сгладившиеся, а к камню, на котором он сидел, была прикреплена цепь с
наручниками и кандалами; но наручники и кандалы валялись на земле,
покрытые толстым слоем ржавчины. Кандалы становятся ненужными, когда узник
падает духом.
к ней, к его невесте, которая когда-то была для него воплощением всей
земной красоты - розами, росой, жемчугами, одетыми в плоть, - дивным и
искусным созданием природы: с глазами, каких нет ни у кого, с голосом,
какого нет ни у кого, со свежестью, с гибким изяществом, с прелестью,
свойственной, как ему казалось, лишь созданиям мечты. При виде ее снова
закипит его застоявшаяся кровь, при виде ее...
посмотрели друг другу в лицо с каким-то смутным удивлением, с еле
приметным животным любопытством; затем забыли друг о друге, опустили
глаза, и было видно, что мысли их опять блуждают в далекой стране видений
и теней, о которой мы ничего не знаем.
понравилось. Лично она в этом деле заинтересована не была, но ей казалось,
что это неучтиво по отношению к сэру Брезу-Санс-Питэ. Я, однако, уверил
ее, что если он начнет волноваться, я найду способы его успокоить.
одного оставил в заключении. Это был лорд, убивший другого лорда, дальнего
родственника королевы. Тот, другой лорд, сам хотел убить этого лорда и
заманивал его в засаду, но этот лорд одолел того и перерезал ему горло. Я
оставил его в темнице вовсе не за это убийство, а за то, что он по злобе
засыпал общественный колодец в одной из своих нищих деревушек. Королева
собиралась его повесить за то, что он убил ее родственника, но я ей не
позволил: не преступление убить того, кто нападает на вас с целью
убийства. Однако я охотно разрешил ей повесить его за то, что он засыпал
колодец, и она этим удовольствовалась, придя к заключению, что это лучше,
чем ничего.
этих сорока семи мужчин и женщин! Некоторые вообще ни в чем не были
повинны, а оказались в темнице просто потому, что рассердили кого-нибудь,
и порой даже не королеву, а кого-нибудь из ее друзей. Тот узник, который
попал сюда последним, сидел здесь за несколько неосторожных слов. Он
сказал, что все люди одинаковы и отличаются друг от друга только по
платью. Он сказал, что если весь народ раздеть донага и показать его
чужестранцу, тот не отличит короля от лекаря и герцога от лакея.
По-видимому, идиотское воспитание еще не успело превратить в кашу мозги
этого человека. Я выпустил его из темницы и отправил на Фабрику.
каждой из таких камер была узенькая, как стрела, щелка, сквозь которую к
узнику проникал благословенный солнечный луч. Одному из узников,
заключенных в таких камерах, пришлось особенно тяжко. Из своего темного
ласточкиного гнезда на высокой скале он сквозь щель мог видеть свой
собственный дом там внизу, в долине; и двадцать два года он смотрел на
него с болью в сердце, с тоской. Ночью он видел, как в окнах зажигались
огни, днем - как входили и выходили люди; кто именно - он на таком
расстоянии разглядеть не мог, но знал - то его жена и дети. Не раз за эти
годы он видел в доме праздники, и радовался, и спрашивал себя: уж не
свадьба ли это? Видел он и похороны; они истерзали его сердце. Он отлично
различил гроб, но не мог определить его величины и не знал, кто умер -
жена или ребенок. Узник видел, как погребальное шествие с попами и
плакальщиками торжественно двигалось, унося с собой тайну, которую он не в
силах был разгадать. Он оставил дома пятерых детей и жену; за девятнадцать
лет он пять раз видел похороны, и они всякий раз были так пышны, что он
знал: хоронят не слугу. Следовательно, он уже потерял пять своих сокровищ;
одно еще оставалось, бесконечно, невыразимо драгоценное, - но которое?
Жена? Или ребенок?
была не пуста, а тонкий луч света в темнице хорошо предохраняет тело и
разум от разрушения. Здоровье его оказалось в порядке. Когда он поведал
мне свою печальную повесть, я испытал то, что испытали бы и вы, если у вас
есть хоть немного любопытства: я, не меньше, чем он сам, сгорал от желания
узнать, кто же из семьи остался жив. Я отвез узника домой; я был
свидетелем изумления его родных, видел тайфуны и циклоны неистовой радости
и целую Ниагару счастливых слез. И, боже, жена его, когда-то совсем
молодая, оказалась пятидесятилетней седеющей матроной, а дети выросли и
сами обзавелись семьями. И никто из всей его семьи не умер! Подумать
только, до чего дошла королева в своей дьявольской изобретательности:
особенно ненавидя этого узника, она нарочно подстроила все те похороны,
чтобы истерзать его сердце; и всего гениальней была ее последняя выдумка -
оставить одного из членов семьи непохороненным и измучить его старую
несчастную душу догадками.
всем сердцем и никогда бы его не помиловала. Между тем преступление свое
он совершил по легкомыслию, а не по злому умыслу. Он сказал, что у нее
рыжие волосы. Так оно, конечно, и было, но говорить об этом не стоило.
Когда рыжие люди занимают высокое положение в обществе, волосы их надо
называть каштановыми.
были посажены, ни какое преступление совершили, ни как их зовут. Это были
женщина и четверо мужчин - согбенные, морщинистые старцы с потухшим
разумом. Они и сами давным-давно забыли все эти подробности; ничего
определенного они сказать о себе не могли, а только строили смутные
догадки, всякий раз иные. К темнице приставлены были попы, которые
ежедневно молились вместе с узниками; попы внушали им, что они очутились
здесь по воле божией, что бог, в своей неизреченной мудрости, лучше знает
их подлинные нужды, и учили их, что смирение, терпение и покорность
угнетателям в людях низкого происхождения угодны богу. Пока те пятеро
сидели в темнице, попы сменялись несколько раз, и сохранились лишь смутные
предания о прошлом этих жалких людских обломков. Да и предания могли
сообщить только о сроках заключения, но не о преступлениях и именах. С
помощью этих преданий удалось установить, что ни один из пятерых не видел
дневного света по крайней мере тридцать пять лет; но сколько времени он не
видел дневного света до этих тридцати пяти лет, установить было
невозможно. Король и королева знали об этих несчастных лишь то, что
получили их по наследству вместе с троном от прежней фирмы. Но по
наследству перешли только люди, а не сведения о них, и потому наследники
не придавали им никакой цены и не проявляли к ним никакого интереса. Я
спросил королеву:
не приходило в голову. Так, сама того не ведая, она предугадала историю
будущих узников замка Иф. Я понимал, что с ее точки зрения эти
унаследованные узники были просто имуществом. А когда нам достается по
наследству имущество, мы не бросаем его, даже если оно для нас не
представляет никакой ценности.
глаза, чтобы они не ослепли от света, вывел их на волю, на яркое вечернее
солнце. Скелеты, привидения, вороньи пугала - вот кем стали эти
законнейшие дети монархии милостью божией и господствующей церкви. Я
рассеянно пробормотал:
неизвестно значение какого-нибудь звучного слова. И чем они
невежественнее, тем больше они стараются показать, что их ничем не
удивишь. Королева была как раз из таких и постоянно совершала глупейшие
промахи. Услыхав мои слова, она помедлила; затем лицо ее внезапно
просияло, и она объявила, что сама сделает это для меня.
не пришлось. Она уже шла к освобожденным с топором в руках!
своем веку, самых разных, но она была совсем особенная. И как характерен
для нее этот случай Она понимала в фотографии не больше, чем лошадь; но,
не понимая, решила, что поступит правильно, топором сняв старикам головы с
плеч.
19. СТРАНСТВУЮЩЕЕ РЫЦАРСТВО КАК РЕМЕСЛО
путь. Так хорошо было дышать полной грудью, набирая в легкие целые бочонки
чистого, освеженного росой, пахнущего лесом воздуха после двух дней и двух
ночей, проведенных в нестерпимой вони старого совиного гнезда, где мы
духовно и телесно задыхались! Я, конечно, говорю только о себе, - Сэнди с
детства привыкла к великосветской жизни и чувствовала себя в этом замке
превосходно.
все последствия этого отдыха обрушатся на меня. Я оказался прав; но она
столько раз выручала меня и поддерживала в замке своей безмерной
глупостью, которая была полезнее любой мудрости, что решил позволить ей
пустить в ход свою мельницу, она этого заслужила. Я даже не вздрогнул,
когда она начала:
девой тридцати зим от роду...
Сэнди?