Чтение 24–й страницы книги ~Римский орел~

На следующее утро они выступили.

Мешок из коптильни колбасника они захватили с собой.

Часть четвертая

РИМСКИЙ ОРЕЛ

Sine dolore est vulnus quod ferendum est cum victoria

[Sine dolore est vulnus quod ferendum est cum victoria (лат.) - У победителей раны не болят (приписывается Публию Сиру).]

Глава первая

РИМ

- Ты был прав, - с чувством произнес Черепанов. - Это великий город.

- О да! - Трогус расплылся в улыбке. - Центр мира!

Они прибыли в Рим через Фламиниевы ворота, а до этого больше двух миль ехали по дороге тысяч надгробий, памятников, монументов, склепов... Во всей империи обочины любой дороги, прилегающей к городу или поселку, служили кладбищем. Нет, не кладбищем - растянувшимся на мили мемориалом многовековой римской славы. Некоторые памятники были восхитительной красоты: башни, колонны, мраморные статуи; иные - попроще: "скромная" стела с барельефом под сенью пары кипарисов; встречались, впрочем, и простые плиты с профилем умершего и лаконичной эпитафией. Все время, пока они ехали по Италийскому полуострову, Черепанова не оставляло ощущение, что он движется по некоему огромному музею. И дело было не в том, что вокруг - третье столетие: к местному колориту он уже привык. Сходное ощущение у него возникало во многих европейских городах, живущих туризмом. Да и не только европейских. В том же Питере - тоже, если, скажем, пройтись от Конюшенной проходными дворами мимо Капеллы к Дворцовой площади. Но здесь это был не отрезок в полкилометра, и даже не исторический центр Праги или Вены. Сотни миль. При том, что все эти великолепные дороги, обрамленные тысячами памятников и статуй, с храмами на холмах и не менее великолепными виллами, - все это было не приманкой для туристов, а утилитарными транспортными артериями для практичных и прагматичных римлян. Что же касается могил, то по их количеству и роскоши надгробий можно было судить о величине и богатстве города еще до того, как впереди покажутся ворота. И хотя большая часть умерших находила успокоение не под щедрым южным солнцем, а в темных колумбариях римских катакомб, любой путник мог за десяток миль до ворот убедиться, что Рим - величайший из городов. А ведь вся эта роскошь придорожного некрополя создавалась, разумеется, вовсе не для того, чтобы поражать воображение варваров.

Только сейчас Черепанов начал по-настоящему понимать, что значит для римских граждан их прошлое. Все эти бесконечные склепы и памятники были символами не смерти, но вечной славы тысячелетнего Города. Нынешние граждане Рима никогда не забывали о выдающихся заслугах предков. И говорили о временах Ромула, как современники Черепанова - о Петре Первом, о временах Юлия Цезаря - словно о временах своих дедов. А войны Траяна, случившиеся более века назад, для Тевда Трогуса, квирита [Квирит - римский гражданин. До 212 г. римское гражданство давало тем, кто им обладал, изрядные привилегии, включая освобождение от ряда налогов. В 212 г. , незадолго до описываемых событий, император Каракалла с целью пополнить казну уничтожил эти привилегии, предоставив римское гражданство всем жителям империи.] в пятнадцатом поколении, были примерно как война в Афгане - для самого Черепанова. Правда, в отличие от Афгана те войны не привели к распаду империи, а расширили ее пределы и умножили славу. Уж если даже бесшабашный, не обремененный великими идеями и напрочь лишенный показного патриотизма парень вроде Трогуса ощущал себя в первую очередь гражданином Рима, то пресловутый Pax Romana, Римский Миропорядок, кое-чего стоил. И Черепанову было приятно ощущать себя частью этого Мира. И приятно было ощущать у себя на пальце золотое кольцо кентуриона, которое приравнивало его к сословию всадников, в то время как звание подполковника, да хоть генерала ВВС России отнюдь не наделяло обладателя этого звания дворянским достоинством.

Ну да это все мелочи. Но именно на этих мелочах держится обратная связь между государством и теми, кто ему служит.

Тем не менее Черепанов был далек от идеализации здешнего общества. Ибо граждане его, точно так же как и современники Черепанова, могли нагадить на мостовую в двадцати шагах от общественного туалета, вход в который стоит медяк.

Справа от дороги катил воды Тибр. Даже в это время года на нем было куда больше судов, чем на Дунае во время навигации. И на дороге было множество людей и повозок. Целая вереница их теснилась у ворот. Товары с возов перегружали на ручные тележки. Как выяснилось, в дневное время движение транспорта по улицами Рима запрещено.

В этой толпе можно было застрять на полдня, если бы командир черепановского эскорта не подошел к делу по-солдатски - направил коня прямо на толпу. Самых нерасторопных и упрямых декурион стимулировал хлыстом. Восторга это ни у кого не вызвало, только шквал ругани, но в толпе образовалась щель, в которую смогли протиснуться остальные. Мимоходом Геннадий огрел своей "кентурионской" дубинкой шустрого воришку, вознамерившегося срезать бляху с узды черепановского коня. Пробившись к воротам, декурион катафрактариев показал стражникам значок правительственного курьера, и те моментально расчистили путь.

Да, Рим был велик. И великолепен. И при этом безобразно тесен. Даже относительно широкая виа Фламина напомнила Черепанову улицы Москвы в часы пик. Декурион эскорта страшно ругался и то и дело порывался пустить в дело плеть. Лишь однажды они уступили дорогу - носилкам какого-то сенатора. Всем прочим полагалось убраться с пути императорских вестников. Но "все прочие" не очень-то напрягались на этот счет. И на брань декуриона отвечали еще более цветистым сквернословием.

Однако поверх всей этой пестрой и беспокойной толпы высились потрясающей красоты строения. Черепанов с восхищением вертел головой, совершенно не огорченный тем, что они двигаются со скоростью больной черепахи.

Тевд Трогус, невероятно довольный реакцией командира на красоты Вечного Города, орал, перекрикивая гам толпы:

- Вон, гляди, кентурион, - мавзолей Августа... А это арка Аврелия... А вон там, впереди, справа - арка Клавдия...

Всадники эскорта тоже активно задирали головы. А вот их декурион был к великолепию архитектуры совершенно равнодушен. Все, чего он желал - побыстрее доставить Геннадия начальству и напиться. За все время путешествия он позволил себе не больше дюжины кувшинов разбавленного вина. Потому что, отправляя его с поручением, примипил Феррат обозначил декуриону не только важность задачи, но и возможные жизненные перспективы, если декурион не поспеет в срок.

- Эй! - вдруг закричал Трогус, увидев, что их небольшая компания свернула с виа Фламина в щель между домами, которую не то что улицей - переулком стыдно было назвать. - Разве мы не к Палатину? [Палатин - "квартал" в Риме, где располагались резиденции императоров.]

- Нет! - отрезал декурион и злобно выругался: кто-то сверху выплеснул помои прямо под копыта его коня. - Нет! - зарычал он, едва не размазав по стенке какого-то бродягу с наполовину выбритой башкой. - К термам Диоклетиана.

- Это еще зачем?

- А затем, что рядом с ними - дом твоего легата, сожри тебя Орк!

Всю дорогу оба декуриона неплохо ладили, но римская публика хоть кого выведет из терпения.

- Ага, - удовлетворенно изрек Трогус. - Отлично! Заодно и помоемся! - и подмигнул Черепанову.

Глава вторая,

В КОТОРОЙ ПРОСТОЙ КЕНТУРИОН ГЕННАДИЙ ЧЕРЕП УДОСТАИВАЕТСЯ ВНИМАНИЯ САМОГО ПОВЕЛИТЕЛЯ ВЕЛИКОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

Здесь было слишком много места. И слишком много золота и мрамора. В этом зале даже гигант Максимин казался маленьким.

Но когда он остановился перед возвышением, на котором стояли троны Августа и его Соправительницы, ему не пришлось задирать голову. Командующий Дунайскими легионами сдернул с головы великолепный шлем и опустился на колено. Черепанов последовал его примеру.

Император кивнул и сделал знак: "Поднимайтесь".

Геннадию рассказывали, что молодой Север не любит церемоний. А вот его матери они нравятся.

Мамея взирала на них сверху холодными бесцветными глазами. Главным образом - на Черепанова. Внучка Септимия Севера Юлия Авита Мамея терпеть не могла Фракийца. Об этом Геннадию тоже рассказывали.

- Ты просил аудиенции, - недовольно процедила она. - Зачем? И зачем ты притащил с собой какого-то кентуриона...

Вчера Максимин сказал подполковнику: "У римлянина должно быть три имени. А у тебя только два. Не хочешь взять еще одно? Мое".

"Если ты не против, - сказал Черепанов. - Я бы взял имя своего отца".

"Как звали твоего отца?"

"Павел", - ответил Геннадий.

"Хм-м... Ростом ты тоже невелик [Павел - маленький (лат).]. Ладно, сойдет. Все же не какой-нибудь там Вортигерн. Значит, так ты и будешь зваться: Геннадий Павел".

Мощный голос Максимина гулко прокатился по залу:

- Его зовут Геннадий Павел Череп. И я хочу, чтобы ты, Август, и ты, Августа, увидели его.

Столпившиеся позади трона царедворцы недовольно загудели. Фракиец никого не баловал придворными манерами. Человек, которому сам прадед нынешнего императора Септимий Север позволял называть себя по имени, полагал, что может не утруждать себя подобострастными оборотами.

Черепанов наблюдал не столько за царедворцами в белых и белых с пурпуром тогах, сколько за окружившими тронное возвышение преторианцами. Преторианцам Максимин тоже не нравился. Это ясно читалось на их надменных физиономиях. Особенно на одной из них, принадлежащей старому знакомцу, трибуну гвардии Сексту Габинию Оптимиану, официальному жениху Корнелии. Надо полагать, и этот здесь неспроста.

Да, Максимина здесь не любили. Разве что сам император глядел на него без откровенной враждебности. Лишь с неодобрением.

Но Фракийцу всеобщая нелюбовь, похоже, по барабану.

"Не чересчур ли он храбр? - подумал Геннадий. - Ведь легионы Фракийца - далеко, а преторианцы - совсем близко".

- Я хочу, чтобы ты, Август, и ты, Августа, увидели его, - пророкотал Максимин. - Этот кентурион стоит многих, когда дело касается защиты Рима!

- Я что-то слышал о нем... От Антонина Гордиана, кажется... - невнятным высоким голосом проговорил император.

Он поглядел на Черепанова сверху. Голос Александра Севера был вялым, но взгляд - острым и внимательным.

- Не ты ли недавно помог моему трибуну Габинию во время набега варваров защитить дочь сенатора Антонина Гордиана?..

"А ведь это - великая честь, - подумал подполковник. - Со мной говорит глава Первой империи этого мира". Если принять во внимание здешнее воинское звание - это вообще невероятно. Все равно что какой-то пехотный старлей удостоился приема у президента. А ведь император - покруче, чем президент...

- Нет, ваше величество. - Черепанов не знал церемониала (никто не потрудился его просветить), но решил, что это обращение подойдет. - Ваше величество неверно информировали.

- Разве? Значит, это был не ты?

- Это был я, ваше величество. Вас неверно информировали о роли достойного трибуна Габиния. Не хочу сказать дурного о доблести трибуна, собственноручно сразившего пятерых варваров, но если бы, хвала богам, мои разведчики вовремя не заметили дым, достойного трибуна постигла бы участь тех, кто не успел спрятаться или убежать. И он был бы так же мертв, как те германцы, которые осмелились вторгнуться на землю Рима. Но тем не менее доблесть трибуна Габиния достойна восхищения, ибо она оберегала жизнь прекрасной дочери сенатора Гордиана в то, пусть и не слишком долгое, время, которое понадобилось моим легионерам, чтобы разбить варваров.

Тут Черепанов одарил трибуна вежливой улыбкой. Физиономия Секста Габиния побагровела от ярости.

- Это так, Габиний? - осведомился император.

- Я не унижусь до спора с каким-то кентурионом, - процедил трибун.

В толпе придворных раздались одобрительные восклицания.

- Это правда, мой Август! - Мощный голос Максимина перекрыл все прочие звуки. - Действуя быстро и решительно, кентурия Геннадия Черепа уничтожила отряд, состоявший из полутора сотен варваров, которые за три дня до того практически без потерь захватили и разграбили пограничный городок Вессу, гарнизон которого составлял более двухсот человек. Я утверждаю: кентурион-гастат Геннадий Череп не только спас имение сенатора Гордиана и жизнь его дочери, но и столь дорогую моему императору жизнь трибуна Габиния, которому, конечно, стыдно признать, что он обязан жизнью "какому-то кентуриону". - Максимин усмехнулся. - Но у меня имеется подробный доклад, составленный на основании показаний многих свидетелей, которые подтверждают сказанное мной. Позволь вручить его тебе, Август... - Максимин шагнул вперед, протягивая свиток.

Трое преторианцев тут же преградили ему путь. Максимин усмехнулся и отдал свиток одному из них.

- Я прочту, - кивнул император. - Хотя у меня уже есть доклады трибуна Габиния и твоего латиклавия Петрония Магна, который во время этого события командовал Первым Фракийским. Кстати, в докладе Петрония указано, что твой кентурион нарушил императорский эдикт и подстрекал легионеров к бунту. - Голос Севера внезапно стал ледяным. - Это так?

- Бунт? - Максимин поднял бровь. - Мне об этом ничего не известно. Полагаю, что юный Петроний что-то напутал. Он так мало знает об армейских порядках, что вполне мог счесть бунтом какие-нибудь учения. Или, может, это был религиозный праздник? На этот счет мой Август может не беспокоиться. Я не допущу бунта во вверенных мне легионах! Скорее взбунтуются твои преторианцы, чем мои солдаты!

- А нарушение эдикта?

- Если Август не возражает, на этот вопрос ответит сам кентурион Геннадий.

- Не возражаю, - кивнул император.

- Ваше величество, я не слишком хорошо знаю законы империи, но сказано же: "Invitat culpam qui peccatum praeterit" [Invitat culpam qui peccatum praeterit (лат.) - простив поступок, побуждаешь к худшему (приписывается Публию Сиру).]. Трибун Петроний сообщил мне, что существует указ вашего величества о том, как следует обращаться с захваченными в плен воинами-варварами. Но сообщил уже после того, как виновные были казнены.

- А знай ты об этом эдикте, то, безусловно, отпустил бы пленников, верно? - Император благожелательно кивнул. - В таком случае я полагаю, что твой проступок заслуживает снисхождения.

- Прошу меня простить, ваше величество, но это не так.

- Ты настаиваешь, чтобы тебя наказали? - удивился Север.

- Нет, ваше величество. Я ознакомился с эдиктом и понял, что он не имеет отношения к тем, кого я казнил.

- То есть? - Бровь императора поползла вверх. - Разве это были не варвары?

- Варвары, ваше величество. Но в эдикте сказано: "воины-варвары", а это были не воины, а просто разбойники. Разбойников же, ваше величество, по законам империи, как и по моему личному убеждению, следует вешать. И незамедлительно.

- И как же ты, кентурион, отличаешь варваров-воинов от варваров-разбойников? - осведомился Север.

- Воины воюют с воинами, разбойники грабят мирных жителей.

Среди придворных возникло оживление. Кто-то засмеялся. Улыбнулись император и императрица-мать. Даже кое-кто из каменнолицых преторианцев не смог спрятать ухмылки.

- Странная логика для того, кто недавно сам был варваром, - произнес Север. - А ты ведь из варваров, кентурион, судя по выговору. Так же, как и твой командир, Гай Юлий?

Максимин фыркнул. Ему не нравилось, когда напоминали о его происхождении. И Черепанов его понимал.

- Там, где я родился, воинов от преступников отличают именно так, - соврал Черепанов.

- Должно быть, странное место - твоя родина. Далеко она? - спросила императрица.

- До нее намного дальше, чем до восточных границ Скифии, - честно ответил Черепанов.

- И кем ты был там, у себя дома?

- Воином, - столь же честно ответил Геннадий. - Вождем.

- И сколь сильно было твое войско?

- Достаточно сильно, чтобы стереть с лица земли город размером с ваш город Аквилею [Аквилея - город в восточной области Венеции. В описываемое время - важный торговый порт в северной Италии.].

Аквилею Черепанов запомнил: они останавливались в этом городе по пути в Рим.

В общем, он опять не соврал. Несколько кассетных бомб - и от Спалетто осталась бы куча развалин.

- Но мое воинское звание было не слишком высоко, - тут же уточнил Черепанов. - Примерно соответствовало вашему примипилу.

Вот так. Надо поднимать престиж Родины. Армия, в которой должность четвертого офицера шеститысячного воинского соединения считается "не слишком высокой" - это очень серьезная армия.

Дошло. Задумались. Один только трибун Габиний презрительно хмыкнул. Не поверил красавчик.

- А ведь он не врет, этот кентурион-гастат, - внезапно заявила Мамея. - Ты знаешь, сын, я всегда знаю, когда мужчины врут. Полагаю, что жизнь внучки нашего доброго Марка Антония [Имеется в виду Марк Антоний Гордиан Семпрониан, бывший консулом при Каракалле и при Александре Севере (222 г.), а в описываемое время - проконсул в провинции Африка.] дороже сотни жизней грязных варваров. Не говоря уже о потомке славного рода Габиниев. Ты согласен, Секст?

Лощеный трибун не отреагировал. Но столь мрачно уставился на мозаичный пол, словно изображенный на нем юный Геркулес был его личным врагом.

- Думаю, нам следует наградить этого легионера, - продолжала соправительница. - Возможно, даже возвысить его... В будущем. А сейчас может быть нам взять его в гвардию? Из варваров иногда получаются отличные телохранители. Не так ли, Гай Юлий?

- Ты как всегда мудра, Августа, - буркнул Максимин.

- Он не хочет отдавать нам этого кентуриона, сын. - Императрица повернулась к Северу.

Император не ответил. Он некоторое время молча разглядывал Черепанова. Тот в свою очередь старательно изображал преданность и храбрость. Как и положено честному легионеру. А сам тем временем прикидывал, что делать, если вердикт императора окажется вредным для его здоровья. По всему выходило, что сделать ничего не удастся. По крайней мере здесь, во дворце, когда за каждой колонной - по дюжине преторианцев. Значит, остается уповать на удачу и собственное красноречие.

- Пожалуй, я прощу тебе тех германцев, - наконец изрек император. - Но учти: я прощаю тебя в последний раз. Наши настоящие враги - не германцы и скифы. Наш главный враг сейчас не на западе, а на востоке. Ардашир. - Север смотрел теперь не на Геннадия, а на Максимина. - Запомните это и впредь не допускайте подобного.

В воздухе повисла пауза. Еще мгновение - и будет объявлено, что аудиенция окончена.

- Ваше величество! - быстро произнес Черепанов. - Мой долг - сообщить вам еще об одном событии, которое, возможно, покажется вам прискорбным...

- Что еще? - проворчал император.

- Декаду тому назад мне пришлось уничтожить еще одну шайку варваров.

- Сколько их было? - недовольно произнес Север.

- Девятьсот тридцать шесть, - четко ответил Черепанов.

- Сколько? - Брови императора поползли вверх. И не только у него.

- Девятьсот тридцать шесть. Может, немного больше. Некоторая часть варваров утонула, и сосчитать их было затруднительно.

Север перевел взгляд на командующего дунайскими легионами.

- Я как раз намеревался доложить об этом Августу, - заявил Максимин.

- И что же, ты уничтожил тысячу варваров силами одной кентурии? - осведомилась Мамея. - Это были дети и женщины?

- Нет, ваше величество. Это были вооруженные разбойники, предводительствуемые неким Федориксом.

- Я слыхал это имя, - пробормотал император.

- Он присутствовал на переговорах в Скирмии, - напомнила Мамея. - Отвечай мне, кентурион!

- Да, ваше величество. Кроме кентурии в моем подчинении было десять турм вспомогательной кавалерии, которыми командовал субпрефект Азиний.

- Три сотни всадников?

- Три с половиной, ваше величество.

- И как же тебе это удалось?

- Я заманил их в ловушку, ваше величество.

- Хочу добавить, Августа, - прогудел Максимин, - что потери самого кентуриона Геннадия составили шесть человек убитыми и двадцать - ранеными.

Император и его мать переглянулись.

- В это трудно поверить, - пробормотал император. - Кто-нибудь из этих варваров выжил и может подтвердить твои слова?

- К сожалению, нет, - покачал головой Черепанов. - Мне показалось, что если шайка в тысячу варваров просто исчезнет, это произведет значительный эффект на других разбойников. Заставит их задуматься. Больше, чем обычное поражение.

- Обычное поражение? Отлично сказано! - Император оживился. На какое-то время из-под маски умного и осторожного политика выглянул азартный мальчишка.

Придворные загудели. Даже высокомерные преторианцы теперь поглядывали на Черепанова с интересом.

- Это по-прежнему не более чем слова, сын, - заметила императрица. - Только слова.

- Если ваше величество желает, я могу представить доказательства, - произнес Черепанов. - Снаружи ждет мой декурион. Доказательства - у него.

Императрица кивнула, и тут же двое преторианцев выбежали из зала.

Они вернулись через минуту, ведя изрядно смущенного Трогуса с большим мешком.

Черепанов взял у него мешок, развязал и высыпал содержимое на великолепный мозаичный пол. Содержимое, совершенно неуместное ни на этой мозаике, ни в этом зале. Сотни отрезанных ушей. В мочках многих тускло поблескивало золото. Черепанов запретил своим выдергивать серьги. Поверх омерзительной кучи Геннадий хладнокровно водрузил еще более омерзительный предмет: отрубленную голову вождя Федорикса.

- Считают ли ваши величества это достаточным доказательством моих слов? - в наступившей тишине осведомился Геннадий.

Первой нарушила молчание императрица.

- А ведь он варвар, сын мой, - громко произнесла Мамея. - Он - настоящий варвар. Дикий варвар, который уже служит Риму. Естественно, он служит нам по-варварски. Но, заметь, его служба лучше, чем его латынь...

"Немедленно найму грамматика", - решил Черепанов. Упоминания о его "варварской латыни" Геннадия достали.

- И это - следствие нашей политики, сын мой, - продолжала Мамея. - И знак того, что боги благоволят нашему правлению.

- Ты права, - с важностью произнес Север. - Ты будешь вознагражден, кентурион. И я не стану наказывать тебя. Но впредь ты должен следовать нашей продуманной политике. Как это сделал недавно легат Одиннадцатого легиона, подписавший союзный договор с двумя захваченными в плен вождями гетов.

- Слушаюсь, ваше величество! - рявкнул Черепанов. - Позволено ли мне будет спросить?

- Спрашивай, - благосклонно разрешил император.

- Разрешено ли мне будет убивать варваров, а не брать их в плен в том случае, если на их стороне будет значительный численный перевес?

Император улыбнулся. Теперь, когда "оказалось", что Черепанов - "результат нашей продуманной политики", Север проникся к нему явной симпатией.

- Разрешаю, - кивнул он. - Но только если их будет больше, чем твоих солдат. А за то, что уже сделано, ты получишь заслуженную награду. Ты и те из твоих людей, кто проявил храбрость. Можешь удалиться. И ты, Гай Юлий Вер, - тоже. Я вызову тебя позже.

Черепанов и Максимин синхронно поклонились, развернулись и двинулись к выходу: громадный квадратный командующий армией Данубия и Ренуса и в полтора раза уменьшенная "копия" легата - нормального роста кентурион-гастат Геннадий Череп.

- Ты храбрый малый, кентурион, - пробасил Максимин, когда они уже спускались по мраморным ступеням, мимо белых колонн, золоченых статуй и неподвижных, как статуи, преторианцев. - Твоя шкура чудом осталась целой. Видно, боги очень любят тебя.

- Как и тебя, - усмехнулся Черепанов, задрав голову, чтобы взглянуть в лицо командующего. - Скажи, что там за победу одержали легионеры Одиннадцатого?

- За такую победу легату надо голову оторвать! - рявкнул Фракиец так громко, что стайка бродивших по ступеням голубей в испуге взмыла в небо. - Если бы не твой приятель Аптус, эти скифские головорезы смылись бы со всей добычей. А "политичность" легата Дидия Метелла стоила нам двухсот человек. Среди которых - мой принцепс Асклит, который стоил сотни таких, как этот осел Метелл. А "новые союзники", клянусь всеми богами Рима, следующей осенью опять заявятся грабить. Я знаю обоих и ничуть в этом не сомневаюсь!