запись, сделанную месяца два назад (запись эта, которую я с трудом
отыскал, состояла из одной фразы: "Оба утверждают, что у него на левой
щеке след глубокого шрама"). На последней странице два слова, отмеченные
жирной "птичкой"; я долго не мог их разобрать, но в конце концов пришел к
заключению, что там написано: "Искать шрам". На последних трех страничках
еще несколько отдельных слов, из них два-три подчеркнуты. Особенно
выделены слова "цветы" и "сладкое".
сведениями, какие сам успел добыть. Результаты, как вы догадываетесь,
получились не слишком утешительные. Ясно было одно: люди, которых мы
выслеживаем, узнали, кто такой Олни, догадались, что ему слишком многое
известно, и нанесли удар первыми. (Меня очень тревожило еще исчезновение
его зажигалки.) Возможно, что следующий на очереди - я.
свет, распахнул окно и минуту-другую уныло смотрел во мрак затемненных
улиц.
6
инспектора, но он, уходя, распорядился, чтобы мне позволили вызвать по
телефону Лондон. Мне нужно было навести через отдел справки о Фифин, о
Бауэрнштернах и узнать кое-что, связанное с Канадской тихоокеанской
железной дорогой. Я знал, что все это выяснят очень быстро, и поэтому
остался ждать ответа. Таким образом, я почти все утро провел в кабинете
инспектора. Хэмп появился сразу после того, как я закончил телефонный
разговор. Я вернул ему книжку Олни и спросил, удалось ли узнать что-нибудь
о номерах, которые я нашел у Фифин.
"Трефовой дамы", я уже вам вчера говорил. Первый сверху - телефон театра,
так что он никакого интереса не представляет.
пальцем в один из номеров. - Мне бы сразу следовало его вспомнить. Ведь
это телефон Электрической компании Чартерса. Зачем какой-то акробатке мог
понадобиться этот телефон? Непонятно!
может объяснить, что один из них - ее хороший знакомый. Дальше,
пожалуйста!
грим и прочее, что нужно актерам, кроме того, он достает им аспирин и
другие лекарства. Небольшой побочный заработок. Торгует он совершенно
открыто и честно. Следующий тоже в порядке, я выяснял. На квартире у
акробатки нет телефона, а этот номер - соседский, через площадку. В случае
чего туда можно позвонить, и соседи ей передадут. По соглашению. Это здесь
обычное дело.
раздражением. - Ну, а последний? Галантерейная лавка или газетный киоск?
газетами, сигаретами, всякой всячиной. Принимает письма до востребования.
Мне к нему идти бесполезно - у Силби в свое время были неприятности с
полицией. Так что сходите вы сами. Это на Мьюли-стрит. Увидимся еще
сегодня?
номерами телефонов, и к чему все свелось? Впрочем, должен оговориться:
тому факту, что среди них оказался телефон Электрической компании, я
придавал больше значения, чем можно было заключить из моего ответа
инспектору.
площадью и заводом Чартерса.
была здесь вполне на месте. Таких лавчонок в Англии тысячи, и одному богу
известно, кто их выдумал. Тут продавались газеты, программы скачек,
бульварные романы в бумажных обложках, открытки с толстоногими и
толстозадыми женщинами, астрологические изыскания по шести пенсов за
книжку, сонники и уйма всякой другой дешевой дряни. В мирные времена
здесь, наверное, бойко торговали сигаретами и шоколадом. Что-то
притаившееся, вороватое чудилось в этой тесной лавчонке, по которой давно
скучала мусорная свалка. Я застал слонявшуюся без дела пожилую чету,
очевидно, мистера и миссис Силби. При взгляде на их бескровные лица с
подслеповатыми глазами вспоминались те твари, что кишат в каждой гнилой
деревяшке. У обоих рты были всегда полуоткрыты, оба беспрестанно шмыгали
носом, издавая какие-то противные, хлюпающие звуки.
их телефоном, но теперь решил действовать напрямик.
телефона у одной особы... - Я сделал паузу и увидел, что в его выцветших
глазах мелькнул страх. Женщина подошла поближе, и мне показалось, что она
тоже испугана.
честный человек, он непременно послал бы меня к черту. Но он, конечно,
этого не сделал.
некоторые покупатели сговариваются с нами. Они наш номер сообщают своим
знакомым, а те передают через нас все, что нужно, и за это мы получаем
шесть пенсов. То же самое и с письмами. И людям удобно, и нам небольшой
доход.
список, Арнольд.
Сплошь все Смиты, Брауны и Робинсоны. Отдавая через прилавок этот список
хозяину, я вдруг заметил на полу среди мусора окурок сигареты. Он был
много длиннее, толще и чище, чем обычно бывают окурки в таком месте. Я его
подобрал и, уже отойдя от лавки, остановился на улице, чтобы рассмотреть
его. Как я и думал, это была американская сигарета. Можно было даже
прочесть конец слова, напечатанного мелким шрифтом: "илд". Честерфилд!
Значит, только что к Силби заходил покупатель, куривший честерфилдские
сигареты. Но я готов был дать голову на отсечение, что ни один покупатель
с этой улицы не курит "Честерфилд" - его в Грэтли ни за какие деньги не
достанешь. Ясно, что человек, бросивший в лавке Силби этот окурок,
приходил туда, чтобы справиться относительно вызова по телефону. Дойдя в
своих размышлениях до этого вывода, я случайно оглянулся и увидел, что
мистер Силби, как гигантский трясущийся термит, стоит в дверях лавки,
вперив в меня стеклянные глаза.
наверху, глядя, как черный дождь поливает двор и садик. Мне предстояло
послать в отдел подробный отчет, и так как его нужно было зашифровать, то
это отняло у меня большую часть дня. Отправив письмо, я под дождем чуть не
бегом вернулся домой, напился чаю и лег вздремнуть. Меня окружили легкие,
радостные сновидения. Я видел себя в Чили; стояло чудесное солнечное утро,
со мною была Маракита и наш мальчик, и Пауль и Митци Розенталь. А в
следующую минуту, очнувшись, я вспомнил, что я в Грэтли, на Раглан-стрит,
лежу на диване, что за окном умирает хмурый январский день, а я постарел,
очерствел, выдохся, из живого человека стал чем-то вроде тени. И я злился.
Сны не должны быть так ярки и так мимолетны.
этой Бауэрнштерн, и хотя не помнил ясно, да и не хотел помнить ее лица,
передо мной стояли зеленовато-карие глаза, горящие и печальные. Я твердил
себе, что мне нет никакого дела до этой женщины и что если я решил на
час-другой выбросить из головы все дела, с какой стати утомлять себя
мыслями о подозрительных личностях? Но все было напрасно.
умелому лавированию, - я добрался во тьме кромешной до той самой двери, за
которой накануне вечером целовал мисс Экстон. Митинг был назначен в
городском зале на площади, в каких-нибудь трех минутах ходьбы от лавки
мисс Экстон. Поэтому мы с нею успели еще подняться в гостиную, и меня
снова угостили канадской водкой. Обычно я почти не пьянею, но сейчас я
проглотил неразбавленную водку так быстро, что сразу почувствовал действие
алкоголя. Мисс Экстон - странно, я до сих пор не знал ее имени - была
очень эффектна и более чем когда-либо походила на зелено-золотую,
огненно-ледяную королеву. В ее обращении со мной ничто не напоминало о
вчерашних поцелуях, но и не давало повода думать, что она отрекается от
них. Большинство женщин стали бы ко мне нежнее или, наоборот, холоднее, а
эта держалась совершенно так же, как вчера в начале нашего разговора.
"Трефовой даме". Я позвонил Фенкресту и, называя его "мистер Сеттл", но
так, чтобы он понял, что для меня он по-прежнему Фенкрест, сказал ему
прямо, что рассчитываю на хорошее обслуживание. Он клятвенно обещал, что
все будет на высшем уровне. Вешая трубку, я подметил пытливый взгляд мисс
Экстон, но она не сказала ничего, а я сделал дерзко-самодовольную мину
тупого и похотливого самца, который готовится совратить женщину.