вокруг; казалось, появление перед публикой нового служащего без ливреи, в
обычном своем человеческом обличье, привело его в сильнейшее
замешательство. И правда, глаза нескольких человек с любопытством
обратились на меня. Некоторые даже перестали заполнять свои листки, чтобы
получше в меня вглядеться.
(франц.)] - вполголоса отвечал я и встал на почтительном расстоянии даже
от тех, что пришли много позднее меня. Таких, впрочем, было немного, через
две-три минуты приемная и вовсе опустела, на короткий срок вероятно.
отвечал я, не двигаясь с места; я хотел, чтобы он попросил меня подойти.
что я буду перекрикиваться с вами на таком расстоянии?
ответил я, приблизившись, - и дожидался нового распоряжения.
И как вам вообще взбрело на ум явиться сюда через парадный ход и, здорово
живешь, смешаться с нашими клиентами?
я. - Я не нашел другой дороги, кроме как через вестибюль. Но да будет мне
дозволено заметить, что меня не отпугнул бы самый трудный, темный и
окольный путь, лишь бы предстать перед вами, господин директор.
снова проступил на его бледном лице.
начальству, что моя интеллигентность не выходит за пределы положенного.
время, насколько мне известно, у нас вакантных мест не имеется.
относительно меня существует твердая договоренность между господином
Штюрцли и его другом юности, а моим крестным отцом. Я не осмелился
беспокоить господина Штюрцли, ибо хорошо понимаю, что он не сгорает от
нетерпения увидеть меня, и не тешу себя надеждой в скором времени или
вообще когда-либо увидеть господина Штюрцли. Но дело не в этом. Все мои
помыслы и попечения, monsieur le directeur, были направлены на то, чтобы
представиться вам и от вас, и только от вас, получить указания, где, когда
и какого рода службой я смогу принести посильную пользу отелю "Сент-Джемс
энд Олбани".
меня. Тем не менее он подошел к стенному шкафу, достал оттуда объемистую
книгу и, чуть послюнявив указательный и средний пальцы, стал досадливо
листать в ней. Видимо, найдя то, что ему было нужно, он обернулся ко мне.
находиться! Вы будете приняты в штат, в этом пункте вы правы...
одного из мальчиков-посыльных, которые сложа руки сидели на скамейке в
глубине комнаты, ожидая поручений. - Покажите вот этому дортуар номер
четыре в верхнем этаже. Поедете на багажном лифте! Завтра утром вы
получите соответствующее распоряжение, - бросил он мне напоследок. - Марш!
по дороге. - У меня, честное слово, уже руки онемели.
четвертый дортуар! Скверное помещение! Нам тут всем неважно живется. И
пища плохая, и жалованье грошовое. Но о забастовке нечего и думать.
Слишком много охотников поступить на наши места. Надо бы послать к черту
всех этих эксплуататоров вместе с их заведением. Я, надо вам сказать,
анархист, voila ce que je suis [вот что я такое (франц.)].
уже самому нести чемодан, показал на какую-то дверь в слабо освещенном
коридоре с ничем не покрытым полом и пожелал bonne chance [удачи
(франц.)].
осторожности я постучался, но ответа не последовало; спальня, хотя шел уже
одиннадцатый час, оказалась совершенно пустой и темной. Вид этого
помещения, когда я повернул выключатель и на потолке зажглась лампа без
абажура, не слишком меня порадовал. Восемь коек с серыми байковыми
одеялами и плоскими подушками в давно не стиранных наволочках были
укреплены попарно, одна над другой, между ними во всю вышину стен были
устроены открытые шкафы, на полках которых стояли чемоданы и баулы здешних
обитателей. Никакой другой мебели в этой комнате с единственным окном,
видимо выходившим во двор, замкнутый стенами, не было, да для нее и не
нашлось бы места: ширина комнаты настолько уступала длине, что посередине
оставался лишь узкий проход. Значит, даже одежду на ночь приходилось
класть либо в ногах кровати, либо на свой чемоданчик в стенном шкафу.
чтобы избежать казармы! Там обстановка, наверно, не более спартанская".
Правда, я уже давно не почивал на розах - с того самого времени, как
прахом рассыпался мой веселый отчий дом, и, кроме того, я знал, что
человек и обстоятельства, даже если они поначалу очень суровы, в конце
концов все же сливаются в более или менее стройный аккорд и что есть даже
такие счастливые натуры, что умеют придавать обстоятельствам известную
гибкость, основанную не на одном только умении приспособляться. Одна и та
же обстановка не для всех одинакова: общие условия под воздействием
личности весьма значительно видоизменяются.
миропорядка, уму, всегда склонному останавливаться не на уродливых и
суровых, а, напротив, на приятных и тонких явлениях жизни. Один из стенных
шкафов был пуст, из чего я заключил, что и одна из восьми кроватей должна
быть вакантной, только я не знал, какая именно, и очень об этом сожалел,
так как изрядно устал с дороги и мой молодой организм жаждал сна. Но,
делать нечего, надо было дожидаться прихода товарищей по комнате. Я
попытался скоротать время, обследуя примыкавшую к дортуару умывальную,
дверь туда стояла открытой. В этой комнатке было пять скверных умывальных
столиков со всеми принадлежностями, как то: таз, ведро и кувшин, - пол был
застлан линолеумом. Зеркал и в помине не было. Вместо них на двери и
стенах, так же, впрочем, как и в спальном помещении, там, где только
находился свободный кусочек стены; кнопками были прикреплены вырезанные из
журналов портреты всевозможных красавиц. Не слишком утешенный своим
обследованием, я вернулся в спальню и, чтобы хоть чем-нибудь заняться,
решил достать из чемодана ночную рубашку, но наткнулся на шкатулочку,
которая при таможенном досмотре так легко в него скользнула, и,
обрадованный, тут же занялся ею.
содержимое этой шкатулки, все время жило у меня в подсознании и ночная
рубашка была только предлогом для того, чтобы поскорее с ним ознакомиться,
- вопрос этот я оставляю открытым. Усевшись на одну из нижних коек и
поставив шкатулку на колени, я, страстно надеясь, что никто мне не
помешает, принялся ее обследовать. На шкатулке, правда, имелся замочек, но
не запертый: она была закрыта только на крючок. Нельзя сказать, что я
обнаружил там сказочные сокровища, но вещи, в ней хранившиеся, оказались
премилыми, иные даже восхитительными. С самого верху, во вставном открытом
ящичке, как бы разделявшем внутренность шкатулки на два этажа, лежало
ожерелье из нескольких рядов крупных топазов в чеканной оправе, равного
которому по красоте я не видел ни в одной витрине, да и не удивительно -
оно было старинной, очень старинной работы. Ожерелье это показалось мне
олицетворением роскоши; чарующее мерцанье золотисто-прозрачных, точно мед,
камней привело меня в такой восторг, что я долго не отрывал от него глаз и
даже с некоторой неохотой поднял вставной ящичек, чтобы заглянуть в нижнее
отделение. Оно оказалось глубже верхнего, и все там лежавшее не заполняло
его так, как заполняло ящичек топазовое ожерелье. Но и внизу были
прелестные вещицы, которые мне и сейчас помнятся вплоть до малейших
деталей. Блистающей кучкой лежала там длинная цепочка из мелких
бриллиантов в платиновой оправе; далее, прекрасный черепаховый гребень с
серебряной инкрустацией, осыпанный множеством бриллиантиков; брошь - две
скрещенные золотые палочки с платиновыми переплетами, увенчанные крупным,
как горошина, сапфиром, окруженным десятью бриллиантами; вторая брошь из
матового золота в виде изящной корзиночки с виноградом; платиновый
браслет, имеющий форму дуги, с пружинной застежкой, ценность которого
значительно увеличивалась благодаря вделанной в него великолепной белой
жемчужине в резном венчике из бриллиантов. Кроме того, там лежали два или
три прехорошеньких кольца - одно с серой жемчужиной посреди двух больших и
двух маленьких бриллиантов, другое с темным треугольным рубином в
бриллиантовой рамке.
благородной игрой камней в скудном свете голой лампочки под потолком. Но
как описать мое смятение, когда, углубленный в это занятие, я вдруг
услыхал сверху голос, сухо заметивший:
обнаруживает, что это не так, он неизбежно испытывает чувство стыда, а в
этих особых обстоятельствах я и подавно смешался, даже вздрогнул, но тут
же овладел собой, без излишней поспешности закрыл шкатулку, снова вложил