read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



- Может, ею станет которая-то из нас? - спросила Векша (непонятно как-то спросила: то ли опасливо, толи с потаенной надеждой).
Мечник снова дернул плечом.
- Значит, нет. - Векша вздохнула. - В твоем видении не было нас, в нашем - тебя... Жалко.
- Старец Корочун говорил, будто встретившиеся в одной жизни никогда не встречаются друг с другом в иных, - сказал Мечник, глядя в огонь.
- Но я с Мыськой встретилась же!
- Вы с нею вроде как одно...
- А с тобой? - Векша заглянула ему в глаза. - С тобой мы разве не...
Кудеслав молча обхватил ее за плечи, притиснул к себе. Мысь громко да обиженно засопела, и подлинная Горютина дочь, вздохнув, поскреблась в Мечникову бронную грудь:
- Ладно уж, и ее приласкай. А то заплачет.
Вятич не глядя чиркнул ладонью по Мысиной голове. Движение получилось торопливым, неловким и до безобразия похожим на подзатыльник, но девчонка тихонько заурчала от удовольствия.
- Корочун... - Мечник поперхнулся, обнаружив, что имя мудрого хранильника почему-то сделалось неприятным - оно словно залипало в гортани, вызывая чуть ли не тошноту. - Он говорил, будто даже если ныне сущие встретятся в одной из грядущих жизней, то попросту не узнают...
- Но я да Мыська ведь узнали друг дружку! - обиженно перебила Векша.
- Это вовсе другое. Вы нынешние узнали себя в тогдашних... тамошних... Кор... Ну, этот, научатель твой, он сказал...
- Тебя-то нынешнего я тоже знаю! - фыркнуло Горютино чадо. - И ты знаешь нынешнюю меня. Так что нет нас друг у друга в грядущей жизни, и весь сказ на том. А с чего... - она запнулась и вроде как сглотнула что-то, застрявшее в горле, - с чего Коро... ой... Ко-ро-чун... фу... вел с тобой такие беседы?
Кудеслав прикинулся, будто либо не расслышал вопроса, либо не понял, что это вопрос. Не хотелось вятичу затеваться с новым пространным рассказом. Душа не лежала. Муторно было ей, вятичевой душе. Не оттого муторно, что тревожно, а как раз оттого, что тревога, пробудившаяся вместе с самим Кудеславом, как-то незаметно исчезла.
Сгинула.
Иссякла.
Все было неправильно.
Беспечность спутников была неправильной, потому что оказалась она слишком уж чрезмерной.
Ленивая расслабленность самого Мечника была неправильной, потому что... Потому что ее просто не могло быть. После давешних таких правдоподобных и таких тревожных подозрений спокойнехонько сидеть да разглагольствовать леший знает о чем?! Пускай день потерян, пускай даже случилось это и не по твоей вине - все равно, нужно было хоть место привала сменить, нужно было хоть что-нибудь делать...
Делать...
Тупая неуклюжая боль раздраженно заворочалась в затылке, спугивая досадные мысли. Вот еще напасть... С пересыпу, что ли? Или наоборот - дает себя знать мучительная усталость последних дней? Как бы то ни было, а все-таки хорошо получить целый день отдыха. Вот и угомонись, пользуйся негаданным подарком судьбы, чтобы восстановить подорванные силы - они еще, небось, пригодятся...
Боль немного поворочалась, повозилась, словно бы устраиваясь поудобнее, да и заснула. Именно заснула, не сгинула. Лишнего движения... да что там - даже какой-нибудь излишне беспокойной мысли вполне может оказаться достаточно, чтобы спугнуть эту настороженную чуткую дрему. И потревоженная хворость куда как жестоко выместит на побудчике свое раздражение.
Вот и не беспокой, не зли.
Угомонись.
Уютно потрескивало в костре, клонящийся к закату Хорсов усталый лик превращал палую листву в ярое золото да червонную медь, луговая даль истаивала красноватым туманным маревом...
- Я вот думаю... - внезапно проговорила Мысь, глядя на полупрозрачный костровой дым (в полнейшем безветрии тот возносился к небу отвесно и плавно). - Думаю, думаю...
- А ты разве умеешь? - не удержалась Векша, но бывшая златая блестяшка пропустила этот ехидный вопрос мимо ушей.
- Все думаю, и никак не могу понять: времена, которые мы видели и ты видел, - они разные или нет?
Кудеслав развел руками (вернее - одной рукой, потому что вторая обнимала женины плечи), подлинная Горютина дочь проворчала: "Пойди разбери!"
Мысь вздохнула, потом еще раз вздохнула, а потом решительно втиснулась под свободный Мечников локоть. Кудеслав не пытался ей помешать, он лишь вопросительно глянул на Векшу, но та словно бы и не заметила выходки своего уподобил. Ну и ладно.
- Я к чему спросила-то... - Девчонка ерзала, обустраиваясь у вятича под мышкой основательно и надолго. - Я это к тому...
Договорить она не успела.
Жежень (наверное, он давно уже лишь притворялся спящим) внезапно вывернулся из-под полушубка и поднялся на ноги. Стараясь не глядеть на троицу, рассевшуюся по другую сторону костра, парень выговорил хрипло:
- Слышь, Векш... Извиняй - Ку-де-сла-ви-ха... Ты говорила, тут озерцо неподалеку... Где?
- Там...
- Сызнова благодарствую... - Жежень крутнулся на месте и почти бегом кинулся туда, куда указал ему не шибко вразумительный взмах Векшиной руки. - Благодарствую!.. Хвост бы вам всем!.. Вражины!..
И тут же Мысь, забарахтавшись так, что Кудеслав едва не повалился на спину, крикнула:
- Асушка! Твой дурень топиться хочет!
От этого крика Чарусин закуп втянул голову в плечи и наддал прыти. Аса же неторопливо отложила работу, встала и отправилась вслед за ним.
- Вот же дитятко капризное! - Мечник тоже попытался было подняться, но оба Векшиных подобия вцепились ему в локти и не пустили.
- Не ходи, - спокойно сказала подлинная Горютина дочь. - При тебе только хуже получится.
А Мысь как ни в чем не бывало продолжила прерванное:
- Як чему спрашивала-то про времена... Разные они, нет ли, а только там заведен лад уж больно похожий на тот, какого хотят для нас Борисветовы. Выходит, все-таки быть над Здешним Берегом нездешнему верху? А тогда что нам за прок творить помехи ржавым, коль все равно без толку? Лишь озлять по-дурному... А?
- Вздор. Чьему верху быть - то покуда еще старица надвое ворожила. - Кудеслав говорил резко, почти зло, потому что на первых же словах ему в затылок будто волчьи клыки впились. - Да... о-ох, боги!.. да проживи мы подсмотренные нынче жизни целиком - и то бы вряд ли смогли распознать, Борисвет или Светловид держит на Здешнем Берегу верх. Даже проживши!.. А уж этак вот, лишь подсмотрев... Не понр... Не понравилось им... А милое вам Приильменье каково нынче постороннему глазу видится? Не знаете? А нынешняя вятская жизнь понравилась ли тебе? Неужто же вы так ни словечка и не уразумели из того, что втолковывал Кор... О-о, боги пр-р... све-е...
Мечник запрокинулся, царапая ногтями затылок - будто бы силясь разодрать его раньше, чем это удастся невидимым свирепым клыкам. Перепуганные, ничего не понимающие Векши сунулись оттаскивать пальцы Кудеслава от его же кровянеющих волос, но даже обоим уподобиям Горютиной дочери глупо было надеяться пересилить вятича. Тот словно и не заметил этих отчаянных попыток. Хотя... Быть может, именно благодаря им Мечник вновь нашел в себе силы заговорить - слепо уставясь в вечереющую небесную бездну, с трудом продавливая слова сквозь плотно стиснутые зубы...
- Я... помотался по свету... видал... знаю... Легче всего навязать чужое, когда прежний лад рушится... а новый еще толком не... Как у вас нынче... Как нынче в вятской дебри-матушке... Каждый раз они будут пытаться на таком переломе... На междувременье... Оно, поди, и есть тот самый перекат Время-реки, по которому они к нам... Волки - для них всегда первая добыча хворые, загнанные, запуганные... всегда... А сколько еще будет таких перекатов! И если у нас... у потомков наших... если на таких межвременьях... нам, здешним, не будет хватать ос... осмотрительности... терпенья... Если захочется нам скорей-скорей-скорей... безопасности, сытости, определенности - ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ, лишь бы скорее... Тогда-то и грядет конь ржавый... черный... И на том, на Нездешнем Берегу... Коль захочется любой же ценою воли... раздольной, неоглядливой... НИ НА ЧТО не оглядливой... тем, тамошним... или нам, здешним... Плох железный закон, выстроенный лишь на страхе пред жестокою силой, на почтении к недостойным... Но когда рвутся из-под такого, легче легкого не вырваться, а сорваться... Под один гребень с недостойными перестать чтить и достойных... Приравнять к угнетателям тех, кто попросту... кто всего-то лишь хочет воли и для себя... Обо всем судить... было при прежнем - плохо... не было - хор... хорошо... Это смерть - когда без разбору под один гребень... это ярмо хуже прежн... прежнего... в дюжую дюжину раз хуже...
Мутнел, мерк предвечерний свет в глазах Кудеслава, растерянные лица склонившихся Векши и Мыси расплывались бесформенными багровыми пятнами, а он все хрипел, все цедил малоразборчивые слова, сам не понимая, слюна или кровь пузырится у него на губах:
- Никому, кроме ЕГО-ЕЕ, не дано безошибочно провидеть грядущее! Даже богам - и тем почти не... Потому не тщиться заглянуть в запретное нужно; не истолковывать подвысмотренные крохи - нуж... о-ох, пропади оно все!.. Нужно пытаться вершить это самое гряд... К-когда живешь - тогда и... Не дожидаясь... невесть чего... а вы... "Все равно без толку" - надо же! Вот бы ржавые-то порадовались, кабы...
Вятич вдруг подавился словами и зарычал, коверкая рот злобным оскалом.
Потому что боль сделалась совершенно непереносимой.
А еще потому, что понял.
Если и не все, то главное.
Отчего и он, и оба подобия Горютиной дочери изо всей наверняка долгой вереницы грядущих своих воплощений нынче заглянули именно в эти.
Как получилось, что Кудеславово виденье нагрянуло вроде бы само собою и ни с того ни с сего... вроде бы.
Откуда взялась уму непостижимая беспечность сопутников и собственная Кудеславова душевная да телесная леность.
И еще: почему для него и для Векши (главное - Векши!) вдруг сделалось почти непроизносимым имя премудрого четвероединого волхва. Если Векше противно даже языком вытворить волхвовское имя, то ни за что она не допустит в свою голову разум старого ведуна. Сознательно, нет ли, а не допустит. А кроме Корочуна, теперь, наверное, никто не способен противостоять ржавым, которые взялись наконец за своих догоняльщиков - и похоже, взялись всерьез.
Ты-то, Кудеслав Мечник-Пернач-Чекан, все хлопотал по-глупому, в меру своего воинского разумения опасался наскока, стрел из засады... А вороги-то вот как: тишком да ладком. По-своему. Наверняка.
Ярилась, не отпускала злая хищная боль; окружающее зализывали-размывали тусклые закатные отсветы... нет, это Мечников взор захлебывался в мутном кровавом тумане - ледяном, ржавом, последнем... Мягко качнулась земля... Вот-вот вздыбится она, опрокинет и больше уж не позволит подняться...
И вдруг смертное наваждение резко преломилось на убыль.
Ослабела хватка злобных терзающих клыков, между ними и затылком втиснулась крепкая маленькая ладошка, а перед вновь научившимися видеть глазами объявилось сосредоточенное, напряженное Векшино лицо.
- Что с ним? - это Мысь. Встревоженная, испуганная. И тоже рядом.
А Векша торопливо наговаривает что-то неслышное; глаза ее темнеют, оборачиваются бездонными колодцами невесть в какую трудновообразимую глубь... А боль - она еще где-то рядом, еще скалится, пугает, притворяется, будто вот-вот снова бросится терзать да мучить... Только этот невидимый, но жуткий зверь не вернется. Потому что боится маленькой прохладной ладошки. Невыносимо боится. До смерти.
Так боль и умерла - от страха.
Помнится, кто-то кого-то считал обузой в пути, а, воин самоуверенный?..
Боль умерла, и Векша сразу обмякла - сделалась обычной, только очень усталой. Лишь тогда, утерев рукавом мокрое лицо да вновь привалясь к приходящему в себя вятичу, она соблаговолила вспомнить о вопросе своего уподобил и проворчать:
- Что, что... Вконец себя умучил - вот что. Ты бы вот попробовала, как он - столько времени без сна да роздыху... После такого не один, а дня бы три-четыре отсыпаться, и то будет не вдосталь...
Вряд ли Мысь поверила этому - разве что два с половиною года назад Векша была несоизмеримо глупее себя нынешней. А нынешняя Векша явно не верила собственному объяснению.
Краем глаза уловив какое-то шевеление кустарника на ближней опушке, Мечник заворочался - торопливо, но очень неловко: мешали сызнова угнездившиеся под мышками подобия Горютиной дочери, да и только-только минувший приступ давал себя знать. Поэтому, когда его рука добралась наконец до рукояти меча, вятич уже успел понять: хвататься за оружие нет никакой нужды.
Аса.
Она неторопливо шла к костру, без видимых усилий неся на плече трепыхающегося Жеженя. С одежи Чарусина закупа сбегали журчливые ручейки.
- Ну пусти... - уныло канючил Жежень. - Ну не позорь же... Ну я сам... Своими ногами... Что хошь потом со мной вытворяй, только вот теперь отпусти...
Возможно, урманке наскучило это непрерывное нытье да трепыханье, или все-таки притомилась она, или впрямь решила пожалеть гордость парня - леший ее ведает. А только когда до костра уже оставалось никак не более двух десятков шагов, Аса внезапно остановилась и, легонько встряхнув свою ношу, спросила:
- А ты больше не будешь, глупый? Не станешь себя обижать?
Жежень клятвенно заверил, что не станет и не будет, за что и получил наконец возможность коснуться ногами земли. Чуть отодвинувшись от скандийки, он попытался отжать мокрое одеяние и проговорил, дробно постукивая зубами:
- Вишь, чего ты натворила! Был бы я мертвый, так оно бы и нипочем, что сухой нитки на мне нет... А теперь ведь все равно по-моему выйдет: застужусь же да и помру!
- Не помру... мрешь... Об этом мечтать потеряй! - Аса торопливо снимала с себя полушубок (тоже изрядно подмоченный, однако по сравнению с Жеженевым вполне бы сошедший за сухой). - Распрягайся.
- Что?! - выпучил глаза парень.
- Распр... Ох, не так! Разодевайся, вот. Взгрею.
Жежень, мгновенно позабыв клацать зубами, так и приклеился взглядом к Асиным прелестям, оценить которые ничуть не мешала тонкая да еще и тесноватая рубаха.
- "Взгрею" - это ты про... Ну, в общем, по-нашему такое зовется иначе. - Чарусин закуп вдруг начал суетливо обдирать с себя липнущую к телу одежу. - Только не при этих же всех... Или... - Он судорожно сглотнул, следя, как рубашечная холстина при каждом вдохе урманки плотно обтягивает крепкие невислые груди. Обтягиваемое, кстати, виделось Жеженю превосходно, поскольку находилось на уровне его глаз. Что ж, давеча златокузнеческому подручному уже думалось, будто хорошего чем больше, тем лучше. А больше - это ведь не только когда две вместо одной. Из такой вот урманки, к примеру, запросто можно трех Векш выкроить - еще и на Мысь останется. И ведь тут много не чего-нибудь вообще - тут много весьма и весьма хорошего!
- Или... - парень вновь трудно сглотнул набегающую слюну. - Да пес с ними - пускай себе пялятся да завидуют!
- Зави-дуют? Нэй. Дуть не надо. Пялиться тоже нету зачем. - Аса набросила свой полушубок на плечи потянувшегося было к ней парня, отобрала у него мокрое одеяние и направилась к костру. - Вспяленный... Вспа-ленный огонь очень сожжет все. Хватит, как есть.
Мысь хихикнула. Урманка нарочито непонимающе глянула на нее и вдруг подмигнула:
- Прыткий через чурка, йо? "Слюбится" - это когда буду жена. А пока ему только "слупится". Так говорю?
- Так! - всхрюкнула Мысь, изо всех сил пытаясь не расхохотаться.
Аса принялась устраивать Жеженев полушубок близ огня для просушки. Чарусин закуп мрачно глянул ей в спину:
- Сама же застудишься!
- Нэй. - Урманка даже не обернулась. - Я умею жить, когда студень.
Жежень чуть помолчал, помялся, затем вновь подал голос:
- Слышь... Я же тебя покуда не могу взять. Я же еще в закупах. Чаруса не позволит, хвост ему... Скажет: ты и сам-то жрешь за троих, так еще и бабу волочешь ко мне в захребетье? Вот точнехонько так он и скажет - уж я-то его вражью повадку знаю!
По-прежнему не отрываясь от своего занятия, Аса принялась спокойно да обстоятельно втолковывать, что вот пускай лишь только выпадет времечко посвободнее, и она непременно побеседует с Чарусой: скольким-де Жежень Меньшой означенному Чарусе был обязан, которую долю той обязанности уже отработал за время своего закупства и не успела ли помянутая обязанность за помянутое время вывернуться оборотного стороной. "И вот будешь узрячим: таким разговором твое закупа... ние... ство... у Ча-ру-сы покончит его".
- Кого покончит-то? Закупство аль Чарусу? И кто покончит? - мрачно спросил Жежень, а урманка спокойно ответствовала в том смысле, что она не провидица и всякие такие тонкости наперед угадывать не умеет.
Мысь с видимым удовольствием участвовала в этой беседе, перетолковывая некоторые Асины слова во что-нибудь более или менее внятное, но когда речь пошла о закупстве да о долговой обязанности, девчонка вдруг ни с того ни с сего принялась хлюпать носом. Перепугавшиеся Аса и Жежень (который изо всех сил делал вид, будто ему в общем-то все равно) лишь ценою немалых усилий смогли вытормошить из Мыси причину этих внезапных слез.
А причина была такая: до Векшиного подобия вдруг дошло, что Жеженя сделало закупом именно Векшино подобие, сработанное из злата немца-заказчика и этому самому заказчику не отданное. А теперь как получается? Коли окажется, будто Жежень от Чарусы уже выкупился, то, значит, изделье, послужившее всему виною, принадлежит Жеженю; а если парень еще не выкупился, то сработанный для немца истуканчик богини-водяницы Чаруса вполне может счесть своим достоянием. "А истуканчик-то кто?! Истуканчик-то я! И как же я теперь бу-у-ду-у-у-у..."
В конце концов Аса исхитрилась уверить рыдающую Мысь, что Чаруса вместо бывшей златой вещицы "поможет... ох, нэй - может... может уполучить только вот это" (урманкиного жеста девчонка не поняла, однако основной его смысл угадала и потому несколько успокоилась); что же до Жеженя, то он свое совместное с Борисветовыми колдунами изделье дарит Кудеславу.
- Конечно! Нужна ты мне, как вороне копыта! - презрительно сказал Жежень... и вздохнул украдкой, покосившись на предплечье скандийки - мышцы на том предплечье круглились под тонкой холстиной немногим менее явственно, чем Асина грудь.
Мечник все эти разговоры пропустил мимо ушей: его вниманье неотрывно и целиком было приковано к Векше.
Подлинная Горютина дочь тишком отодвинулась от Кудеслава и теперь сидела поодаль - одеревенев и лицом выполотнев едва ли не до прозрачности. Жестоко закушенные губы, взгляд из-под полуприкрытых век - необычайно глубокий, острый, а только смотреть ТАК можно лишь на то, чего вовсе нельзя увидеть... Мелкие капли испарины на лбу... Дыханье, похожее на медленные спокойные стоны... Да что же это?!
Попыток трогать ее, тормошить, окликать Векша просто не замечала, и в Кудеславовой голове закопошились уж вовсе жуткие подозрения. Не желают ли боги (или кто там еще способен на такое?) оборотить наузницу-чаровницу безжизненным изваянием - в наказание мужу, который готов соблазниться оживленным вопреки естеству кумиром-истуканчиком? Не похоже ли творящееся с Векшей на виданное когда-то Мечником в урманской земле начало припадка необъяснимой и страшной хвори, которую сами урманы зовут то боевым вдохновеньем, то безумием?.. Обуянные подобной напастью теряют все человеческие навыки, умения и желанья, кроме одного - убивать, причем перестают отличать своих от чужих и даже, кажется, перестают быть смертными... Неужели Борисветовы решили наслать такое на Векшу, чтобы извести тех, кто с ней?..
А потом все эти домыслы забылись, потому что вятич каким-то невероятным образом сумел догадаться об истинной причине творящегося.
Это была битва; страшная битва меж Корочуном и ржавыми колдунами.
Битва в Векшином разуме и за Векшин разум.
Боги ведают, как Мечник додумался до всего этого. Может быть, "додумался" - неверное слово, может быть, понимание пришло уже после того, как Векша, сильно вздрогнув, сказала дребезжащим старческим голосом:
- Однако же и могутны они, зайды-потворы! Ан и мы не из-под ногтя выколупаны!
В невекшином голосе сквозь усталость пробивалось торжество победителя, и столь же победительное торжество (вот это уж несомненно собственное Векшино) изобразилось на осунувшемся усталом лице наузницы.
Глубоко и вольно вздохнув, она принялась снимать с себя мужнину лядунку да блестяшку со знаком ЕГО-ЕЕ.
- Забери, - волхвовская выученица говорила все еще не по-своему.
Кудеслав мотнул бородкой, чуть отстранился:
- Пускай уж у тебя... У вас. Таким вещам надобно быть поближе к людям, умеющим владеть неявными...
- Бери! - властно перебил его тот, кто покуда правил Векшиной речью. - Кому дарено, у того и надлежит быть! Не гневи Двоесущное - боюсь, ЕГО-ЕЕ терпенье уж и так почти на исходе!
И Мечник послушался, взял.
И тут же понял, что Корочун прав.
Понял, потому что расслышал как бы где-то внутри себя прохвативший мгновенным льдистым ознобом бесстрастный шелест:
- Не смей более упускать. Из твоего пепла взрощено, твоей плотью согрето, с твоим родом слито - сквозь тебя и ожить.
И тут же не на миг - на ничтожный осколок мига по самому нутру души полоснуло странное и страшное ощущенье. Будто бы он, Кудеслав Мечник, и Ставр Пернач, и Чекан, и еще другие, бывшие то ли до, то ли после, - будто бы все они срослись воедино... во единое нечто, в подобье древесного ствола, корни и крона которого намертво вплелись в тверди земную и небесную. Дерево... Ствол... Живой мост-переток горячего жильного сока, выхлестнутый головокружительной глыбью в умопомрачительную высь...
Наваждение.
Мелькнуло и сгинуло, осталась в память о нем лишь ноющая тяжесть под сердцем; и еще понимание осталось... то есть подозрение... надежда... или, может быть, страх?
Не просто красные забавки подарил вятичу Кудеславу двоесущный блюститель порядка времен, и не лишь ведовское средство для подглядывания ошметков грядущих жизней, от какового подглядывания проку - ни на муравьиный плевок. Тайное божество наконец-то чуть-чуть приоткрыло истинное назначенье подарков, которыми не то облагодетельствовало, не то прокляло.
А недоступный слуху ледяной голос все сочился из возвращенной лядунки, впитывался в сердце, в душу, в разум Мечника Кудеслава, низал простые слова в ясный и беспощадный смысл, не увеченный ни высокомудрой заумью, ни капризной прихотью каких-либо чувств...

12

Они без малого опоздали.
Без очень малого.
Без настолько малого, что уж лучше бы его не было. Все-таки лучше, когда сделать нельзя ничего, чем когда еще можно попытаться (а значит, нельзя не попытаться) сделать хоть что-нибудь: "хоть что-нибудь" - это всегда вред самому себе и ни малейшего проку для главного. В НАИУДАЧНЕЙШЕМ СЛУЧАЕ ни малейшего проку.
Так что, наверное, все было зря.
Бесполезность любых усилий нужно было понять, еще когда Мечник принял из Векшиных рук знак Двоесущного Божества и лядунку, которая хранила в себе ЕГО-ЕЕ камень - камень изменчивый, как горячая текучая кровь, как огонь, как жизнь... Как время.
Бесполезность изнурительной спешки Мечнику следовало осознать вместе с осознанием Счисленева предупрежденья - того самого, которое Блюститель Порядка Времен тщился передать... Тщился и не мог, подловленный ржавыми могучими колдунами, выискавшими себе поистине непобедимую союзницу: труднопостижимость Двоесущного Божества. Вина ли Двоесущного, что даже хранильник ЕГО-ЕЕ капища, который, стремясь приблизиться к хранимому, сам во многом вышел за пределы людского понимания, - даже он не способен беседовать с НИМ-ЕЮ прямо? То есть Корочуновы-то слова и побужденья просты да понятны для Тайного Божества, а вот наоборот...
В достопамятную ночь, когда вятич по следам премудрого старца отыскал святилище Двоесущного, волхв просил у НЕГО-НЕЕ того, чего никогда не осмеливался просить раньше: постижения. Возможности слышать, слушать и понимать. Для себя и (ну хотя бы не "и", а "или"!) для тех, кому предстоит отправиться в путь (Корочун уже тогда догадывался и что путь предстоит, и - примерно - кому именно). Божество снизошло ответить. "Если я одарю пониманьем тебя, ты станешь мною. Если одарю слишком многих, я стану ими".
Почему же Двоесущное тут же, наперекор собственному однозначному, казалось бы, отказу удостоило Кудеслава чаровными дарами? Потому что он не был волхвом, потому что не был он "слишком многими" и сам нарвался на эту честь, подвернувшись божеству под руку? Похоже на правду... Вот только важна ли в данном-то случае правда, которая всегда похожа на что угодно, кроме самой себя?
Важно одно: Тайное Божество, мгновенно сумев распознать колдовскую затею ржавых, слишком долго не могло поведать о ней тем, кому о ней непременно нужно было поведать. Потому что единственного человека, к которому могло обратиться Двуединое, ржавые твари расстарались как можно надольше избавить от единственной вещи, с помощью которой оно могло к нему обратиться (именно стараниями Борисветовых колдунов лядунка и знак попали к Векше и так долго у нее оставались).
И затея - главная затея ржавых - удалась. Ну, почти удалась. Только от этого "почти" вряд ли легче.
Из ворогов страшней прочих тот, кто ведет себя непонятно.
А еще страшней тот, который никак себя не ведет. Потому что на самом деле таких врагов не бывает.
Знал, знал все это Кудеслав Мечник. А только не шибко много толку получилось от того знания. Ему ведь, Мечнику-то, впервые в жизни навязали такую битву, где распознается не каждый из даже достигших цели вражьих ударов... где ворожьи умыслы разгадывать надлежит не по ворожьим, а по собственным своим же поступкам... а паче - по НЕ-поступкам...
Сохраните, боги пресветлые, в этой ли, в грядущих ли жизнях дожить до времен, когда все доподлинные, не напоказные битвы сделаются такими!
Сохраните ли? Ой, навряд!
Ни выворотни-людодлаки, ни приведшие их с Борисветова Берега могучие колдуны не могли вмешиваться в теченье времен. Но они смогли сделать так, что пять человек вместе с крохотным осколком окружающего выпали из этого самого течения. Для пятерых прошло всего-навсего полночи да три четверти дня, а для прочего мира... Леший знает сколько - во всяком случае, больше.
Ржавое колдовство было непрочным. Стоило одному из пятерых получить весть о проклятом наслании, как оно отпустило, пропало, сгинуло без следа... Нет, не без следа. Свое дело оно уже сделало. Почти.
Опять почти...
Подоспеть за считанные мгновения даже не до начала - до окончания ржавого обряда... О какой надежде теперь можно говорить?! И что может теперь принести твоя, Мечник-Пернач-Чекан, воинская привычка не считать дело проигранным прежде, чем оно будет проиграно бесповоротно и окончательно? До сих пор эта привычка помогала тебе выкручиваться из наибезвыходнейших положений. А теперь... Теперь она втравит тебя в безнадежное, гибельное. И если б же одного только тебя!
Нужно было гнать их обратно.
Проклятый волхв! Это из-за него, это он запретил... Еще там, в Междуградье, перед уходом... И вот недавно тоже...
...Это было на сломе минувшего дня. Предзакатье уже тронуло золотом западный склон чистой небесной тверди, вдали гремел боевой клич изнывающего по драке и любви лося... Вокруг был обычный осенний лес, разве лишь своею преждевременной прозрачностью да желтизной напоминавший о недавнем разгуле чужого могучего колдовства.
Кудеслав стоял над только что рухнувшим конем (их последним конем), бессильно глядя, как неотвратимо слюдянеет выпученный, оплетенный густой паутиной кровяных жилок глаз несчастной подседельной скотины. Присевшая рядом Векша торопливо водила растопыренной ладошкой над уже не по-живому скалящейся конской мордой - водила, шептала какую-то невнятицу... Парой мгновений позже ей принялась вторить подоспевшая Мысь, но... Даже ведовство уже не могло помочь.
Как они берегли этого коня! Не только поклажу - даже седло с него сняли; ехали на нем лишь подлинная да издельная Горютины дочери (не потому, что самые слабые, а потому, что самые легкие) - по очереди, изредка, не подолгу... А теперь вот и того не станет. И движенье, просто удручавшее Мечника своей медлительностью, сделается еще медленней...
Тогда-то и решил было вятич: пускай волхв хоть навыворот изворачивается, а Векш надо налаживать вспять. И Жеженя с ними: от вздорного сопляка хлопот выйдет куда больше, чем проку. Ну и - как ни жаль! - Асу. Даже она в предстоящем деле вряд ли будет подмогой. Много ли проку получится от урманкиной боевитости, ежели клинок, способный убивать Борисветовых, все равно один! Да и опасно спроваживать прочих вовсе без никакого присмотра. Главная задача - суметь их прогнать... особенно Векш... Ничего, сумеем. Нужно суметь.
Не успел Кудеслав додумать все это, как из Векшиной невнятной скороговорки вдруг выткнулось, будто нож из дыроватого голенища, надтреснутое брюзгливое дребезжание:
- Выкинь из головы! - поднявшись на ноги, Горютина дочь отошла в сторонку и принялась брезгливо вытирать пальцы о замшелый древесный ствол (словно бы то незримое, чем она пыталась оживить загнанного коня, пропиталось смертью и прилипло к руке).



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 [ 24 ] 25 26 27
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.