хороших людей, гораздо более достойных места на верхней палубе.
непринужденно среди солидных, образованных немцев, которые жили в достатке и
к которым мексиканцы того же круга относились с величайшим уважением. Никто
и не думал насмехаться над их полнотой и над их привычками. А вот с этими
gachupmes, испанцами худшего разбора, мексиканцы умели обращаться, как те
того заслуживают! Гуттенам запомнилось ходячее мексиканское выражение, его
постоянно повторяли немцы - жители Мехико: мексиканцы терпеть не могут
американцев, презирают евреев, ненавидят испанцев, не доверяют англичанам,
восхищаются французами и любят немцев. Некий умнейший мексиканец хорошего
происхождения однажды на званом обеде сочинил эту поговорку, и она мгновенно
привилась в их тесном кругу. Вот такое помогает примириться с жизнью в чужой
стране с разношерстным населением и, в общем-то, довольно варварскими
обычаями.
Мехико, ее маленькие ученики носили круглые форменные шапочки и ранцы за
плечами, маленькие ученицы ходили в скромных неярких платьях и черных перед-
ничках, а белокурые волосы аккуратно заплетали в косы. Порой, стоя у окна
своего класса, в большом, солидном доме франко-мексиканского стиля (немецкая
колония купила его и перестроила на благоприличный немецкий лад), профессор
Гуттен смотрел, как степенными, но бодрыми стайками расхаживают эти дети, и
так безукоризненно чисты их лица и скромная одежда, так безупречны манеры и
кроток облик этих юных немцев, так безупречно правильно говорят они на
родном языке... минутами профессору даже чудилось, что он в Германии. О,
если бы весь мир мог существовать так чинно, упорядочение, опираясь на
правила строгой добродетели! Не часто осеняла его эта надежда, но она
помогала ему ощутить себя участником великого движения человечества к
совершенству, без сомнения, она-то, как он однажды признался жене, и
помогала ему жить. Но у Гуттенов свое тайное горе, своя беда. У них нет
детей и никогда не будет.
сидя на полу возле их стола, берет пищу у них из рук. С первого дня,
беспомощным крохотным щенком, лишенный материнского молока и пугающийся
темноты, он спал у них в ногах. В глубине души профессор Гуттен признавался,
что очень привязан к Детке, в сущности, он, как и его жена, любил собаку
горячей, нежной и верной любовью, несмотря на все хлопоты, которые доставлял
им Детка. Супруги не видели в этой любви ничего смешного: Детка так
благороден, так бескорыстен, он вполне заслуживает их забот и платит им
глубокой преданностью. Профессор видел по лицу жены, как больно ранили ее
хохот и насмешки на редкость грубых, худшего разбора испанцев - их
попутчиков. Он разделял ее чувства, но к огорчению у него примешивались и
досада, и, надо признаться, доля стыда. Он вовсе не считал для себя
унизительным поддерживать голову Детки, однако следовало позаботиться о
приличиях и не выставлять себя на посмешище перед этими неотесанными
грубиянами. В утешение он напомнил себе, что Детка - английский бульдог
отличных кровей, с великолепной, если и не совсем безупречной родословной;
на весьма представительных выставках он получил несметное множество наград.
Теперь он уже несколько состарился и давно не тренирован, но еще полон сил и
готовности защищать хозяина и хозяйку, а в случае чего и себя от любого
нападения. Довольно слово сказать - и он ринется на любого из этих мерзких
черномазых насмешников, вцепится ему в глотку и не выпустит, пока не
прикажет хозяин. Профессор Гуттен наклонился над спящим бульдогом и
негромко, настойчиво произнес:
равновесие, вращал глазами. Глухо, зловеще зарычал, покачнулся, ткнулся
курносой мордой в палубу и распластался на ней.
его опять стошнит.
довольный. - Он прекрасно все помнит. Да, Кетэ, хорошая кровь и выучка - вот
на чем складывается и чем поддерживается характер. Пример - наш добрый пес:
он никогда нас не подведет.
прошлое, нашу прежнюю жизнь, - сказала фрау Гуттен.
смятение, тревожно было и оглядываться назад, и заглядывать вперед, словно
прошлое никак не связано с будущим. Она почти боялась надеяться: ведь на
родине, должно быть, все стало по-другому, и к таким переменам она едва ли
готова. Она поделилась своими опасениями с мужем.
медленно, - мягко успокоил профессор. - Мы будем жить среди наших
сверстников, они думают и чувствуют так же, как и мы; они были друзьями
нашего детства и юности, не могли они стать нам чужими... по крайней мере
надо на это надеяться, - храбро прибавил он.
Мехико смотрела кинохронику - похороны императрицы Августы-Виктории. Когда
на экране появился величественный катафалк, окруженный конными гвардейцами в
касках, все молча встали. Они плакали, точно братья и сестры, что собрались
у могилы матери, они поворачивались друг к другу и обнимали того, кто
оказался рядом. Они всхлипывали, плакали, рыдали, вскоре весь зал
переполнили горестные, но и утешительные звуки - голос скорби и тоски по
родине. Все еще со слезами на глазах они пели "Могучий оплот", и "О
Tannenbaum" {Немецкий рождественский гимн.} и "Стражу на Рейне". Казалось, в
эти минуты они так близки к дому - но больше никогда уже не будут так
близки, слишком велика утрата: они потеряли добрую, кроткую,
многострадальную императрицу, а ведь она была воплощением всего, что они
чтили в семье и домашнем очаге, средоточием их самых дорогих воспоминаний.
нечего ответить, он только и скажет, что надо надеяться на лучшее, так зачем
его тревожить.
все эти годы в безрассудной надежде, что дождется дня, когда можно будет с
почетом и с кое-какими сбережениями выйти на пенсию и милосердный Господь
позволит ему снова увидеть дом в Тодмоосе, в Шварцвальде, где он родился; и
вот день этот настал, а меж тем его одолевают дурные предчувствия. Как-то
оно будет? Сидя в шезлонге, он подался вперед, закрыл лицо руками, и тотчас
желудок свело судорогой и порыв утешительного благочестия развеялся перед
ужасающим приступом тошноты. Гуттен поднял голову, его бросило в пот.
никто не видит.
поглощена другим: поисками своей пуховой подушечки, набитой чистейшим
гусиным пухом, в чехле из розовой тафты в кремовую полоску, - это был
подарок к Рождеству, он пришел к фрау Риттерсдорф в Мехико из самой
Германии, от дорогой матушки ее дорогого покойного супруга. И фрау
Риттерсдорф просто понять не могла, как это она хоть на минуту забыла о
своей подушечке, где ее оставила. Без нее просто не обойтись, шезлонги на
палубе на редкость жесткие, неудобные - по крайней мере так кажется, на этом
пароходе все далеко не первого сорта. Наверно, она забыла подушечку в
шезлонге, а потому кто-то - скорее всего, палубный стюард - просто обязан
был подобрать ее и сейчас же вернуть по принадлежности.
оказался очень учтив и внимателен, говорил с австрийским акцентом... "Meine
Dame" {Сударыня (нем.).} - называл он ее, и это звучало гораздо приятнее
обычного "Frau" {Госпожа (нем.)}.
не туда, сейчас я найду и верну вам. В конце концов, пароход у нас
небольшой, а за борт она сама не прыгнула. Так уж вы не беспокойтесь,
сударыня, я вам ее сейчас же отыщу и принесу.
над ухом, увидела - в нескольких шагах стоят эти противные маленькие
испанчата и с каким-то животным любопытством таращат на нее глаза. Она в
ответ прищурилась, сделала строгое лицо - этот ледяной, с прищуром взгляд
безотказно действовал на ее питомцев, когда она была гувернанткой в Англии,
в одной провинциальной семье.
проказливо переглянулись, и мальчик спросил:
представив себе, как бы она с ними поступила, окажись маленькие негодяи в ее
власти, фрау Риттерсдорф подошла к борту неподалеку от того места, где
оперлась на перила молодая парочка, очевидно американцы... кстати, отчего
это американцев сразу отличишь, не ошибешься? В этой несносной стране совсем
не осталось людей чистой крови, столько всякого перемешалось - и подонки со
всей Европы, вроде тех, на нижней палубе, и черные, вот и получилась
какая-то неописуемая заурядность и по внешности, и по уму. Однако любопытно,
о чем постоянно толкует эта парочка, они добрую половину времени проводят
вдвоем, кажется, могли уже исчерпать все темы для разговора. Вот они стоят -
непринужденно склонились друг к дружке, взоры устремлены на сверкающую гладь
океана - и лениво перебрасываются словами.
(она была туговата на ухо), ни разглядеть в подробностях (она была
чрезвычайно близорука). Но, учитывая эти свои слабости, она подошла поближе
к молодому человеку, облокотилась на перила и с одного быстрого взгляда
удостоверилась, что он моложе, чем она думала. Светлые волосы премило
подстрижены, красивый прямой нос, красиво очерченный рот, внешность хорошо