Чтение 24–й страницы книги ~Космический марафон~

зеленый туземец. Лицо его выражало беспредельное отчаяние, а ноги мелькали
так быстро, будто он рвался к финишной ленточке, на которую какой-то
остряк прилепил целую тысячу международных кредитов.

Не успел я схватить беглеца, как из кают-компании донесся крик Миншула.
Наш зеленый друг извивался как угорь, пытался кусаться и даже сделал мне
неуклюжую подсечку. От его шершавого грубого тела исходил слабый
ананасово-коричный аромат.

Тут из кают-компании выскочили остальные, выхватили у меня туземца и
начали успокаивающе ему что-то говорить. Наконец он немного затих и
расслабился. Уставившись вороватыми глазками на Эла Стора, он стал что-то
чирикать, ожесточенно размахивая руками, напомнившими мне при этом ветки
того коварного липучего дерева. Элу все же удалось что-то втолковать ему
довольно связно, хотя и с запинками. Похоже, за это время им удалось
набраться слов достаточно для хоть какого-то, пусть и не полного
взаимопонимания. Одним словом, худо ли бедно, но конфликт был улажен.
Наконец Эл сказал Петерсену:

- Знаешь, скажи-ка ты капитану, что я хочу отпустить Калу.

Петерсен тут же умчался, но уже через минуту вернулся обратно.

Он говорит, делай так, как считаешь нужным.

- Отлично. - Эл довел аборигена до шлюза, показал на открытый люк и
что-то сказал. Зеленому два раза повторять было не нужно - он с места
ласточкой нырнул вниз. Похоже, кто-то одолжил ему свою набедренную повязку
и он боялся опоздать вернуть ее, поскольку шуршание его ног, бегущих по
траве, сливалось в один сплошной шорох, как у человека, который ни в коем
случае не может терять ни секунды. Эл все еще стоял в шлюзе и смотрел ему
вслед горящими глазами.

- А чего это ты решил выпустить птичку из клетки, Эл?

Повернувшись ко мне, он ответил:

- Я пытался убедить его вернуться завтра утром на рассвете. Может, он
вернется, а может, и нет... Посмотрим. Времени у нас было не так уж много,
и вытянуть нам из него ничего особенного не удалось, но мы успели понять,
что язык их чрезвычайно прост. Его зовут Кала, и он из племени Ка. Все его
соплеменники носят имена, начинающиеся на "Ка". Например: Кали, Кану или
Кахир.

- Вроде как марсиане с их Кли, Лейдами и Сагами.

- Вот-вот, - согласился он, невзирая на то, что марсианам могло бы и не
понравиться сравнение их цивилизации с примитивными зелеными аборигенами.
- А еще он рассказал, что у каждого члена их племени есть свое дерево.

Я не совсем понимаю, что он хотел этим сказать, но из его объяснений
выходило, что жизнь каждого из них каким-то таинственным образом связана с
деревом, на котором они должны проводить каждую ночь. Непременно. Я
пытался удержать его, но он так рвался уйти, что мне стало его жалко. Он
был готов скорее умереть, чем провести ночь вдали от своего дерева.

- Чушь какая-то. - Я улыбнулся от внезапно пришедшей мне в голову
мысли. - А должно быть, еще большей чушью это показалось бы Джепсону.

Эл по-прежнему смотрел куда-то в непроглядную тьму, откуда плыли
странные ночные запахи и доносились все те же глухие удары, напоминавшие
барабанный бой.

- А еще мы узнали, что во тьме обитают какие-то существа, гораздо более
могущественные, чем Ка. У них необычайно сильный гамиш.

- Что-что? - переспросил я.

- Сильный гамиш, - повторил он. - Это слово меня просто убивает. Он
повторял его снова и снова. Например, он сказал, что у "Марафона" очень
сильный гамиш. У меня и у Кли Янга - тоже. А вот у капитана Макналти, по
его словам, гамиш так себе. У самих же Ка его и вовсе нет.

- Так это нечто, чего он боится?

- Не совсем. Это скорее благоговение, чем страх. Насколько я смог
понять, гамишем изобилует все удивительное или уникальное. У просто не
совсем обычных гамиша поменьше. А во всем заурядном гамиша нет ни капли.

- Неплохой пример трудностей взаимопонимания. Получается, что
договориться вовсе не так просто, как кажется начальству там на Земле.

- Да, это верно. - Сверкающие глаза Эла переместились на Армстронга,
который стоял возле шлюза, облокотившись на пушку. - Сейчас твоя вахта?

- До полуночи - моя, а потом заступает Келли.

Назначать Келли нести вахту у пушки показалось мне довольно глупым.
Этот с головы до ног покрытый татуировками тип никогда не расставался с
четырехфутовым гаечным ключом и в любой критической ситуации предпочитал
пускать в ход именно указанный инструмент, а вовсе не какую-то там
новомодную скорострельную восьмиствольную пушку или игольный излучатель.
Ходили слухи, что он даже во время венчания не выпускал из рук ненаглядную
железку и будто его жена пыталась развестись с ним на том основании, что
вышеозначенный предмет действует ей на нервы. Лично же я считал, что Келли
- это просто неандерталец, которого волею судеб занесло не в то время.

- Ладно, лучше не будем рисковать и задраим люк, - решил Эл. - Черт с
ним, со свежим воздухом.

Это было типично для него, и именно из-за таких вот вещей он всегда и
казался самым настоящим человеком. Сейчас он упомянул свежий воздух так,
будто сам его употреблял. Но то, как обыденно это в его устах звучало,
заставляло забыть о том, что с того самого дня, когда старый Кнуд Йохансен
поставил его на ноги и включил, он не сделал ни вздоха.

- Пожалуй, пора закрывать. - С этими словами он повернулся спиной к
царящему снаружи мраку и двинулся обратно в корабль.

В этот момент откуда-то снизу послышался певучий голос:

- Ноу байдерс!

Эл остановился как вкопанный. Прямо под люком послышался топот ног.
Затем в шлюз влетело что-то круглое и блестящее, пролетело над левым
плечом Эла и разбилось о пушку. При этом на пол выплеснулась золотистая и
очень летучая жидкость, которая почти мгновенно испарилась. Эл мгновенно
обернулся и стал вглядываться в темноту. Удивленный Армстронг отскочил к
стене и протянул руку к кнопке тревоги. Но до кнопки он так и не
дотянулся. Внезапно замерев, он начал сползать вниз по стене и растянулся
на полу, будто его оглушили чем-то тяжелым.

Выхватив излучатель, я начал осторожно продвигаться вперед - туда, где
на фоне темноты маячила могучая фигура Эла. Конечно, это было ошибкой с
моей стороны: сначала все же следовало нажать эту дурацкую кнопку. Стоило
мне сделать всего три шага, и ядовитая дрянь из разбившегося шара
шарахнула меня по мозгам точно так же, как и Армстронга. Очертания фигуры
Эла вдруг расплылись у меня перед глазами, подобно мыльному пузырю,
становясь все больше и больше, наконец пузырь лопнул, я рухнул навзничь, и
перед глазами у меня все померкло.

Даже не знаю, сколько я так пролежал, потому что, когда я открыл глаза,
в голове у меня сохранились смутные воспоминания о какой-то суете, криках
и топоте ног вблизи моего неподвижного тела. Похоже, пока я валялся в
беспамятстве, вокруг что-то происходило. Я лежал на влажной от ночной росы
траве. Совсем неподалеку виднелась опушка барабанящего леса, а с ночного
неба на меня равнодушно взирали звезды. Я был спеленут, как египетская
мумия. С одной стороны от меня лежала мумия Джепсон, а с другой - мумия
Армстронг. Дальше лежало еще несколько человек, обездвиженных таким же
способом.

В трехстах или четырехстах ярдах от нас ночную тишину то и дело
взрывали звуки сердитых голосов: смесь земных ругательств и непривычно
певучих фраз аборигенов. Как раз в той стороне находился "Марафон", но его
самого в темноте видно не было, а выделялось только освещенное отверстие
люка. Светлое пятно то и дело мигало, - видимо, там происходила какая-то
возня. Раз или два свет ненадолго вообще заслоняли чьи-то очень широкие
спины.

Джепсон преспокойно храпел, будто отдыхал воскресным полднем у родных
пенат, зато Армстронг уже полностью пришел в себя и понял, что
единственным его свободным органом остался рот. Он сразу решил
использовать и его, и вернувшееся сознание. Подкатившись к Блейну, он
начал зубами развязывать его путы. Из темноты к нему тут же приблизилась
тень, похожая на человеческую, и резко взмахнула над ним рукой.

Армстронг снова затих. К этому времени мои глаза уже достаточно
привыкли к темноте, и я различил неподалеку еще несколько фигур, почти
незаметных из-за темноты. После этого я успокоился, решил, что пока лучше
побыть паинькой, и продолжал лежать неподвижно, недобрыми словами поминая
про себя Макналти, "Марафон", старика Флетнера, который придумал этот
корабль, а заодно и всех тех идиотов, которые поддержали его и морально, и
материально.

Меня и раньше частенько преследовало чувство, что все они рано или
поздно сведут меня в могилу, а теперь были все основания считать, что
нехорошие предчувствия сбываются.

Где-то глубоко в моем сознании тоненький сварливый голосок вдруг
пропищал: "Слышь, сержант, а помнишь - ты обещал своей матушке больше не
ругаться? Помнишь, как ты однажды получил от венерианского гуппи в обмен
на банку сгущенки самоцветный опал величиной с башенные часы? Так что
лучше покайся, сержант, пока еще есть время!"

Так я лежал и пытался припомнить все дурные поступки, которые
когда-либо совершал. А тем временем там, у корабля, где мелькал то и дело
свет, голоса аборигенов становились все громче и громче, а голоса наших в
конце концов затихли. То и дело слышалось, как там разбивается что-то
хрупкое.

Появилось еще несколько смутных фигур, которые принесли еще несколько
тел, бросили их на траву и снова растворились во тьме. Я бы с
удовольствием пересчитал лежащих спеленутыми на траве людей, но из-за
темноты это было практически невозможно. Люди, которых только что
принесли, находились без сознания, но очень скоро начали приходить в себя.
Я сразу узнал сердитый голос Бренанда и астматическое дыхание капитана.

Как раз когда сражение закончилось, из-за облаков выглянула холодная
голубая звезда. Воцарившаяся тишина казалась просто ужасной: ее нарушали