Чтение 24–й страницы книги ~Я умею прыгать через лужи~

Прислушиваясь к кваканью лягушек, крику совы и стрекотанию опоссума, я
мысленно пускался бежать без оглядки, устремляясь в ночь; я мчался галопом
на четвереньках, тыкаясь носом в землю, чтобы учуять следы кролика или
кенгуру. Кем я воображал себя в эти минуты - динго или обыкновенной собакой,
которая живет в одиночку, в зарослях, - не знаю, но я ни на минуту не
отделял себя от зарослей, по которым носился без устали огромными прыжками.
Я был частью этих зарослей, и все, что они могли дать, было моим.

В этом бегстве от действительности, связанной для меня прежде всего с
трудностью передвижения, я познавал скорость, не ведавшую усталости, мне
были доступны прыжки и скачки, не требовавшие усилий, и я обретал то
изящество движений, которое замечал в ловких, занятых работой людях и в
бегущих собаках и лошадях.

Когда я был собакой, несущейся вдаль в ночном просторе, я не знал
напряжения, мучительных усилий, болезненных падений. Я мчался по зарослям,
не поднимая носа от усеянной листьями земли, нагоняя скачущих кенгуру,
повторяя их движения, хватая их в прыжке, проносясь над буреломом и ручьями,
то выбегая на лунный свет, то скрываясь в тени, и все мышцы напрягались в
моем не знавшем усталости теле; оно было полно энергии, вселявшей силу и
радость.

Но когда кролик или кенгуру был пойман, мечты обрывались: меня занимала
сама охота, преследование дичи, полное слияние моего существа с жизнью
зарослей.

Я не представлял себе, что люди со здоровым телом могут чувствовать
усталость. По моему глубокому убеждению, утомиться можно было только от
передвижения на костылях - здоровым людям это чувство не должно быть
знакомо. Ведь именно костыли мешали мне пробежать всю дорогу до школы без
остановки; ведь только из-за них я чувствовал сердцебиение, взбираясь на
холм, и такое сильное, что я должен был долго стоять, обхватив дерево, чтобы
отдышаться, в то время как другие мальчики спокойно продолжали путь. Но я не
испытывал злобы к своим костылям. Такого чувства у меня не было. Когда я
мечтал, костыли переставали существовать, но я возвращался к ним без горечи.

В этот период приспособления оба мира, в которых я жил, были мне в
равной мере приятны. Каждый из них по-своему побуждал меня стремиться в
другой. Мир действительности ковал меня; в мире мечтаний я сам был кузнецом.

ГЛАВА 15

Фредди Хоук умел бегать, драться, лазить на деревья и стрелять из
рогатки лучше всех ребят в школе. Он был чемпионом игры в камешки и мог
закинуть картинку от папиросной коробки дальше, чем кто-либо. Это был
спокойный мальчик, никогда не хваставший, и я очень к нему привязался. Он
собирал картинки от папиросных коробок, и ему не хватало только одной, чтобы
иметь полный комплект серии "Оружие Британской империи".

Свою коллекцию он хранил в жестяной банке из-под табака; каждый день он
раз или два вынимал всю пачку, слюнил большой палец и пересчитывал картинки,
а я, затаив дыхание, следил за ним. Их всегда оказывалось сорок девять.

Мне хотелось раздобыть для него единственную недостающую картинку, и к
каждому встречному я обращался с вопросом: "Нет ли у вас картинки от
папиросной коробки, мистер?" - но все безрезультатно.

Я уже пришел было к заключению, что это самая редкая картинка в мире,
когда проезжавший мимо наших ворот всадник, к которому я обратился с
неизменным вопросом, вынул ее из кармана и дал мне.

Я не мог поверить своим глазам. Несколько раз подряд я проверил номер -
тридцать семь, а Фредди недоставало как раз этого номера.

На следующий день я с нетерпением ожидал появления Фредди, и когда он
показался на дороге, я принялся выкрикивать свою приятную новость, хотя нас
разделяло еще не меньше четверти мили. Когда он приблизился настолько, что
мог услышать меня, он побежал со всех ног, и через минуту я вручил ему
картинку.

В величайшем возбуждении я тут же рассказал ему, как было дело.

- Мне ее дал парень на лошади. Он мне говорит: "Ты что собираешь?", а я
ему говорю: "Оружие Британской империи". А он говорит: "Кажется, у меня одна
такая картинка есть". Теперь у тебя полный комплект.

Фредди посмотрел на картинку, перевернул ее и взглянул на номер. Он
прочитал описание изображенного на ней оружия и сказал:

- Ей-ей, это как раз то, что мне нужно.

Затем Фредди извлек из кармана свою банку от табака и открыл ее. Он
вложил новую картинку в колоду на соответствующее по номеру место, постучал
колодой о столб, чтобы подровнять ее, смочил палец и принялся медленно
пересчитывать картинки, называя вслух каждый номер, который я повторял за
ним.

Когда он коснулся последней, я с торжеством воскликнул:

- Пятьдесят!

- Похоже, что так, - заметил Фредди. Он снова подровнял колоду о столб
и пересчитал ее, начиная с конца.

- Теперь у тебя полный комплект, Фредди, - радостно сказал я, - и все
высшего класса.

- Да, - сказал он. - Подумать только, вся колода, черт возьми, вся!

Он вложил картинки в банку и держал ее в руке, улыбаясь.

Вдруг он сунул банку мне в руки со словами:

- На, возьми, я собирал их для тебя...

Фредди, поглощенный игрой в камешки на картинки от папиросных коробок
или верчением волчка, редко играл со мной в школе.

Я считался плохим игроком и всегда проигрывал камешки. У Фредди был
особый, так называемый "молочный" камешек, стоивший целый шиллинг, и он
давал его мне, чтобы я сыграл в "камешки кверху". Каждый из участников игры
ставил по одному "молочному" камешку, но лишь лучшие игроки позволяли себе
рискнуть таким ценным камнем.

Разумеется, я каждый раз проигрывал и то и дело жаловался Фредди:

- Я его снова проиграл, Фредди.

- Кому? - спрашивал он.

- Билли Робертсону.

- Хорошо, - говорил Фредди, отыгрывал камешек, давал его мне со
словами: "Бери", - и снова возвращался к прерванной игре.

Стоило мне повздорить с кем-нибудь из мальчиков, он тотчас же подходил
и прислушивался, постукивая ногой о гравий. Как-то раз Стив Макинтайр
пригрозил треснуть меня по спине, на что я ответил:

- Попробуй только - от тебя мокрое место останется. Стив ринулся на
меня. Фредди, все слышавший, сказал Стиву:

- Кто тронет этого паренька, будет иметь дело со мной.

Стив после этого раздумал драться, но, когда мы возвратились в класс,
сказал:

- После школы я с тобой расправлюсь, вот увидишь!

Я размахнулся костылем и ударил его по голени; после этого ребята
разделились на партии: одни говорили, что надо бы сбить форс с меня, другие
- со Стива.

Моя ссора со Стивом вспыхнула, когда мы толкались у квадратного
железного бака, стараясь напиться. К крану была привязана ржавая жестяная
кружка, а под краном в углублении, которое вытоптали ребята своими
ботинками, скопилась пролитая вода. Те, кто хотел напиться, топтались в этой
грязной луже, словно коровы у водопоя.

Летом, когда мы играли во дворе, у бака всегда была свалка, мальчики и
девочки толкали и давили друг друга, вырывая полупустую кружку из рук у тех,
кто еще не успел напиться, и спешили опрокинуть ее себе в рот, а в это время
к ней уже тянулись десятка два новых претендентов. Она переходила из рук в
руки.

Эта возня сопровождалась криком и шумом; счастливца, пившего из кружки,
тормошили со всех сторон; взывали к его совести, угрожали, напоминали о
забытых обязательствах.

- Послушай, Билл, я здесь, давай кружку...

- Помнишь, я одолжил тебе свою битку, Джим, я за тобой... Эй, Джим, за
тобой я! В кружке хватит на нас обоих... Убирайтесь с дороги!.. Чего ты
толкаешься... Я пришел первым... Я за тобой... Проваливай к чертям!..

Платья, рубашки - все было забрызгано водой... Мальчики выпрыгивали из
этой толчеи на одной ноге, сжимая руками разбитую голень ноги и вопили:
"Ой-ой!" Девочки кричали: "Вот я скажу учительнице!" Те, кому удалось
напиться, прокладывали себе дорогу через толпу, вытирая ладонью мокрые губы
и торжествующе улыбаясь.

Я дрался за воду, как и все остальные. В таких случаях никто не
считался с моими парализованными ногами, и меня сбивали наземь или
отталкивали в сторону, проявляя полное пренебрежение к моим костылям.

Я поощрял такое отношение к себе, прибегая к угрозам, совершенно не
соответствовавшим моим силам и возможностям. "Как дам раза, тогда узнаешь!"
- кричал я нашему школьному силачу и главному забияке, к немалому его
удивлению.

Все были уверены, что я готов осуществить свои угрозы, но до стычки со
Стивом Макинтайром случая для этого не представлялось.

Стив ударил по кружке, когда я пил, облил мне всю грудь и выхватил у
меня кружку. Я ударил его в живот, но от толчка выронил костыль и упал. Лежа
на земле, я схватил Стива за ноги и свалил его в грязь. Он, однако, поднялся
раньше, чем я, и уже бросился на меня с кулаками, но тут раздался звонок. В
течение целой недели после этой стычки мы обменивались угрозами; каждого из
нас окружали приятели, шептавшие нам на ухо свои советы. Все считали, что у
меня сильные руки, но советчики Стива открыто заявляли, что если выбить у
меня костыли, то песенка моя спета. Мои же сторонники, наоборот, утверждали,
что лучше всего я дерусь именно лежа. Сам я не знал, в каком положении я
дерусь лучше всего, но был твердо убежден, что выйду из боя победителем.

- Пусть он собьет меня с ног, - заявил я Фредди Хоуку, - я все равно
встану и снова кинусь на него.