Чтение 24–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

— Что вы вольны оставить свой пост! — отчеканил я. — Сражение выиграно, враг бежит, бежит, бежит!..

Призрак прошептал:

— Нет, я не могу оставить свой пост...

— Можете, — заверил я. — Пароль «Бездна Амальгамы».

Он вздрогнул, голос упал до неслышного шепота, потом я уловил:

— ...я ...я должен был... но я...

— Пустяки, — утешил я. — Вы все равно не допустили сюда врага!.. Хоть и забыли пароль. А отзыв помните?

Ответ прозвучал сразу же:

— Да!.. Как только вы назвали пароль, я вспомнил все!..

— Отзыв «И в бездне растут цветы», — сказал я уверенно. — Все, сэр Луганер, ваша служба закончена! Можете передать мне охраняемый объект и... спешить на встречу с боевыми друзьями! Ваш сюзерен ждет вас. Родина вас не забыла!

Он застыл на мгновение, я затаил дыхание, пройдет ли фокус, затем дальняя стена осветилась, возник прямоугольник двери. Голос Луганера прозвучал в моих ушах:

— «Именем Авалона»... запомните... «Именем Авалона»...

Потемнело, я оглянулся, светящийся призрак исчез, Но на дальней стене прямоугольник двери виден все так же ярко. Я с сильно бьющимся сердцем подошел вплотную, чувствую себя глупо, хорошо знаю, что я на высоте восьмого этажа, это внешняя стена, это даже не дверь, а окно...

— Именем Авалона, — произнес я тупенько. Дверь беззвучно исчезла. В прямоугольнике вместо закатного неба и пролетающих гусей я увидел часть полутемного зала, но едва машинально переступил порог, там вспыхнул свет, настолько яркий и оранжевый, как будто каменный свод замка испарился, а там наверху синее небо и полуденное солнце!

Оглянулся — в проеме все те же выщербленные каменные ступени лестницы.

— Именем Авалона... — повторил я тихо.

Проем исчез, на серой стене из массивных неопрятных глыб, грубо отесанных и кое-как скрепленных цементом, пару секунд светился прямоугольник, потом... все те же камни.

Спокойнее, велел я трясущимися губами своему перепуганному сердцу. Одна команда открывает, и она же закрывает. Очень удобно. Не надо для каждой кошки выпиливать отдельный выход на улицу.

Я в круглом зале, словно на вершине маяка: во все окна сверху под углом врываются широкие яркие полосы света. Огненными четырехугольниками расцвечивают пол из светлого дерева, покрытого лаком. Впрочем, пол почти весь заставлен столами и столиками, сундуками, огромными кувшинами, великанскими чашами, стопками толстенных фолиантов и массой предметов непонятного назначения. Одни показались выдумками художников, всегда находятся свои Фаберже, но при взгляде на другие сердце начинает трепыхаться в радостной надежде: еще чуть-чуть, и пойму, что это и как работает!

Между окнами на стене зеркало в полный рост, но не овальное, как я привык видеть, а прямоугольное, хотя рама в привычно тяжелых и безвкусных, на мой взгляд, золотых розах, бутонах тюльпанов и стеблях вьющихся растений. Из глубины на меня пошел человек, настолько яркий, что я вздрогнул, не сразу узнав себя.

Изображение в самом деле зеркальное: на всякий случай помахал руками и погримасничал, благо никто не видит, так что там в самом деле я, а не кто другой. Главное — не другой я, что испугало бы больше.

Из ближайшего окна яркая полоса света вдруг оборвалась, окно загородил ствол исполинского дерева, весь в наростах и глубоких трещинах. Затем это сдвинулось, трещины и наросты поплыли перед окном, словно дерево развернули по своей оси. Пахнуло рыбой, тиной и лягушками. Я тихонько охнул и попятился, все драконы пахнут в основе одинаково, даже горные, которые никогда не видели моря.

Пока пальцы мои шарили в поисках меча, в окне блеснул свет, появилась драконья морда. Целиком в окне не помещается, я видел то гигантские ноздри, то глаз размером с тарелку, дракон даже приблизил к окну безобразное ухо, заросшее толстыми волосами, похожими на медную проволоку, словно надеялся услышать больше, чем увидел или вынюхал.

Я пытался нащупать то меч, то лук, наконец вспомнил, что не взял с собой даже молот. Может, это и к лучшему: а если оскорбленный дракон не улетит, а в ярости раздавит весь особняк?

Но дракон исчез, свет льется все так же ярко и чисто, я дрожащими пальцами перестал нащупывать молот, на цыпочках перебежал к другому окну, выглянул в льющийся навстречу свет.

Далеко внизу, будто смотрю с аэростата, раскинулся странный город из тысяч высоких башен с коническими куполами. Башни соединены мостами, еще один ярус мостов угадывается далеко внизу, эти одинаковые башни уходят в необозримую даль, и кажется, что весь мир покрыт этими башнями, а внизу, как я ни вглядывался, нет земли, а желтый ядовитый туман...

И, главное, никакого движения: пусть людей не рассмотрю с такой высоты, но должны же двигаться машины, экскаваторы, драги, суперлайнеры...

А может, не город, а колония термитов? Муравейник? Общественные насекомые еще и не такие чудеса творят...

Насмотревшись, я с сильно бьющимся сердцем на цыпочках перешел к другому окну, и чем ближе подходил, тем сильнее бледнел свет. Когда приблизился вплотную, за окном открылся темный мир, от края и до края заполненный быстро сменяющимися огненными нитями. Как будто размотался клубок, внезапно ожив, и вся нить судорожно дергается, пытаясь осознать свое новое предначертание.

Я отшатнулся от оранжевых сполохов, хотя это всего лишь картинка, незримая стена разделяет прочно, перебежал к третьему окну. Там кроваво-красный мир раскаленной магмы: кипящие озера из легких металлов, оплавленные скалы из железа и вольфрама, красное небо, а огромные пузыри, что поднимаются из глубины...

Дважды видел, как на поверхность поднималось что-то живое, однажды рассмотрел даже мелькнувший зазубренный хвост...

Перешел к следующему, здесь, как по контрасту, мир из голубого льда, а за горизонтом медленно поднимается исполинское мертвенно-голубое солнце. То ли Бетельгейзе, то ли это наша Земля не сгорела, а замерзла, а теперь это у нее, как и на Плутоне, текут реки из метана и жидкого кислорода...

В соседнем окне рассмотрел техногенный мир, так я его назвал, настолько чужой, что мороз по шкуре: как если бы сами машины построили это для себя, руководствуясь нечеловеческой логикой. Красноватая поверхность планеты, вся из красного металла или же покрыта металлом, а по ней всюду геометрически правильно протянуты толстые трубы, тоже из красного металла, на пересечениях не узлы, как ожидается привычно, а напротив, сужения, будто там нечто текущее уплотняется почти вдвое...

Хотя опять же вполне возможно, что это природное явление, как причудливый морозный узор на окнах. Зато в шестом окне увидел нечто знакомое, как говорят косноязычные, «до боли», и до треска в черепе всматривался и старался понять, то ли вижу кровяные тельца, то ли космические корабли, то ли каких-то мокриц, виденных в детстве, известно, какие причудливые формы принимает жизнь в мире насекомых... но вон там слишком уж отливает металлом, и хотя спины многих жуков тоже выглядят металлическими, однако...

Когда голова затрещала от усилий, я посмотрел на последнее, седьмое окно, дальше круг замыкается. Почему-то страшился подходить к этому окну и, когда все-таки заставил себя приблизиться, обнаружил, что смотрю во тьму. Напрасно задействовал все виды зрения, тьма оставалась тьмой, я всматривался до рези в глазах, наконец что-то новое во мне приспособилось, я начал различать некоторое движение, как будто двигаются массы людей, затем то ли механизмы, то ли животные или птицы, все смешивается и накладывается одно на другое, я моргал и таращил глаза, но лучше видеть не стал, даже усомнился, что в самом деле вижу, такие образы можно зреть и с плотно закрытыми глазами, всегда что-то плавает, проходит, проползает, но отодвинулся от окна только тогда, когда увидел конную милицию, а затем толстых баб с большими сиськами. Это добило окончательно, я отодвинулся, потер кулаками глаза, где чувствовал резь, будто песку насыпали.

Оставалось возвращаться, но краем глаза увидел отчетливое движение чуть ли не в комнате, ухватился за молот, затем с шумом выпустил запертое в легких дыхание. Всего лишь мое отражение в зеркале!

Конечно, хорош, что скажешь. Я заново всматривался в себя, стараясь увидеть то, что видят перед собой другие рыцари и, в первую очередь, леди Беатриса. В моем мире я роста среднего, может, даже чуть ниже среднего, но здесь гигант, плечи широкие, руки толстые, лицо чистое, а здесь у мужчин рожи то побиты оспой, то в прыщах, то в безобразных шрамах, что считаются признаками мужской красоты.

Внезапно по телу пробежал холод, сердце сжалось. Я смотрюсь четко и выпукло, но там за моей спиной все серо, словно все краски исчезли, и, самое главное, обстановка в помещении несколько иная!..

Да что там «несколько», вся мебель другая, окон больше, свод теряется в дымке, вот только все серо, будто черно-белое фото... Слева на раме два завитка светятся, а еще ниже словно бы подсвечен изнутри бутон розы. Руки дрожат от возбуждения, спешу проверить все догадки, нелепые и лепые предположения, щупал и нажимал все эти завитки и бутон, как вдруг за спиной моего отражения мебель исчезла... как и вся комната, а появилась дорога между высоких гор, в небе застыло темное облако. Все такое же серое, неживое, я не успел всмотреться, как все исчезло и тут же на месте пейзажа возникло нечто вроде забора из металлических труб.

Меня трясло, я пытался вспомнить, что именно я в это время делал, вдруг да помимо пальцев на завитке и бутоне нужно еще притопывать ногой, хотя вряд ли такая дурь придет в голову нормальному инженеру, но если потом творение его рук побывало у магов, то эти могут, могут...

После третьего удачного нажатия появилась такая же бледная и бесцветная картинка каменных развалин, следующая показала бесконечную пустыню, затем промелькнули места с кипящей водой, берегом моря, вер1 шиной горы, снова руинами, развалинами, зарослями травы с узкими, как древки стрел, стеблями, опять развалины, руины, обломки...

Пальцы уже почти привычно меняли картинки, как фон, на котором пляжный фотограф снимает курортника, я и похож на курортника из богатого мегаполиса, посетившего какую-нибудь Сомали после разрушительной гражданской войны: здоровый, сытый, хорошо одет, а за спиной то, что осталось после борьбы местных вождей за власть и нефтяные скважины.

Картинок проскользнули сотни, мне показалось, что начинают повторяться или же это похожие руины, развалины все смахивают друг на друга, как вдруг за спиной моего отражения промелькнуло нечто цветное, тут же сменилось черно-белым.

Я застыл, боясь поверить догадке. Путем проб и ошибок сумел вернуть изображение взад, всматривался в него так, что едва не тыкался лбом в свое отражение.

Глава 5

Полутемная заброшенная комната, вырублена в скальном грунте явно грубо и торопливо: стены блестят сколами гранита, низкий потолок, я бы задевал макушкой, минимум мебели... если считать мебелью гнутые трубы, здесь явно заменяющие столы, стулья и прочее, пока непонятное... Я бы пролистал и эту картинку, слишком темно, если бы не пара темно-багровых полос, что на фоне темноты бросились в глаза мгновенно.

Пальцы горят, я сейчас весь там на кончиках, как опытный медвежатник, подбирающий ключ к суперсекретному сейфу центрального банка. Если цвет картинки изображает то, во что жажду поверить, хоть и страшусь, то надо только...

Я сделал шаг вперед, отчетливо ощутил, как столкнулся с отражением, словно вошел на миг в темную оболочку, и тут же ощутил холод и сырость. Макушка моя уперлась в твердое, справа и слева гнутые трубы, обернулся, как ужаленный: за спиной монолитная стена из серого гранита, а на ней такое же четырехугольное зеркало, даже в такой же раме, а в нем часть комнаты, из которой я сделал шаг...

Тьфу-тьфу, сказал я себе с сильно бьющимся сердцем, вроде работает. Очень осторожно переступил обратно, здесь намного теплее и суше, постоял, привыкая к мысли, что в самом деле окно работает в обе стороны, и снова шагнул в полутьму.

Через минуту глаза привыкли достаточно, чтобы разглядеть эти багровые полосы, то ли светящаяся лента на стенах, то ли лучи, сделал еще шаг, другой, постепенно смелея. Запаховое зрение абсолютно не работает, хотя нет, работает, свои следы теперь вижу отчетливо, и мой запах начинает плыть по стерильно чистому помещению,., тепловое отказало, только обострившееся зрение дало возможность понять, что я в тесном помещении, не большем, чем грузовой лифт, никакой мебели, только стены.

Наконец я догадался поднять голову. В двух шагах зияет отверстие люка. Когда я подошел и посмотрел наверх, то труба показалась бесконечной, однако в стенку вбиты через равные промежутки простые железные скобы.

Я подпрыгнул, ухватился и, кое-как встащив себя повыше, остановился, осматриваясь. Комната, куда я вышел из башни, остается внизу, скобы ведут в бесконечность, а сами они не просто вбиты, а умело вплавлены в гранит. В то же время остается ощущение, что, несмотря на такую виртуозность, все делалось в отчаянной спешке, труба выглядит просто прожженной в скальном грунте вертикальной дырой, а скобы втыкали в гранит, как в мягкую глину, иначе бы выбрали решение попроще...

В голове хаос, но руки и ноги работают, я поднимался выше и выше, отдыхал, снова поднимался. Вниз старался не смотреть, опытные люди говорят, что вниз смотреть нельзя, голова закружится от ужаса и свалишься, потому смотрел перед собой, иногда — вверх и полз, полз, полз...

Я потерял счет времени, руки и ноги налились чугунной тяжестью, как вдруг макушка уперлась в твердое. Огромный камень, шероховатый, изъеденный язвами, песчаник или что-то родственное, мне такой не сдвинуть, закупорил трубу...

Руки и ноги стали настолько тяжелыми, что пальцы едва не разжались, как вдруг увидел справа под камнем край трубы, по которой поднимаюсь, а это значит, что камень не закупорил, а просто лежит сверху! Там уже поверхность, я чувствую сухость воздуха, его тепло, даже скобы, за которые держусь, уже не холодные, как жабы, а теплые...

— Последний шаг, — прошептал я себе, — он трудный самый...

Приподнявшись еще на ступеньку, я подставил плечи, хребет трещал, но камень в конце концов только шелохнулся. Ободренный, где и силы взялись, я влез еще на ступеньку и, скрючившись, подставил уже спину. Не страшась, что скоба вывернется под нашей общей тяжестью, я толкал и поднимал до тех пор, пока камень не сдвинулся.

В лицо ударил ослепительный свет, я заморгал и зажмурился. Под опущенными веками поплыли красные пятна на розовом фоне. Похоже, здесь яркий солнечный день... и очень жаркий.

Отдышавшись, я сумел сдвинуть камень еще чуть, так что выполз, обдирая об него одежду, извиваясь, как ящерица, отполз на пару шагов, долго лежал, отдуваясь и приходя в себя.

Во все стороны простирается земля, залитая ярким солнцем. И вся она изъедена ржавчиной. Таких камней, что закрывал вход, здесь сотни тысяч, все желтые, накаленные. Земля блестит, но это блеск упадка и запустения: в полумиле руины небольшого города, как если бы я очутился в Месопотамии или Древней Персии. Желтые камни поднимаются едва ли на высоту моего роста, а кое-где и вовсе до колена. Сохранился четкий рисунок фундаментов домов, комнат и помещений побольше, как если бы неведомая длань смахнула все выше цокольного этажа и унесла вдаль.

Камни едва не рассыпаются под своим весом, ветер и дожди разрушают их, а любителей старины либо не интересуют, либо таковых здесь нет. Под ногами пробежала невероятно быстрая ящерица, я засмотрелся на нее и едва успел уследить взглядом, как из пасти выметнулся длинный гибкий язык, захватил что-то светло-оранжевое и отправил в пасть.

По развалинам носятся еще и муравьи, я присмотрелся к их высоко поднятым над поверхностью лапам. Бегунки, пустынные бегунки, что приспособились жить без грунтовых вод, добывая ее прямо из растений, а питаются почти исключительно семенами.

Солнце напекает голову и плечи, я перевел дыхание, но сердце стучит и стучит со страхом и радостью: похоже, я на Юге! Только там такая жара, только там ящерицы бегают так быстро, как и муравьи: у них все от температуры воздуха, на холоде едва ползают.

К тому же я вошел в комнату сразу после полуночи, ну еще часа два разбирался с туннелем и шахтой, словом, сейчас наступает рассвет. .Но какой рассвет?!! Солнце в зените! Значит, я чуть ли не на другой стороне планеты.

Я поднялся, с опаской заглянул в дыру. Туннель отвесно уходит в темноту, откуда я вылез, вообще-то я отважный тип, хотя раньше о себе так никогда не думал. Но когда живешь в таком мире, где каждому вроде бы жизнь недорога, то и сам начинаешь... гм, да. Разобщечеловечиваюсь, что ли, и снова становлюсь человеком?

Камень качнулся под моим натиском, но я уперся в соседний валун, это целый каменный холм, нажал, и камень нехотя перекатился на прежнее место, наглухо закрыв собой туннель.

Я отошел на три шага, тщательно запомнил место, сделал круг, чтобы найти с любой стороны, вернулся и нацарапал обломком острого камня заметный издали крест. Не на том камне, конечно, я не такой наивный, а на соседнем. На той глыбе, в которую упирался. Ее пусть и пробуют сдвинуть, если что...

Крупный паук размером с толстую мышь затаился за камнем, я видел, как он приготовил липкое лассо, невольно остановился, заинтересовавшись началом охоты. На тропку внизу выбежал поджарый муравей, однако брюхо раздуто, просвечивает сладкий мед, паук собрался, медленно сдвинулся, нацеливаясь...

Я не успел увидеть, с такой скоростью он метнул липкую нить, но муравей задергался, забился, пытаясь освободиться. Паук длинным прыжком по высокой дуге преодолел большое расстояние, обрушившись на муравья, и начал торопливо запеленывать в кокон. Муравей, изловчившись, ухватил врага за лапу, но паук даже не обратил внимания, все равно муравей через несколько минут будет мертв...

И тут, я не поверил глазам, из-за камня на той стороне стремительно выметнулись пятеро муравьев, поджарых и хищных, бросились к пауку. Тот увидел их и сделал попытку совершить свой знаменитый прыжок, после которого его бы никогда не нашли, однако пойманный муравей так же цепко держал его за лапу.

Муравьи набежали резво и целеустремленно, как волки на огромного лося. Я видел, как смыкаются челюсти, нанося крохотные ранки, и тут же муравей подгибает брюшко и впрыскивает в рану свою знаменитую муравьиную кислоту.

Паук дергался все слабее, наконец оцепенел, муравьи принялись отрывать лапы. Не перепиливать, как обычно делают, а отрывать, упираясь всеми шестью в гору сочного лакомого мяса. Плененный собрат кое-как выпутался сам и тоже набросился на охотника, который стал добычей.

— Круто, — пробормотал я пораженно, — это что-то...

Я услышал голоса, руки мои беспорядочно заметались, отыскивая оружие... которого нет, дурак. В мою сторону идут двое мужчин: оборванные, лохматые, странно безволосые, ниже и мельче меня, за поясами целый набор длинных ножей. Передний уже положил ладонь на рукоять, взгляд его странных глаз без намека на зрачки испытующе пробежал по мне и моей одежде.

Несмотря на жаркие лучи, я ощутил холод в желудке, С обоими что-то не так. У первого голый, как колено, череп не отсвечивает, пуская зайчики, там поверхность глиняного кувшина, разбитого вдрызг, а потом склеенного из кусочков. Но если у нас сверху прикрыто кожей, а потом еще и волосами, то здесь все наоборот: кости черепа поверх кожи, а то мозг уже начал бы выдавливаться в щели или испаряться под таким жгучим солнцем.

И лица обоих тоже застывшие, кожа превратилась в хитин, что, как у насекомых, спасет от потери влаги. У первого кожа красная, как у вареного рака, а второй коричневый, продубленный, похожий на ожившую статую из покрытого темным лаком дерева. Оба не только безволосые и безбородые, но и безбровые, а массивные надбровные дуги выступают далеко вперед, словно собираются превратиться в рога.

Первый, который с черепом из склеенных кусочков, проскрипел неприятно механическим голосом:

— Это что еще за белоручка? Эй, фелла, а у тебя есть. разрешение рыться в этом городе?

Когда не знаешь, нужно ли это разрешение, у кого его берут, то лучше самому задавать вопросы, так всегда безопаснее, я спросил дружелюбно:

— Ау вас есть?

Разбитоголовый проскрипел в другой тональности, я понял, что это смех.

— А нам не требуются.

— И мне как-то не очень, — ответил я.

Он сказал громче, с напором сильного:

— Так думаешь? Ну, если у тебя нет разрешения, то попробуй получить его у меня. Если окажусь в этот момент добрым, то получишь... А если нет...

Его приятель захохотал почти по-человечески. Коричневотелый, битый ветрами и суховеями, он выглядел таким же выдубленным, быстрым, как бегающие тут ящерицы и муравьи. А длинные пальцы любовно играют наборной ручкой кинжала, но я видел, что выдернет в любой момент, яростное солнце вытопило весь жир, оставив только сухие мышцы и жилы.

— Хорошо, — сказал я миролюбиво, — дайте мне разрешение...

Оба заскрипели, я старался выглядеть беспомощно, наконец первый сказал весело, так я понял его интонации:

— Ладно, выкладывай все, что успел найти. Если попадется что стоящее, отпущу.

Я развел руками.

— Честно, еще ничего не отыскал.

— Правда?

— Клянусь!

Второй молчал и смотрел мне за спину. Опасаясь подвоха, я отступил и быстро оглянулся. В нашу сторону плывут в воздухе, как по ровной воде, над самой поверхностью земли, массивные и явно чудовищно тяжелые каменные шары. Почти все потрескались, похожи то ли на Луну, то ли на астероиды, лишенные атмосферы, и все показались очень похожими на череп старшего из кладоискателей. Плывут медленно, почти не касаясь земли, но вот один клюнул, словно в воздушной ямке, задел каменные глыбы, те раздвинуло, как пустые картонные коробки.

А каменные шары плывут и плывут, я страшился подумать, что это за шары, если плотность у них, как у нейтронных звезд. Вон у того чуть опустившегося шара на пути массивная глыба, вросшая в землю, явно кончик скалы, засыпанной песком... Я напрягся, шар коснулся глыбы, раздался сухой треск, словно переломили секвойю, шар продолжил свой загадочный путь, как и двигался раньше, даже не качнулся, а я остолбенело смотрел на блестящий скальный излом гранитной плиты. Верхушка упала рядом, а шар безмятежно плывет дальше, загадочный и ни на что не реагирующий.

Оба провожали шары серьезными взглядами и, когда удалились, перевели дух, как мне показалось, с великим облегчением. Младший даже улыбнулся, показав вместо частокола зубов ровную костяную пластинку, как у черепах, а первый, напротив, посуровел и проскрипел грубо:

— Ладно, некогда с тобой возиться! Раздевайся. Я растерялся.

— Зачем?

— Не понял? — удивился он. — Проверим, в самом ли деле ничего не нашел. Если правда, то заберем одежду, и все. А ты, ладно, иди...

Младший кладоискатель возразил:

— Погоди, Грег!.. Мне бы не помешал кеневр...

— Кеневр? — удивился тот, что Грег. — Да ты посмотри на него!

— Ну и что, вдруг проживет больше недели? А за это время...

— Не проживет, — веско ответил Грег.

— Ну и что? А еще, Грег... У меня уже месяц как бабы не было. А он весь такой беленький, благополучный. У него и задница белая, нежная...

Грег подумал, оглядел меня из-под нависающих костяных валиков, белых на самом конце, будто от частых столкновений с твердыми предметами.

— Ты прав. Позабавимся с белоручкой... Кстати, как он тут очутился? Такие здесь не выживают...

Я спросил дрожащим голосом:

— А потом отпустите?

— Отпустим, отпустим, — заверили оба в один голос.

— Ну вот и хорошо, — сказал я.

Демон мгновенно возник по щелчку пальцев. Оба застыли, коричневый загар не выдал смертельной бледности, но я чувствовал, что обоих трясет, еще как трясет.

Я спросил негромко:

— Ну, знаете, кто это?

Оба замотали головами. Я вздохнул, была надежда, что на Юге сразу же найду как разгадку, так и как управлять им, сказал с сожалением:

— Жаль, что не знаете... А то бы прониклись тем, что он делает с такими, как вы. Ладно, скажу сам... Гергром! Если эти двое хоть шелохнутся, можешь сразу разорвать их на части, без долгого мучения.

Оба застыли, как статуи: Я подошел, проверил карманы одного и второго, снял их мешки и быстро развязал, все время высчитывая секунды до того, как демон исчезнет, а потом сказал:

— Гергром, перейди в невидимость, а то отвлекаешь. Но как только эти шевельнутся... ну, я тебе уже сказал.

В мешках помимо еды отыскалось несколько черепков с фрагментами полустертых надписей, ручка глиняного кувшина, два металлических осколка и медная помятая кружка.

— Не густо, — сказал я. — И что вы надеялись найти еще?

Они не рискнули переглянуться, только глаза скосили друг на друга. Я засмеялся.

— Больше ничего не найдете. И никто не найдет! Сегодня сюда прибыл я со своим помощником, вы его видели, он сейчас стоит за вашими спинами и надеется, что вы шевельнетесь... Так вот он — лучший искатель на всем свете. За сегодня он обшарит здесь все-все! Так что вам здесь ничего не светит, это я говорю по своей беспримерной доброте, хотя мог бы с вами сделать... ну, вы знаете, что я мог бы. Но, на ваше счастье, женщина у меня сегодня была, ха-ха!

Оба вздохнули с великим облегчением, а я договорил:

— Словом, бегите и дорогу сюда забудьте. Это я так, по доброте... Уже говорил? Ну это потому, что добрый я сегодня чего-то. К дождю, наверное.

Все это время Грег шевелил губами, я даже заметил, как вроде бы случайно задергались пальцы, испугался, мол, но я чуял, что вяжет заклятия.

Холод накатил волной, потом еще и еще, с каждым разом покалывая кожу все сильнее. Я проговорил медленно:

— Гергром...

Грег вскрикнул:

— Уже уходим!

Оба сорвались с места и побежали... если это ковыляние можно назвать бегом. Теперь я понял, что и ко мне они не шли, а бежали со всех ног. Возможно, хитин и дает, защиту от знойного солнца, но двигаются они с резвостью пресноводных раков или морских крабов, у которых хитин еще толще.

Я провожал их взглядом, пока не исчезли, адреналин все еще бьет в голову, требует действий, но мозг сказал трезво: хватит, хватит. Для первого раза и этого много. Кто зарывается, тот все теряет.

Я на Юге, кладоискатели рыщут в поисках древних сокровищ, и при всей необычности этого мира здесь те же или почти те же отношения между людьми: нагни ближнего, иначе нагнут тебя.

А если так, то сюда надо во всеоружии. Во всяком случае, мои мечи, лук, молот и доспехи Арианта будут нелишними. Да и Бобика с Зайчиком... Бобик легко, а Зайчику, если встать на колени, то протиснется через зеркало... Эх, но по трубе уж точно ему не подняться, так что Зайчик отпадает...

Глава 6

Я взмок, ворочая глыбы, но приспособил так, что, когда слез в шахту и выбил из-под моего камня мелкий булыжник, вся огромная глыба качнулась и перекатилась прямо на отверстие, накрыв его надежно всей плоскостью.

Более чем надежно, муравьи не отыщут норку! Потом перевел дыхание и начал трудный спуск.

Мелькнула ликующе-ироническая мысль: вот тебе и приз за благородное деяние!.. Все, как в нравоучительных баснях или притчах. Отказался от личной мечты попасть на Юг немедленно, бросился на помощь детям и вдовицам... в смысле, Барбаросса здесь в роли вдовицы, а за это получил возможность попасть на Юг проще и быстрее, чем в долгом и опасном пути через океан...

Отдыхать во время спуска пришлось всего дважды: устал не до потери пульса, да трясет все сильнее... А вдруг что случится с транспортным зеркалом, что и не зеркало, конечно, а пока еще работающий прибор?

Когда я шагнул сперва в тайную комнату, преодолев бог знает сколько тысяч миль, а затем, сказав пароль, открыл дверь и вышел на ступеньки башни, усталость навалилась такая, что даже по привычным каменным ступеням спускался, держась за стены и мечтая поскорее добраться до своей комнаты.

Пес бросился на шею, как ребенок, я отпихивался и смотрел в окно, где только-только брезжит рассвет, небо светлеет, но еще даже не розовое, а как на черно-белой фотографии.

— Спать, — пробормотал я. — Бобик, убью, если разбудишь.

Я заснул раньше, чем голова опустилась на подушку.

Утром спросонья пришла очень здравая мысль, что неплохо бы заказывать завтрак с доставкой прямо в покои. С другой стороны, я просто должен бывать на людях, присматриваться, а также искать пути, как выкрасть леди Беатрису из замка и доставить Барбароссе.