на рабфак не стремилась, но была довольна: ей нравилось, что она поедет
в Киев.
Она и теперь, готовясь на рабфак, получала из города какие-то
подозрительные записки, тайком уходила из колонии; а к ней так же скрытно
приходил Корнеев, неудавшийся колонист, пробывший в колонии всего три
недели, обкрадывавший нас сознательно и регулярно, потом попавшийся на
краже в городе, постоянный скиталец по угрозыскам, существо в высшей
степени гнилое и отвратительное, один из немногих людей, от которых я
отказывался с первого взгляда на них.
счастливого известия наши откуда-то узнали, что Корнеев тоже отправился в
Киев.
из ее писем. То казалось, что у нее все благополучно, то выходило, что с
ученьем очень трудно, и всегда не было денег, хотя она и получала
стипендию. Раз в месяц мы посылали ей двадцать-тридцать рублей. Задоров
уверял, что на эти деньги Корнеев хорошо поужинает, и это было похоже на
правду. Больше всего доставалось воспитательницам, инициаторам киевской
затеи.
Как же это может быть: нам видно, а вам не видно?
и сказала, что отпущена на каникулы. Но у нее не было никаких отпускных
документов, и по всему ее поведению было видно, что возвращаться в Киев
она не собирается. На мой запрос киевский рабфак сообщил, что Раиса
Соколова перестала посещать институт и выехала из общежития неизвестно
куда.
дразнили, не напоминали о неудачном рабфаке и как будто даже забыли обо
всем этом приключении. В первые дни после ее приезда посмеялись всласть
над Екатериной Григорьевной, которая и без того была смущена крайне, но
вообще считали, что случилась самая обыкновенная вещь, которую они и
раньше предвидели.
признакам, Раиса беременна.
колонии воспитанница беременна. Я ощущал вокруг нашей колонии, в городе, в
наробразе присутствие очень большого числа тех добродетельных ханжей,
которые обязательно воспользуются случаем и поднимут страшный визг: в
колонии половая распущенность, в колонии мальчики живут с девочками. Меня
пугала и самая обстановка в колонии, и затруднительное положение Раисы как
воспитанницы. Я просил Осипову поговорить с Раисой "по душам".
что и воспитательницы стали заниматься сплетнями?
Раиса была очень полна, и кажущуюся беременность можно было обьяснить
просто нездоровым ожирением, тем более что на вид действительно
определенного ничего не было. Мы Раисе поверили.
наедине.
и вы знаете.
беременна, а чего вид такой делает, что ничего подобного. Да вот и письмо
от Корнеева. Тут... видите... - "дорогая женушка". Да мы это и раньше
знали.
начала злить.
скрывает, то родов уже нельзя будет скрыть. Ничего ужасного нет, будет
ребенок, вот и все.
все, как смола: беременна да беременна! ничего подобного, понимаете или
нет?
тебе поможем устроиться на работу, хотя бы и у нас в колонии, поможем и
деньгами. Для ребенка все нужно же приготовить, пошить и все такое...
исследование, но по этому вопросу мнения педагогов разделились. Одни
настаивали на скорейшем выяснении дела, другие поддерживали меня и
доказывали, что для девушки такое исследование очень тяжело и
оскорбительно, что, наконец, и нужды в таком исследовании нет, - все равно
или поздно вся правда выяснится, да и куда спешить: если Раиса беременна,
то не больше как на пятом месяце. Пусть она успокоится, привыкнет к этой
мысли, а тем временем и скрывать уже станет трудно.
на этом собрании я читал доклад о дисциплине. В первый вечер мне удалось
закончить доклад, но вокруг моих положений развернулись страстные прения,
пришлось обсуждение доклада перенести на второй день. В театре
присутствовали почти все наши воспитатели и кое-кто из старших колонистов.
Ночевать мы остались в городе.
на другой день народу в театре было видимо-невидимо. Между прочими во-
просами, какие мне задавали, был и вопрос о совместном воспитании. Тогда
совместное воспитание в колониях для правонарушителей было запрещено
законом; наша колония была единственной в Союзе, проводившей опыт
совместного воспитания.
беременность ее в моем представлении не меняла ничего в вопросе о
совместном воспитании. Я доложил собранию о полном благополучии у нас в
этой области.
Братченко: он верхом прилетел в город и не захотел сказать ни одному из
воспитателей, в чем дело.
ребенка.
зачем-то заглянула в корзинку, может, взять что хотела, а там - мертвый
ребенок.
такого ужаса. Воспитательницы, бледные и плачущие, кое-как выбрались из
театра и на извозчике поехали в колонию. Я не мог ехать, так как мне еще
нужно было отбиваться от нападений на мой доклад.
продолжать разговоры и дисциплине.
моем кабинете, растрепанная и в грязном переднике, в котором она работала
в прачеченой. Она не посмотрела на меня, когда я вошел, и еще ниже
опустила голову. На том же диване Вершнев обложился книгами: очеивдно, он
искал какую-то справку, потому что быстро перелистывал книжку за книжкой и
ни на кого не обращал никакого внимания.
бельевую кладовку. Поздно вечером, когда уже все разошлись спать, я
спросил Раису:
поправила фартук на коленях.
страсть которого гарантировала его совершенную бдительность. Мы все
боялись, что Раиса над собой что-нибудь сделает.
допрашивать было некого. Раиса рассказала о своем преступлении в скупых,
но точных выражениях. Родила она ребенка ночью, тут же в спальне, в
которой спало еще пять девочек. Ни одна из них ночью не проснулась. Раиса