должен был бороться.
Вызванный сюда для построения храма Пречистой, я нашел не только искусство
зодчества, самую исполнительную часть ее, самые материалы - в грубом,
младенческом состоянии. Прежде чем созидать, надо было мне разрушать
научить. Старая церковь Успения, которая отчасти упала при русских
строителях, другими частями еще крепко держалась, несмотря на усилия тысячи
рук повалить ее. За показанную мною механику барана почли меня чародеем. Не
умели делать кирпичей: сколько времени употребил я на обучение этому делу!
Своими руками мял глину, делал формы, показывал способы обжигания. Не умели
делать известки, и эту я сам учил растворять.
борьба духа с веществом! я изнемог бы под ней.
другие тяжкие испытания. Наступила война с Новгородом. Иоанн из зодчих
переименовал меня в розмыслы, то есть в инженеры. Он требовал, чтобы я
строил мосты для перехода войск через реки - я строил мосты. Он захотел,
чтобы я лил пушки, колокола - я вылил их. Он изъявил желание, чтобы я
управлял огнестрельными орудиями - я выполнил его желание. Нужно было
чеканить монету - я чеканил для него монету. Одним словом, я сделался всем,
чем хотел Иоанн, чтобы я для него был. Не подумай, чтобы все это делал я из
любви, из преданности к царю: люблю его, предан ему, как человек благодарный
за милости его ко мне; но другие чувства, другие побуждения управляют моими
действиями. Я сделался рабом его железной воли, поденщиком ее, чтобы
выиграть его милости и доверие, а милости и доверие его нужны мне для
исполнения моей идеи. Храм, который хочу создать, исполинского размера: для
него нужна мне едва ли не половина кремлевской высоты, сотни тысяч рук,
груды золота. Ценою тяжких, едва ли не кровавых трудов, шаг за шаг покупаю у
моего властителя каждый аршин земли, сотню рук, горсть серебра. И покуда -
признаться ли тебе, мой друг? - одна борьба, одни труды, а победы и в помине
нет! Я все еще далек от цели моей; я только выкупил надежду некогда
достигнуть ее. Кто знает? может быть, горькая существенность, крайность,
невежество убьют мой подвиг в его зародыше; может быть, смерть застигнет
меня прежде, нежели я совершу его...
пожал ему руку, по сочувствию одной и той же любви к прекрасному, хотя и в
разных видах, и спешил облегчить сердце его горячими утешениями, в которых
художник так нуждался.
ГЛАВА ВТОРАЯ
отправиться к великому князю.
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий
Жюль Верн
Андреев Николай
Орлов Алекс
Куликов Роман