Чтение 24–й страницы книги ~Анелька~

Если бы Карусик знал, что такое смерть и самоубийство, он, несомненно,
в тот же день покончил бы с собой. Но ему было неизвестно это средство, к
счастью, известное людям. Он задыхался, слезы туманили ему глаза, он страдал
ужасно, а избавиться от страданий не мог.

Вдруг в его темном сознании блеснула гениальная мысль. Остановившись
там, где кончался след Анельки, он решил бегать вокруг усадьбы, постепенно
отдаляясь от нее: и хоть бы пришлось обежать весь свет, он в конце концов
найдет какой-нибудь след, который приведет его к Анельке!

Решение свое пес принялся осуществлять немедленно. Опустив хвост и
голову, он пустился вскачь. Пересекал шоссе и проселки, все тропки и межи:
искал.

К вечеру он очутился уже за деревней, пробежав шесть миль, но нигде не
нашел следов Анельки.

Всю ночь Карусь не спал - он бежал и бежал. Утром люди, шедшие на
работу, видели его за милю от сожженной усадьбы. Бока у него запали, из
пасти капала пена. По временам он останавливался, поднимал морду к небу и
выл страшным, не своим голосом.

Все поиски были напрасны.

Поведение Каруся наконец бросилось в глаза людям. Стали говорить, что
какая-то белая собака с пятном на глазу носится, как шальная, по полям,
забегает и в деревни, но нигде не останавливается, на зов не идет и только
по временам отвечает хриплым лаем.

Решили, что собака взбесилась. Карусь, разумеется, не мог знать, какое
о нем сложилось общественное мнение, но скоро ощутил на себе его
последствия. Пробегая через какую-то деревушку, он увидел колодец и,
опершись лапами о корыто, хотел смочить пересохший язык. Но, как только он
опустил морду в воду, раздались крики. Ватага ребятишек бросилась от него
врассыпную, а мальчишки постарше стали швырять в него камнями. С ушибленной
головой бедный пес убежал из негостеприимной деревни и помчался дальше.

На лугу ему пришлось свернуть с дороги, потому что его увидели пастухи,
закричали, стали гнать и угрожать ему палками.

Его сильно мучил голод. Он помнил, что прежде люди в деревне всегда
бросали ему хлеб, как только он подбегал к чьей-нибудь хате. И, когда ему
опять попалась на дороге деревня, он, уже едва волоча ноги, подошел к
ближайшей хате, дрожа от усталости и смиренно глядя на дверь. Вдруг она
открылась, и Карусь увидел здоровенного мужика с вилами. Мужик стал его
гнать и позвал соседей на помощь. Улица сразу закишела людьми с кольями и
топорами. И все они гнались за бедным Карусем или преграждали ему путь. Он
едва унес ноги.

Карусь был уже за две мили от дома, все кружил и искал следов. Теперь
он избегал деревень и при виде людей дрожал от страха. По дороге он пил воду
из луж, но еды не было, только на третьи сутки ему повезло - он нашел в поле
дохлую, уже разлагавшуюся ворону и, победив отвращение, вмиг сожрал ее.

На четвертый день ему встретился в поле какой-то человек, который
пытался остановить его. Карусь сильно испугался и поспешил убежать от него.
Но, когда опасность уже, казалось, миновала, позади прогремели два выстрела
и что-то сильно ударило Каруся. Левая задняя лапа так онемела, что он уже не
мог ступать на нее и, волоча ее, бежал на трех ногах.

Силы начинали изменять ему. Он то и дело ложился в борозду и отдыхал.
Во время одной из таких остановок он увидел, что онемевшая нога вся в крови
и ее облепили мухи. Он отогнал мух, слизал кровь и поплелся дальше.

Прошел еще час, и уже около полудня Карусь увидел вдалеке среди поля
какие-то крыши. Он изнемогал от жары, а вокруг не было леса, одни только
болота. Он решил подкрасться к маячившим впереди строениям, напиться и
отдохнуть.

Но идти напрямик он боялся, стал кружить и сбился с дороги, - он уже не
мог сообразить, откуда пришел, в какую сторону идет. Чутье притупилось, и
совсем не было сил. Через каждые несколько шагов пес спотыкался и падал.

Наконец, чувствуя, что с ним творится что-то неладное, он завыл,
обратив морду в сторону построек.

Около одной из них появилась какая-то фигура, но на таком далеком
расстоянии Карусь не мог разглядеть ее. Охваченный тревогой, он хотел
убежать, но свалился без сил. В глазах потемнело, он задыхался. Однако страх
все превозмог, пес сделал попытку встать, поднял голову... и увидел над
собой Анельку.

- Карусь! Карусик! Песик мой! - вскрикнула девочка, став около него на
колени и стараясь поднять его.

При звуке ее голоса Карусь забыл все - свои бесконечные странствия,
страшную усталость, боль, голод и жажду. Он простил тем, кто его бил и
преследовал, даже тому, кто в него стрелял. Солнце больше не жгло,
пересохший язык не болел. Он видел только свою хозяйку, смотрел ей в глаза.
Ручки Анельки гладили его пылающую голову. Он ощущал эту ласку и слышал, как
девочка повторяла его имя.

Он был счастлив и хотел весело залаять, но только жалобно завизжал. Он
хотел попросить прощения за самовольную отлучку из дому и смиренно
вытянулся, положил ей морду на колени.

Ах, как ему было хорошо! Он чувствовал, что его морит сон. Не
удивительно - ведь он столько дней не спал. Он посмотрел в лицо своей
хозяйке, и когда она нежно обвила его руками, он уснул. Дышал легко, но все
тише, сердце билось все слабее, с каким-то странным звоном, словно лопнувшая
струна.

И, наконец, перестало биться.

Глава тринадцатая

Хутор

Хутор, куда дотащился Карусь и где обрел он вечный покой, принадлежал
жене пана Яна, - это было все, что осталось у нее от отцовского наследства.

Хутор лежал в глубокой лощине, куда со всех сторон стекали воды. На
расположенных повыше небольших участках можно было сеять рожь или сажать
картофель, а низины представляли собой сплошные болота. Чем дождливее бывало
лето, тем меньше собирали с лугов сена и тем громче квакали лягушки и
кричали птицы на болотах.

Замкнутый горизонт, темные зеркала вод в зеленой раме аира, несколько
засеянных полос и гряды картофеля, да кое-где купы низкорослых ив, и с
одного края ложбины темный лес - вот все, что можно было здесь увидеть. От
леса тянулась узкая дорога, на которой ямы время от времени закладывались
фашинами. По дороге почти никто не ездил.

В этом унылом месте стояла большая изба с гнездом аиста на крыше. От
избы под прямым углом отходило длинное строение, в котором помещались хлев и
амбар, тоже с гнездом аиста. Жилая изба и эти службы замыкали с двух сторон
прямоугольный двор, с двух других сторон огороженный плетнем.

Посреди двора находился колодец с журавлем и желобом, а вокруг него
стояла большая лужа.

Анелька плохо помнила, как ее привезли сюда. Вез их Шмуль, и, кажется,
довольно долго. Всю дорогу она лежала, уткнувшись головой в колени матери, и
ничего не слышала. Только по временам раздавалась жалоба матери или Юзека:

- Ой, как трясет!

И тогда Шмуль оборачивался и говорил:

- Извините, вельможная пани, у меня нет другой повозки.

После этого наступала тишина, только тарахтел и трясся возок, а через
некоторое время снова слышался голос матери:

- Ах, какой же Ясь дурной человек! Как он мог нас покинуть в беде? У
меня от этой мысли голова готова треснуть!

А Шмуль отзывался:

- Если бы вельможный пан поставил для меня мельницу, у меня была бы
теперь бричка на рессорах.

Анелька не вполне была уверена, что, будь у Шмуля бричка на рессорах,
это могло бы облегчить горе ее матери. Ей самой, например, было совершенно
все равно, ездит ли Шмуль в бричке или телеге. Может быть, это потому, что
она была так слаба?

Она вдруг очнулась, почувствовала, что возок остановился. Кто-то поднял
ее и стал целовать, приговаривая:

- И детишки здесь! Детишки! Мои все поумирали, так хоть на ваших
порадуюсь, ясновельможная пани...

Потом какая-то женщина (это была жена приказчика) с желтым морщинистым
лицом, в красном платочке на голове, взяла Анельку на руки и внесла в избу,
где было очень душно.

Здесь ее уложили на широком топчане. Лежать было жестко, к тому же
донимали блохи и мухи.

Анелька открыла глаза.

Она находилась в просторной комнате. Два окна с мелкими стеклами - по
четыре в каждом - пропускали мало света. С потолка и стен совсем облупилась
известка, но под осевшим на них толстым слоем пыли это было не очень
заметно. Пол был глиняный, как на току.

На стенах висели изображения святых, их лица уже трудно было различить.
Под потолком был протянут длинный шест, и на нем развешаны сермяги,
полушубки, сапоги, холщовое белье.

Большую часть комнаты загромождали грубо сколоченный стол, лавки,
деревянный сундук на колесиках и полка с горшками и мисками.

В печи горел огонь, дверь в сени стояла открытой, и напротив видна была
еще другая комната, побольше и посветлее, чем та, где лежала Анелька.

В другой комнате слышался голос матери:

- Значит, у вас тут ни одной служанки?

- Нет.

- И работника нет?

- А на что мы их содержать будем, ясновельможная пани? И притом отсюда
все бегут, потому что тут смерть. Вот у нас трое детей померло. Господи, как