Чтение 24–й страницы книги ~72 метра~

лозунги, призывы, графики, экраны соревнования. А мы комдива вывозили, а
комдива нашего, контр-адмирала Батракова, по кличке "Джон - вырви глаз",
на флоте все знают. Народ его иногда Петровичем называет.

Петрович без вина в море не мог. Терять ему было нечего - адмирал,
пенсия есть, и автономок штук двадцать, - так что употреблял.

Это у них в центре там перестройка, а у Петровича все было строго -
чтоб три раза в день по графину. Иначе он на выходе всех забодает.

Петрович росточка махонького, но влить в себя мог целое ведро. Как
выпьет - душа-человек.

Сунулся интендант к командиру насчет вина для Петровича, но тот
только руками замахал - иди к заму.

Явился интендант к заму и говорит:

- Разрешите комдиву графин вина налить?

- Как это, "графин"? - зам даже обалдел. - Это что, целый графин вина
за один раз?

- Да, - говорит интендант и смотрит преданно. - Он всегда за один раз
графин вина выдувает.

- Как это, "выдувает"? - говорит зам возмущенно. - У нас же
перестройка! Ну что не понятно?

- Да все понятно, - говорит интендант, а сам стоит перед замом и не
думает уходить, - только лучше дайте, товарищ капитан третьего ранга, а
то хуже будет.

У интенданта было тайное задание от командира: из зама вино для
Петровича выбить. Иначе, сами понимаете, жизни не будет.

- Что значит "хуже будет"? Что значит "будет хуже"? - спрашивает зам
интенданта.

- Ну-у, товарищ капитан третьего ранга, - заканючил интендант, - ну
пусть он напьется...

- Что значит... послушайте... что вы мне тут? - сказал зам и выгнал
интенданта.

Но после третьего захода зам сдался - черт с ним, пусть напьется.
Налили Петровичу - раз, налили - два, налили три, а четыре - не налили.

- Хватит с него, - сказал зам.

Я вам уже говорил, что если Петрович не пьет, то всем очень грустно
становится

Сидит Петрович в центральном, в кресле командира, невыпивший и
суровый, и тут он видит, как в центральный зам вползает. А зам в
пилотке. У нас зам считал, что настоящий подводник в походе должен в
пилотке ходить. С замами такое бывает. Это он фильмов насмотрелся.

В общем, крадется зам в пилотке по центральному. А Петрович замов
любил, как ротвейлер ошейник. Он нашего прошлого зама на каждом выходе в
море гноил нещадно. А тут ему еще кто-то настучал, что это зам на вино
лапу наложил. Так что увидел Петрович зама и, вы знаете, даже ликом
просветлел.

- Ну-ка ты, хмырь в пилоте, - говорит он заму, - ну-ка, плыви сюда.

Зам подошел и представился. Петрович посмотрел на него снизу вверх
мутным глазом, как медведь на виноград, и говорит

- Ты на самоуправление сдал?

- Так точно, - говорит зам.

- Ну-ка, доложи, это что? - ткнул Петрович в стяжную ленту замовского
ПДУ.

Зам смотрит на ПДУ, будто первый раз его видит, и молчит.

- А вот эта штука, - тыкает Петрович пальцем в регенерационную
установку, - как снаряжается? - Зам опять - ни гугу.

- Так! - сказал Петрович, и глаза его стали наливаться дурной кровью,
а голова его при этом полезла в плечи, и тут зам начинает понимать,
почему говорят, что Петрович забодать может.

Приблизил он к заму лицо и говорит ему тихо:

- А ну, голубь лысый, пойдем-ка, по устройству корабля пробежимся

И пробежались. Начали бежать с первого отсека, да в нем и закончили.
Зам явил собой полный корпус - ни черта не знал. Святой был - святее
всех святых.

В конце беседы Петрович совсем покраснел, раздулся, как шланг, да как
заорет:

- Тебя чему учили в твоей академии? Вредитель! Газеты читать? Девизы
рожать! Плакаты эти сссраные рисовать? А, червоточина?

Ты чего в море пошел, захребетник? Клопа давить? Ты - пустое место!
Балластина! Пассажир! Памятник! Пыль прикажете с вас сдувать? Пыль?!
Влажной ветошью, может, тебя протирать? А бес-толочь?

На хрена ты здесь жрешь, гнида конская, чтоб потом в гальюн все
отнести? Чтоб нагадить там? А кто за тебя унитаз промоет? Кто? Я тебя
спрашиваю? У него ведь тоже устройство есть, у унитаза!

Здесь знать надо, знать!

Ты на лодке или в почетном президиуме, пидорясина? А при пожаре
прикажете вас в первую очередь выносить? Спасать вас прикажете?
Разрешите целовать вас при этом в попку? Ты в глаза мне смотри, куль с
говном!

Как ты людей за собой поведешь? Куда ты их приведешь? А если в огонь
надо будет пойти? А если жизнь отдать надо будет? Ты ведь свою жизнь не
отдашь, не-еет. Ты других людей заставишь за тебя жизнь отдавать! В
глаза мне смотреть!

Зачем ты форму носишь, тютя вонючая! Погоны тебе зачем? Нашивки
плавсостава тебе кто дал? Какая... тебе их дала?! Пилотку он одел!
Пилотку!

В батальон тебе надо! В эскадрон! Коням! Коням яйца крутить!
Комиссары...

Зам вышел из отсека без пилотки и мокрый - хоть выжимай. Отвык он в
академии от флотского языка. А впрочем, может, и не знал он его вовсе.

Вечером Петровичу налили. Петрович выпил и стал - душа-человек.

КАК ТВОЯ ФАМИЛИЯ?

Чего наш советский офицер боится? Он боится жену: она навредить
может; тещу; соседей; милицию; советских граждан на улице и в
транспорте; хулиганов: они по морде могут дать; и свое начальство.

А чего наш советский офицер совсем не боится? Он совсем не боится
мирового империализма.

А чего он боится больше всего? Больше всего он боится своей фамилии.

Возьмите любого офицера на улице за верхнюю пуговицу и спросите его:

- Как ваша фамилия?

- Мо...я?

- Да, да, ваша, ваша, ну?

- Этот... как его... Иванов... или нет... то есть Петров...

- А может, Сидоров?

- Точно! Сидоров. - От настоящего офицера его собственной фамилии на
улице никогда не дождешься.

Первый страх у него уже прошел, теперь будьте внимательны.

- Разрешите ваши документы.

Документы от него вы не получите: может, вы скрытый офицерский
патруль? Так зачем же ему усложнять свою жизнь? Нет у него документов.

- Дома забыл, - вот так, а вы как думали?

- А пропуск у вас есть?

- Какой пропуск?

- Ну, любой пропуск, где написана ваша фамилия.

- Пропуск у нас есть, но в руки вам его не дам: там не написано, что
его в руки можно давать.

А сейчас он от вас убежит, вот смотрите:

- Ой!!! - кричит он и делает испуганное лицо. - Осторожно! - и
хватает вас за рукав, увлекая за собой. При этом он смотрит вам за ухо
так, словно вас сзади именно в этот момент переезжает автокар.

Вы инстинктивно оборачиваетесь: ничего там сзади нет, а офицер уже
исчез. Пуговицу себе срезал, за которую вы держались, и исчез. Можете ее
сохранить на память.

Мой лучший друг, Саня Гудинов, - редкий интеллигент, два языка, -
когда его вот так берут на улице, напускает на себя дурь, начинает
заикаться и называет себя так:

- Го... го... гоша... Го... го... го... лованов! Патруль тут же
прошибает слеза от жалости к несчастному офицеру-заике, и он от него
отстает: грех трогать калеку.

- Заикой меня делает служба, - говорит в таких случаях Саня Но лучше
всего действует напористый нахрап, ошеломляющая наглость и
фантастическое хамство.

Вот мой любимый рыжий штурман, который вошел в мое полное собрание
сочинений отдельной главой, тот полностью согласен с Конецким: с
патрулем спорят только салаги.

- Главное в этом деле, - любил повторять рыжий, - четко
представиться. Чтоб не было никаких дополнительных вопросов.

- Туполев! - бросал он патрулю быстро с бодрой наглостью. - Я. Ка...
ве-че сорок ноль сорок.

И патруль усердно записывает Туполев, ЯК-40...

Только полные идиоты требовали от него документы: штурман обладал
монументальной внешностью, и его ужасные кулаки сообщали любому
врожденное уважение к ВМФ!

Должен вам заметить, что страх перед своей фамилией, или, лучше
скажем, бережное к ней отношение - это условной рефлекс, воспитываемый в
офицере самой жизнью с младых ногтей: начиная с курсантских будней.

- Товарищи курсанты, стойте! - останавливал нас когда-то дежурный по
факультету. - Почему без строя? Почему через плац? Почему в неположенном
месте? Фамилии? Рота?

Этот дежурный у нас был шахматист-любитель. Страсть к шахматам у него