Чтение 24–й страницы книги ~Одинокая леди~

— Нет. Но я знаю нескольких.
— Согласится ли кто-нибудь из них сделать такую съемку для тебя?
— Не знаю, но могу спросить.
— Если не согласится, я знаю одного — он сделает как раз то, что нужно, за пару сотен. А если ты разрешишь ему сделать с тобой, как с моделью, разворот для журнала, тебе не только не придется платить, но ты и заработаешь несколько долларов.
— Какой разворот?
— Для «Плейбоя». Получишь пятнадцать сотен.
— Я должна подумать о таком заработке, — сказала я. — Не помешает ли это моей сценической и писательской карьере?
— Ты можешь считать так, я — эдак, наперед никто точно ничего не скажет. Тем более, что отношение публики к таким вещам меняется. Эти студии уже не испытывают такие трудности, как в прошлом.
— Согласится ли он сделать весь набор необходимых фото за две сотни при условии, что он не станет делать ничего для журнала?
— Да.
— Тогда давай остановимся на нем. Две сотни я могу себе позволить.
— Чудесно, Я договорюсь. Теперь последнее — у тебя есть экземпляр пьесы для меня? Я должен ведь прочитать, да?
Я достала экземпляр пьесы и передала ему.
— Здесь есть роль для тебя? — спросил он.
— Есть. Главная. Но Фэннон предпочитает Энн Бэнк-рофт.
— Хорошо, я прочту. У меня хотя бы будет представление о том, как хорошо ты пишешь.
— Я сказала Джорджу, что согласна даже поехать на побережье, если ты сумеешь получить для меня одну или две «гостевые» роли на время предварительного показа спектаклей. Любых.
Зазвонил телефон. Он снял трубку, выслушал секретаря и сказал:
— Соедини его со мной.
— Хэлло, Тони! — бодро сказал он, когда секретарь соединила его.
В трубке рокотал чей-то голос.
— Возможно, что нам просто повезло, Тони. Да-да, чертовски повезло.
Я только что заполучил нового клиента. Ты помнишь Джери-Ли Рэндол? Ну, бывшую жену Уолтера Торнтона? Она играла на Бродвее в его пьесе целый год и она сейчас как раз в том возрасте, какой тебе нужен. Двадцать три.
Совершенно верно, старик. И выглядит она потрясающе. Правда, есть одна проблема: я не знаю, согласится ли она на такую роль. Дело в том, что она настоящая дама.
Некоторое время он слушал с непроницаемым лицом, затем перебил:
— Пришли мне сценарий, я прочту и. поговорю с ней. И мы посмотрим, что можно сделать. — Он помолчал, слушая.
— Нет, Тони, — сказал он в трубку. — Я же сказал тебе, что она настоящая дама. Да-ма! И не станет брать твои чертовы интервью во время коктейля. Это не ее стиль. — Он опять помолчал, слушая, потом внимательно посмотрел на меня. — Как она выглядит? — переспросил, видимо, для меня, — Потрясно! У нее всего много, так много, что даже не верится при ее стройности, но все вместе — высший класс. Что-то между Евой Гарднер и Грей Келли. Она относится к тому типу женщин, которые... ну, как бы тебе сказать... Словом, когда такая женщина входит в твой офис, тебе хочется встать на колени, чтобы поцеловать ее в... сам знаешь куда, — из чистого уважения. Словом, пришли мне рукопись, я прочту и провентилирую этот вопрос.
Он положил трубку.
— Прости, что пришлось говорить подобным образом. Но это единственный язык, который они понимают, эти сукины дети. Тони думает, что он может трахать любую актрису, которая появляется в его офисе.
— Кто он?
— Тони Стайлз. У него есть вакантная роль в картине. Они начинают съемки здесь, в Нью-Йорке, на будущей неделе, а девушка, на которую они расчитывали, получила выгодное предложение на побережье и дала согласие.
О Стайлзе я слышала. Помнится, что я даже знакомилась с ним как-то в Голливуде, когда была там с Уолтером. Вульгарный низенький человек, и рот у него. такой, что хочется сказать — грязный. Но он и его брат делали картины, приносящие деньги. Братья Стайлз.
***
— Что за роль? — спросила я.
— Работа на две недели. Нью-йоркская девица по вызовам, но высокого класса, на протяжении всей картины одевается и раздевается. Он говорит, что у нее есть несколько хороших реплик, но я смогу сказать с уверенностью только когда прочитаю сценарий. Он в сложном положении и, как мне кажется, заплатит двадцать пять сотен за двухнедельную работу.
— А я смогу прочитать после тебя? — спросила я.
— Конечно, — ответил он и бросил взгляд на свои часы. — О Боже — время ленча. Ты с кем-нибудь уже договаривалась на ленч?
— Я свободна.
— Чудесно. Я приглашаю тебя, и мы сможем поговорить поподробнее.
И ленч оказался совсем не таким, как я привыкла, — мы перекусили сандвичами у него в кабинете.
Глава 8
— Артистическое начало в нашей семье олицетворяет Джон. Безупречный вкус, хорошие манеры, высокий класс. Ну а я — пробивняк. Пройдоха, делец.
Но мы отлично ладим и дополняем друг друга. Я снимаю все дерьмо. Джон снимает картины.
Я сидела на кушетке в его офисе. Рядом со мной сидел Гарри. Напротив нас за письменным столом восседал Тони, а Джон стоял, небрежно прислонившись к стене. Кроме обычного приветствия, он не сказал еще ни слова, но глаза его внимательно изучали нас.
— Вам понравился сценарий? — спросил Тони.
— Она в восторге, — быстро сказал Гарри, опередив меня.
— Неужели? — заговорил, наконец, Джон. Интонация его мне совершенно не понравилась. Он ясно давал понять, что сомневается, будто кто-либо, обладающий хорошим вкусом, способен придти в восторг от сценария. И, к сожалению, он был совершенно прав. Я встретила его взгляд и сказала:
— Не совсем.
Гарри затих и напрягся.
— А что вы в действительности думаете? — спросил Джон.
Я успокоила себя мыслью, что все равно, так или иначе, эту роль я не получу, и сказала:
— Сценарий — большой кусок дерьма. Возможно, коммерчески выгодного дерьма, но в любом случае — дерьма.
Тони торжествующе сказал, глядя на брата:
— Ясно? Я же сказал тебе, что ей понравится! Я рассмеялась. Он, действительно, был ненормальным. По глазам Джона я поняла, что и он смеется. Тони обернулся ко мне.
— Как вы считаете, вы сможете сыграть эту роль? Я молча кивнула, отлично понимая, что такую, с позволения сказать, роль может сыграть любая девчонка с хорошей фигурой.
— Мы можем добавить немного диалога. Понимаете? Чтобы дать вам как актрисе возможность показать себя.
— Было бы неплохо.
— Вы не могли бы встать? Я поднялась на ноги.
— Будьте добры, снимите туфли. Хотя в тот день на мне были туфли без каблуков, я без слов сбросила их. Он обратился к брату:
— Не слишком высока, как ты думаешь? Джон молча покачал головой.
— Грудь своя? — спросил Тони. — Ну, вы не носите накладные сиськи?
— Я не ношу бюстгальтер. Конец абзаца, — сказала я терпеливо.
Тони без улыбки поглядел мне, прямо в глаза.
— Вы же понимаете, что я должен был спросить.
— Понимаю, — сказала я. — Поскольку из сценария я уяснила, что в картине моим костюмом будет в основном лифчик и трусики.
— У вас есть с собой бикини? Я молча кивнула.
— Вы можете переодеться вон там, — он указал мне на незаметную дверь в дальнем конце просторного кабинета.
Дверь вела в небольшую уборную. Я быстро переоделась и вернулась в кабинет. Прошла перед письменным столом, повернулась и остановилась.
— О'кей! — воскликнул он. — И еще один момент. Несколько сцен мы снимаем только для варианта, который пойдет в зарубежном прокате. У них там не такие строгие требования — без всех этих нюдофобий. Не то, что у нас тут, в Америке. Вы не станете возражать против нескольких сцен, так сказать, ню?
Я молча уставилась на него;
— Ничего вульгарного, — добавил он торопливо. — Пристойно. С хорошим вкусом. Но — сексуально. Вы понимаете? Вроде Бриджит Бардо или Джины Лолло-бриджиды. Высокий уровень!
Гарри вскочил на ноги.
— Исключается! — заявил он и повернулся ко мне. — Одевайтесь, Джери-Ли. Мы уходим.
Я покорно двинулась в направлении уборной. Вошла. Через закрытую дверь до меня донеслись громкие протесты Тони. Но когда я вышла к ним, все уже утихло.
— Все в порядке, — сказал Гарри. — Вам не придется играть сцены голышом.
— Я передумала, — сказала я. — Я вообще не хочу сниматься в этой роли.
Гарри уставился на меня, разинув рот. Я посмотрела с высоты своего роста на Тони.
— Было очень приятно познакомиться с вами обоими. Желаю удачи вашей картине, — взяла сумочку и вышла.
Гарри догнал меня у лифта.
— Я тебя не понял! — сказал он. И, действительно, в-глазах его читалось недоумение. — Я выбил для тебя тридцать пять сотен, а ты уходишь!
— Я не кусок мяса, — сказала я. — Если ему нужна телятина — пусть обратится в ближайшую мясную лавку.
Дверь лифта открылась. Я вошла, и он вслед за мной.
— Ладно, что мы теперь будем делать?
— Это ты мне должен сказать, — ответила я. — Ты мой агент.
— Попробую подумать еще о чем-нибудь.
Когда я пришла домой, меня уже ждало сообщение, записанное автоматическим секретарем: «Позвоните Джону Стайлзу».
Я поколебалась недолго и набрала номер.
Ответил Джон Стайлз.
— Говорит Джери-Ли Рэндол. Вы просили меня позвонить.
Его голос звучал мягко и спокойно:
— Мне очень неприятно, что мой брат вас расстроил, мисс Рэндол. Я был бы признателен, если бы вы согласились сыграть эту роль. Я бы хотел, чтобы вы передумали.
— Ради чего? Вы же знаете, что я думаю о сценарии.
— Сценарий — это слова. А фильм — это средство самовыражения режиссера. Кроме того, сценарий можно и изменить. Поскольку режиссер — я.
— Вы хотите сказать, что согласны переписать сцены с моим участием для меня?
— Нет, мисс Рэндол, не для вас, а для себя, — ответ прозвучал безукоризненно вежливо.
— Но моя роль недостаточно значима для такого утверждения.
— Согласен. Однако в контексте всего фильма она может стать очень значимой. И как мне кажется, именно вы могли бы сделать эту роль такой, какой она мне видится.
— У меня есть время подумать?
— Не очень много. Мы должны получить ваш ответ завтра утром. Мы выходим в павильон в понедельник.
— Утром я позвоню вам.
— Благодарю вас, мисс Рэндол.
— Благодарю вас, мистер Стайлз, — я нажала на рычаг и тут же набрала номер Гарри.
— Джон Стайлз только что позвонил мне, — сказала я.
— Я знаю. Он звонил мне, и я позволил ему уговорить меня дать ему твой телефон.
— Почему ты так сделал?
— По двум причинам. Во-первых, теперь две недели стоят уже пять кусков, а не три с половиной. Во-вторых, Джон обещал, что с тобой будут обращаться со всем уважением, и я ему в этом верю. У него хорошая репутация.
— И что же мы теперь будем делать?
— Примем контракт.
— Хорошо, — согласилась я... И мы подписали контракт.
Джон Стайлз, действительно, внес в роль, которая раньше была даже не ролью, а так, мельканием, что-то такое, что сразу же изменило ее в корне.
Теперь мой персонаж был уже не примитивной хищницей, привлекающей мужчин своим телом, а перепуганная большим городом и отчаявшаяся девчонка, пытающаяся выжить в нашем страшном обществе, используя единственный отпущенный ей природой талант — пленительное тело. И все же, даже в таком прочтении, роль оставалась крохотной, и поскольку мне не нужно было много над нею работать и у меня оказалось много свободного времени, я коротала его, блуждая по студии, наблюдая за съемками других эпизодов.
Джон оказался хорошим режиссером. В свойственной ему отменной манере разговаривать с людьми — негромкий голос, вежливость и внимание — он умудрялся все держать под жестким контролем. Ни внезапных панических ситуаций, ни накладок, ни накачек. Он спокойно переходил от одного отснятого эпизода к другому и начинал снимать его точно по графику, постепенно складывая фильм.
Когда я закончила свой последний эпизод, он подошел ко мне.
— Вы отлично сыграли, Джери-Ли. Спасибо.
Это вы дали мне возможность сыграть, — ответила и. — Спасибо! Он улыбнулся.
— Вы идеально подходили для этой роли, и я не мог допустить, чтобы мой брат спугнул вас и вы бы ушли.
— Я рада, что вы вмешались.
— Что бы вы сказали, если бы я пригласил вас сегодня поужинать? — спросил он. — Завтра съемок нет.
— О'кей, — ответила я, стараясь не показать удивление.
Он ни разу даже намеком не продемонстрировал, что в его отношении ко мне присутствует какой-то особый интерес.
— Я могу заехать за вами около восьми вечера.
— Чудесно.
— Мы едем в «Двадцать одно» — вы не возражаете? — спросил он, когда я уселась в машину.
— Замечательно, — ответила я. — После развода я ни разу не была в этом ресторане.
Чак встретил нас у самой двери.
— Мистер Стайлз, — сказал он и тут заметил меня. Его глаза чуть заметно округлились. — Привет, миссис Торнтон!
Он кивком подозвал метрдотеля.
— Мы оставили мистеру Стайлзу столик в главном обеденном зале на втором этаже, — сказал он ему.
— Но я заказывал в баре, — сказал Джон. Чак чуть заметно покраснел от смущения.
— В баре сегодня много народу, — сказал он торопливо. — Думаю, что наверху вам будет удобнее.
— Ничего страшного, Чак, — сказала я. — Не беспокойтесь.
— Ваш бывший здесь, миссис Торнтон, — сказал он тогда. — А единственный свободный столик в баре как раз напротив его столика.
Джон быстро взглянул на меня и сказал:
— Я заказывал в баре.
Бар, действительно, был переполнен. Мы проследовали за официантом к своему столу. Уолтер был с Джорджем Фоксом. Он не заметил нас, пока мы не уселись. А когда заметил, поднялся и подошел к нам.
Я подставила ему щеку, он поцеловал, и я представила его Джону. Они пожали друг другу руки, демонстрируя сдержанность людей, работающих в узком мире искусства, но мои ноги вдруг ослабли.
Уолтер улыбнулся мне и сказал:
— Джордж сообщил мне, что у тебя все обстоит хорошо. Я очень рад.
— Мне повезло.
— Просто у тебя есть талант. Я это всегда говорил, — он внимательно посмотрел на Джона. — Как продвигаются дела с вашей картиной?
— Успешно. Мы заканчиваем здесь и уезжаем в конце недели на побережье.
— Ты тоже едешь, Джери-Ли?
— Нет, я уже отснялась.
— Я позвоню, — сказал он. — Приятного аппетита. Я проследила глазами за тем, как он идет к столу, и подумала, что выглядит он немного усталым.
Правда, он всегда был немного усталым. Вечная усталость, как мне казалось, стала непременным условием его существования.
— А почему бы вам... — перебил мои мысли Джон.
— Что — почему бы? — спросила я.
— Не поехать на побережье с нами?
— Но это смешно. Ради чего?
— Уехать. Мне кажется, вам не помешала бы перемена обстановки.