живут в деревне, по имени Ольмедо, не доходя Сеговии.
отправиться в Сеговию и искать порожняка в Мадрид. Дорогой мы принялись
беседовать о всякой всячине. Сей молодой человек был веселого и приятного
нрава. Поболтав со мною около часа, он спросил, не испытываю ли я
аппетита. Я отвечал ему, что он убедится в этом на первом же постоялом
дворе.
найдется чем позавтракать. Когда я путешествую, то всегда беру с собой
провизию. Лишнего таскать не люблю, а потому не отягощаю себя ни платьем,
ни бельем, ни прочими бесполезными пожитками. Суну в котомку съестное,
бритвы да мыло - вот и все, что мне нужно.
предложение сделать небольшую передышку. Мне хотелось есть и я
приготовился к обильному завтраку, на что, судя по его словам, имел полное
основание рассчитывать. Свернув несколько в сторону от большой дороги, мы
расположились на траве. Тут мой брадобрей разложил свои запасы, состоявшие
из сыра, пяти-шести луковиц и нескольких ломтей хлеба; а в качестве
главного лакомства он извлек из своей котомки небольшой бурдюк,
наполненный, по его словам, весьма тонким и вкусным вином. Хотя эти яства
были и не слишком заманчивы, однако же голод, томивший нас обоих, не
позволил нам отнестись к ним критически; мы осушили также весь бурдюк,
вмещавший около двух пинт вина, от восхваления которого мой брадобрей мог
бы смело воздержаться. Покончив с трапезой, мы поднялись и в весьма
веселом настроении пустились в дальнейший путь. Цирюльник, слыхавший от
Фабрисио о том, что мне довелось испытать разные диковинные приключения,
попросил меня рассказать ему о них самолично. Я не счел себя в праве
отказать человеку, так хорошо меня угостившему, и исполнил его просьбу.
Затем я попросил его ответить мне тем же на мою откровенность и поведать
историю своей жизни,
состоит из одних только обыкновенных происшествий. Тем не менее, - добавил
он, - раз у нас нет лучшего дела, то я расскажу вам все так, как оно было.
образом.
лет цирюльником в деревне Ольмедо, умер и оставил после себя четырех
сыновей. Старший, по имени Николае, получил цирюльню и унаследовал
отцовское ремесло; следующий, которого звали Бертран, пристрастился к
торговле и сделался щепетильником (*45); Томас же, третий сын, стал
школьным учителем. Что касается младшего сына, Педро, то он чувствовал
призвание к изящной словесности, а потому продал небольшой участок земли,
доставшийся ему при разделе, и поселился в Мадриде, где надеялся со
временем отличиться благодаря своим знаниям и уму. Трое старших братьев не
разлучались друг с другом и, обосновавшись в Ольмедо, женились на
крестьянских дочках, принесших им незначительное приданое, но зато
обильное потомство. Они плодили детей как бы взапуски. Что касается матери
моей, жены цирюльника, то за первые пять лет брака она произвела на свет
шестерых ребят, в том числе и меня. Отец мой научил меня с детства
обращаться с бритвой, а когда мне минуло пятнадцать лет, взвалил мне на
плечи вот эту котомку, опоясал меня длинной шпагой и сказал:
свету: тебе необходимо постранствовать, чтоб обтесаться и приобрести
совершенство в своем ремесле. Ступай и не возвращайся до тех пор, пока не
обойдешь всей Испании. Смотри, чтоб я до этого времени ничего о тебе не
слыхал.
менее суровым нравом, то она, казалось, была более чувствительна к моему
отъезду. Пролив несколько слез, она даже тайком сунула мне в руку дукат.
двухсот шагов, остановился, чтоб осмотреть свою котомку. Мне хотелось
ознакомиться с ее содержимым и узнать, как велико мое состояние. Я
обнаружил в ней ремень для правки, кусок мыла и футляр с двумя бритвами,
настолько иступившимися, что казалось, будто ими перебрили не менее десяти
поколений. Кроме того, там лежала совершенно новая посконная рубаха,
старые отцовские башмаки и двадцать реалов, завернутых в полотняную
тряпку, которым я особенно обрадовался. Вот каково было мое богатство. Из
этого вы можете заключить, что, отпуская меня со столь малыми деньгами,
почтенный цирюльник Николае весьма рассчитывал на мою изворотливость.
Впрочем, обладание дукатом и двадцатью реалами не преминуло ослепить юнца,
никогда еще не располагавшего деньгами. Я счел финансы свои неисчерпаемыми
и, не чуя ног от радости, продолжал путь, поминутно поглядывая на рукоять
рапиры, которая при каждом шаге ударяла меня по икрам или путалась между
ногами.
Остановившись на постоялом дворе, я приказал подать себе ужин таким
заносчивым тоном, словно был в состоянии, бог весть как, швырять деньгами.
Трактирщик, посмотрев на меня внимательно и раскусив, с кем имеет дело,
ответил мне вкрадчивым тоном:
вас по-царски.
спустя принес рагу из кота, которое я съел с не меньшим аппетитом, чем
если бы оно было из зайца или кролика. К сему великолепному кушанью он
подал мне вино, лучше которого, по его словам, не пивал и сам король. Хотя
я заметил, что оно прокисло, однако же оказал ему такую же честь, как и
коту. Для завершения этого царского приема мне отвели постель, более
способную вызвать бессонницу, нежели ее прогнать. Представьте себе весьма
жалкое и узкое ложе, да еще такое короткое, что, несмотря на свой
маленький рост, я едва мог протянуть ноги. К тому же не было на ней ни
тюфяка, ни перины, а лежал простой стеганый сенник, покрытый сложенной
вдвое простыней, которая с последней стирки успела обслужить добрую сотню
постояльцев. Хотя я набил желудок кошатиной и дивным вином, которым
угостил меня трактирщик, однако же благодаря молодости и здоровью заснул
на описанной постели крепчайшим сном и проспал всю ночь без всяких
недомоганий.
угощение, я без остановки дошел до Сеговии. Не успел я туда прибыть, как
мне посчастливилось найти цирюльню, куда меня приняли на харчи и
содержание. Но я пробыл тем всего шесть месяцев; знакомый подмастерье,
собиравшийся перебраться в Мадрид, уговорил меня присоединиться к нему, и
мы отправились в этот город. Там я без всяких затруднений нашел себе место
на таких же условиях, как и в Сеговии. Цирюльня, в которую я поступил,
считалась одной из самых бойких. Этому обстоятельству она была обязана
тем, что помещалась бок о бок с церковью Креста господня и по соседству с
Принцевым театром, которые привлекали туда много посетителей. Мой хозяин,
два старших подмастерья и я еле успевали обслужить всех, кто заходил туда
побриться. Я насмотрелся там на людей всякого звания, в том числе на
актеров и сочинителей. И вот однажды зашли к нам два писателя. Они
разговорились о современных поэтах и их произведениях, упомянув при этом
имя моего дяди; это побудило меня внимательнее прислушаться к их беседе.
может ожидать ничего хорошего, - сказал один из них. - Это холодный ум,
лишенный всякой фантазии. Он здорово осрамился со своей последней пьесой.
- Ну и произведеньице преподнес он зрителям! Видали ли вы что-либо более
жалкое?
запамятовал; помню только, что ни о ком не было сказано ничего хорошего.
Что касается моего дяди, то они отнеслись к нему более уважительно: оба
сошлись на том, что он человек достойный.
сочинитель; его книги полны тонкого юмора, перемешанного с эрудицией, а
это делает их занимательными и остроумными. Нисколько не удивляюсь тому,
что он пользуется почетом как при дворе, так и в городе, и что многие
вельможи положили ему содержание.
крупные доходы. Герцог Медина Сели (*49) предоставил ему стол и квартиру.
Ему просто некуда тратить деньги, и надо думать, что дела его весьма
недурны.
нашей семьи дошло, что он нашумел в Мадриде своими произведениями; об этом
сообщали нам разные лица, проезжавшие через Ольмедо. Но поскольку он не
считал нужным извещать нас о себе и, казалось, совсем отшатнулся от своих,
то и мы относились к нему весьма безразлично. Однако, как известно, всякая
сосна своему бору шумит: не успел я проведать о таком дядином благополучии
и о том, где он живет, как возымел желание его разыскать. Одно только
смущало меня: поэты назвали его дон Педро. Это "дон" вызывало во мне
сомнения, и я боялся, что они имели в виду не дядю, а какого-нибудь
другого писателя. Однако же эти опасения не остановили меня: мне пришло на
ум, что, ухитрившись стать гениальным человеком, он мог точно так же
сделаться и дворянином, и я решился его повидать. И вот как-то поутру,
испросив разрешение у хозяина и приодевшись возможно лучше, вышел я из
нашей цирюльни, не без гордости думая о том, что прихожусь племянником
Каменистый Артем
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Березин Федор
Сертаков Виталий
Посняков Андрей