- Аминь! - произнесла царевна.
Они встали и пошли в постельные хоромы царицы Марфы.
Несмотря на солнечный день, в комнате было темно,
как ночью, и горели свечи. Ни один луч не проникал
сквозь плотно забитые войлоками, завешенные коврами
окна. В спертом воздухе пахло росным ладаном и гуляфною
водкою - розовою водою - куреньями, которые клали в
печные топли для духу. Комнату загромождали казен-
ки, поставцы, шкафы, скрыни, шкатуни, коробьи, ларцы,
кованые сундуки, обитые полосами луженого железа подго-
ловки, кипарисовые укладки, со всеми мехами, платьями
и белою казною - бельем. Посередине комнаты возвыша-
лось царицыно ложе под шатровою сенью - пологом из
алтабаса пунцового, с травами бледно-зеленого золота, с
одеялом из кизылбашской золотной камки на соболях
с горностаевой опушкой. Все было пышное, но ветхое, ис-
тертое, истлевшее, так что, казалось, должно было рассы-
паться, как прах могильный, от прикосновения свежего
воздуха. Сквозь открытую дверь видна была соседняя ком-
ната - крестовая, вся залитая сиянием лампад перед ико-
нами в золотых и серебряных ризах, усыпанных драго-
ценными камнями. Там хранилась всякая святыня: кресты,
панагии, складни, крабицы, коробочки, ставики с мощами;
смирна, ливан, чудотворные меды, святая вода в вощан-
ках; на блюдечках кассия, в сосуде свинцовом миро, ос-
вященное патриархами; свечи, зажженные от огня небесно-
го; песок Иорданский; частицы Купины Неопалимой, дуба
Мамврийского; млеко Пречистой Богородицы; камень лазо-
ревый - небеса, "где стоял Христос на воздухе"; камень
во влагалище суконном - "от него благоухание, а какой
камень, про то неведомо"; онучки Пафнутия Боровского;
зуб Антипия Великого, от зубной скорби исцеляющий,
отобранный на себя Иваном Грозным из казны убиенного
сына.
У ложа в золоченых креслах, похожих на "царское
место", с резным двуглавым орлом и "коруною" на спин-
ке, сидела царица Марфа Матвеевна. Хотя зеленая мурав-
леная печка с узорчатыми городками и гзымзами была
жарко натоплена, зябкая больная старуха куталась в те-
логрею киндячную на песцовом меху. Жемчужная рясна
и поднизи свешивались на лоб ее из-под золотого кокош-
ника. Лицо было не старое, но точно мертвое, каменное; гу-
сто набеленное и нарумяненное, по древнему чину Мос-
ковских цариц, казалось оно еще мертвеннее. Живы были
только глаза, прозрачно-светлые, но с неподвижным, как
будто невидящим, взором; так смотрят днем ночные пти-
цы. У ног ее сидел на полу монашек и что-то рассказывал.
Когда вошел царевич с теткою, Марфа Матвеевна поздо-
ровалась с ними ласково и пригласила послушать страннич-
ка Божья. Это был маленький старичок с личиком совсем
детским, очень веселым; голосок у него был тоже веселый,
певучий и приятный. Он рассказывал о своих странствиях,
о скитском житие на Афоне и Соловках. Сравнивая их,
отдавал предпочтение обители греческой перед русскою.
- Называется обитель та Афонская Сад Пресвятой
Богородицы, на него же всегда зрит с небес Матерь Пречи-
стая, снабдевает и хранит его нерушимо. И помощью ее
стоит он и цветет, и плод приносит, внешний и внут-
ренний, вне - красный, внутрь - душеспасительный.
И всяк проникнувший в тот сад, как бы в преддверие
райское, и узревший доброту и красоту его, не захочет
вспять возвратиться. Воздух там легкий, и высота холмов
и гор, и теплота, и свет солнечный, и различие древес
и плодов, и близость прежеланного края, Иерусалима,
творят веселие вечное. Соловецкий же остров имеет уны-
ние и страх, ожесточение и тьму, и мраз, тартару подоб-
ный. Обретается же на острове том и нечто душе вредя-
щее: живут множество птиц белых - чайки. Все лето пло-
дятся, детей выводят, гнезда вьют на земле при путях,
где ходят монахи в церковь. И великая от птиц сих тще-
та творится инокам. Первое, лишаются благоутишия. Вто-
рое, как видят их бьющихся да играющих, да сходящихся,
то мыслью пленяются и в страсти приходят. Третье, что
и жены, и девицы, и монашки часто бывают в обители
той. В Афонской же горе сего соблазна нет: ни чайки
не прилетают, ни жены не приходят. Единая Жена, двумя
крылами орлицы парящая - Церковь святая,- привитает
в пустыне той сладостной, доколе не исполнится воля
Господня и времена, кои положил Он во власти своей.
Ему же слава вовеки. Аминь.
Когда он кончил рассказ, царица попросила выйти из
комнат всех, даже Марью, и осталась наедине с царевичем.
Она его почти не знала, не помнила, кто он и как ей род-
ством доводится, даже имя его все забывала, а звала просто
внучком, но любила, жалела какою-то странною вещею жа-
лостью, точно знала о судьбе его то, чего он сам еще не знал.
Она долго смотрела на него молча своим светлым
неподвижным взором, словно застланным пленкою, как
взор ночных птиц. Потом вдруг печально улыбнулась
и стала тихо гладить ему рукою щеку и волосы:
- Сиротинка ты мой бедненький! Ни отца, ни мате-
ри. И заступиться некому. Загрызут овечку волки лютые,
заклюют голубчика белого вороны черные. Ох, жаль мне
тебя, жаль, родненький! Не жилец ты на свете...
От этого безумного бреда последней царицы, казавшей-
ся здесь, в Петербурге, жалобным призраком старой Моск-
вы, от этой тлеющей роскоши, от этой тихой теплой ком-
наты, в которой как будто остановилось время, веяло на
царевича холодом смерти и ласкою самого дальнего дет-
ства. Сердце его грустно и сладко заныло. Он поцеловал
мертвенно-бледную, исхудалую руку, с тонкими пальцами,
с которой спадали тяжелые древние царские перстни.
Она опустила голову, как будто задумалась, перебирая
круглые кральковые четки: от тех кральков - кораллов -
дух нечистый бегает, "понеже кралек крестообразно растет".
- Все мятется, все мятется, очень худо деется!- за-
говорила она опять, точно в бреду, с возрастающей тре-
вогою.- Читал ли ты, внучек, в Писании: Дети, послед-
няя година. Слышали вы, что грядет, и ныне в мире есть
уже. Это о нем, о Сыне Погибели сказано: Уже пришел
он к вратам двора. Скоро, скоро будет. Уж и не знаю,
дождусь ли, увижу ли друга сердешненького, солнышко
мое красное, благоверного царя феодора Алексеевича?
Хоть бы одним глазком взглянуть на него, как придет
он в силе и славе, с неверными брань сотворит, и побе-
дит, и воссядет на престоле величества, и поклонятся,
и воскликнут ему все народы: Осанна! Благословен гря-
дый во имя Господне!
Глаза ее загорелись было, но тотчас вновь, как угли
пеплом, подернулись прежнею мутною пленкою.
- Да нет, не дождусь, не увижу! Прогневила я, греш-
ная, Господа... Чует, ох, чует сердце беду. Тошно мне,
внучек, тошнехонько... И сны-то нынче снятся все такие
недобрые, вещие...
Она оглянулась боязливо, приблизила губы к самому
уху его и прошептала:
- Знаешь ли, внучек, что мне намедни приснилось?
Он сам, во сне ли, в видении ли, не ведаю, а только
он сам приходил ко мне, никто другой, как он!
- Кто, царица?
- Не разумеешь? Слушай же, как тот сон мне при-
снился - может, тогда и поймешь. Лежу я, будто бы на