Чтение 24–й страницы книги ~Ричард Длинные руки

– Принципы, – пояснил я. – Нравственные.

– А-а-а… А в чем они?

Я подумал, ответил честно:

– Не знаю. Но они есть, седалишным нервом чую. Не укради, не убий… Дальше не помню. Во всяком случае, насчет прелюбодеяния Моисей перестарался.

Она не слушала, перебирала собранное с трупов, ответила рассеянно:

– У меня такой амулет есть… и такой… Да, эти победнее… Ага, кое-что есть, есть… Ух ты, даже малахитник… Дурачье… Просто оскорбительно, какой легкой добычей они меня сочли.

Наконец она вытряхнула на землю содержимое мешков, сортировала, перекладывала, качала головой. Как я понял, самое ценное отыскалось в мешке Кривозуба, у других только еда, водяные кристаллы да еще амулеты, отпугивающие ядовитых насекомых. Джильдина, несмотря на боевое умение воина, показала себя крайне хозяйственной: сложила почти весь дроп в свой мешок, с трудом подняла, взвесила на руке.

– Леди Джильдина, – сказал я встревожено, – у вас открылись раны. Мне будет хреново, если откинете ваши благородные копыта… Странно, кровь у вас течет тоже красная. Я уж думал, голубая, как у осьминога.

Она посмотрела по сторонам, явной опасности нет, хмыкнула, но жилет сбросила. Солнце заиграло на не по-женски мышцастом теле. Разогретые схваткой могучие мускулы плеч вздулись, кровь сочится все медленнее, но рана при всей неглубокости длинная, на боку порез глубже, а на скуле только коричневая корка запекшейся крови.

– Вам надо лечь, – напомнил я, – расслабиться…

Легла она равнодушно, взгляд устремлен в небо, я вижу, как обдумывает что-то важное, ну там, как пройти через гряду или войти в Кольцо Королей, а здесь только ее тело…

Правда, когда я разминал ее грудные мышцы и очень уж переусердствовал в разогреве вторичных половых, сперва стараясь их нащупать на этих блоках мускулов, а потом не потерять, она поинтересовалась язвительно:

– Что, и там раны?

– Нет, – ответил я, – но чувствительные ниточки отсюда ведут и в другие места. Если тут размять, то раны быстрее зарастут и на плече.

Она прислушалась к своим ощущениям, я в самом деле потихоньку излечиваю раны и соединяю их края, на лице отразилось сомнение. Я читал в ее глазах, что чувствительно совсем в другом месте, но промолчала, вдруг уловив, что я не только дурак и новичок, но еще и самец. Мне почудилось в ее глазах великое сомнение при таком неприятном открытии. Все-таки самец, если он самец, должен быть крупнее и сильнее самки. Это у жаб или пауков самки крупнее, а мы вроде бы люди.

Внезапно она спросила настороженно:

– Что так смотришь?

Я смутился, пойманный на горячем, потряс головой.

– Да пустяки, не обращайте внимания, ваша могучесть.

– Нет, ты скажи, – сказала она настойчиво. – Что-то мне не понравилось, как ты смотришь.

Я развел руками, но спохватился и снова принялся разминать ей горы мышц.

– Простите, ваша мышцастость. Сам знаю, надо о подвигах думать, о Родине и сокровищах, но у вас глаза…

– Что? – спросила она быстро и провела ладонью по лицу. – Что у меня с глазами?

– Красивые, – сказал я со вздохом. – Как-то закат их подсветил, что ли? Бывает же так, прекрасные глаза, такие чистые и… э-э… лучистые, что ли, благодаря генетической случайности достаются такой…

Я умолк, она тут же спросила обманчиво мирным голосом:

– Какой?

– Сильной, – ответил я с подъемом. – Крутой, отважной, решительной, безжалостной! Которую назвать женщиной – грязно оскорбить.

Она озадаченно замолчала, глаза блеснули напоследок звездным светом и укрылись под плотными веками. От длинных ресниц на шрамистые щеки пала густая тень. От постоянно красного неба даже тень выглядела багрово опасной, как отблеск адского пламени.

– Так лучше? – спросил я.

Веки поднялись, открывая затуманенные глаза. Губы шевельнулись с такой натугой, словно я их сумел на время парализовать.

– Да, – произнесла она хрипло, – намного. Ты… молодец. Тебя хорошо обучили.

– Вот видите, леди, – ответил я гордо, – и дураки что-то умеют!

– Я ж говорю – обучили, – уточнила она уже сухо. – Так, надо уходить. Здесь очень опасное место. Выйдем во-о-он за ту гряду.

– Давайте хоть мешок понесу, – предложил я. – Он ваш, я просто помогу.

Она поколебалась, пожала плечами:

– Мешок не дам, но кое-что в твой переложу. Все дело в том, что человек иногда исчезает вместе с мешком. Тебя не жаль, а вот вещи дорогие…

– Я буду беречь мешок, – пообещал я. – Ценой своей ничтожной жизни.

Она кивнула, перегрузила часть дропа в мой мешок, я помог ей вдеть руки в лямки, она подвигала плечами, устраивая тяжелый мешок поудобнее, и тут же пошла, не дожидаясь меня.

Я поспешно ринулся вдогонку, мешок забросил за спину уже на бегу. Она, не оборачиваясь, бросила равнодушно:

– Сегодня увидишь Барьер.

– Ого, – сказал я взволнованно. – Наконец-то! А то еще те двое обещали…

Она посмотрела презрительно.

– Они лгали.

– Да теперь понял…

– Лучше поздно, чем… Но как ты надрался так, что не рассмотрел сам Барьер?

– А может, – предположил я, – меня не просто напоили, а еще какой-то гад наложил заклятие?

– Это скорее, – согласилась она. – Не могу поверить, что такой неженка по своей воле решился войти в Окольцованные Земли.

– Я хотел сюда, – возразил я, – но, наверное, меня еще и подтолкнули.

Она смерила меня внимательным взглядом.

– Вообще-то ты мог бы сойти за красавчика, – отметила она. – В какой-нибудь очень благополучной стране, о них много говорят здесь. В смысле, пересказывают россказни тех, кто прибыл с той стороны Барьера. И еще чувствуется высокое происхождение. Да, порода в тебе видна, видна… Недаром мой дядя говорил, что самая благородная кровь течет в дураках и комарах.

– Мне можно быть дураком, – сказал я и, видя ее недоумение, объяснил счастливо: – Вы же умная?

Она сморщила нос.

– Еще бы не быть умной, возясь всю жизнь с такими дураками!

– Ну вот видите, – сказал я довольно, – благодаря мне вы становитесь особенно умной.

Она посмотрела подозрительно, то ли я сказал, что сказал, но у меня честное лицо и правдивые глаза, и она только вздохнула.

– Знаешь, самая глупая может сладить с умником, но с дураком сладит только самая умная. Так что наупражнялась.

Глава 15

На горизонте показалась блещущая полоса. Я пару раз посмотрел на Джильдину, но она двигается вперед ровно и настойчиво, чуть наклонившись вперед, смотрит больше под ноги, но не поверю, чтобы не видела эту странную полосу.

К обеду уже не полоса, а больше похоже на забор или стену, и не блещущую, а молочно-белую. Джильдина помалкивает, а в моем черепе начала разгораться ослепляющая мысль: так это же и есть тот самый Барьер!

И хотя до него еще туева куча миль, но идем в нужном направлении. Я не выдержал, спросил, я же дурак, мне можно:

– Вон та штука и есть Барьер?

Она буркнула, не поднимая головы:

– Что, с этой стороны другого цвета?

– Мда, – промямлил я. – Да…

Она оглянулась, в глазах загорелось подозрение.

– А как ты прошел, если не помнишь?

– А я… меня, – проблеял я, – я ж говорил… чем-то опоили. Или заклятие наложили. Я опомнился только перед таверной. Ничего не помню, как дошел…

– Тебе повезло, – сказала она.

– Да я вообще везучий, – похвастался я. – Дуракам везет, вы же знаете! Так что не такие уж мы и дураки…

Скакание по камням вдруг прекратилось, дорога пошла на удивление ровная. Джильдина повеселела, а я, чтобы закрепить контакт, начал рассказывать о нравах Забарьерья, где мужчины защищают женщин, заботятся о них, спасают и ничего не требуют взамен. Она презрительно и недоверчиво хмыкала.

– А еще, – сказал я, внезапно осознав, что за все время не услышал ни одного призыва к Господу, ни одной молитвы, – по ту сторону Барьера есть церковь… Много церквей.

Она бросила, не оборачиваясь:

– Я слышала про эти сказки для убогих. Здесь не привились.

– А пытались?

– Да, – ответила она холодно. – Несколько раз.

– Погибли? – спросил я, уже догадываясь.

– Сразу же, – сообщила она равнодушно. – Никто из них не прожил и дня.

Внутри Барьерного Кольца, мелькнула мысль, нет церкви, нет веры, нет религии. Можно подумать, что здесь ни Бога, ни Дьявола, но на самом деле, где нет Бога, – там всегда Дьявол.

Слева проплывают отвесные стены из красного песчаника, издали казались испещрены ласточкиными норами, но когда мы прошли еще с полмили, я понял, что это бесчисленные пещеры. Пещеры практически ровня человеку: его первый дом, его святыня и его кладбище. Даже когда человек научился жить на равнинах, он все еще строил храмы в пещерах, там же хоронил предков.

Я окидывал взглядом эти зияющие норы, вряд ли это самые первые, те рассыпались вместе с горами, но и эти высекли руки человеческие очень уж давно. Даже язычники строят храмы на просторных площадях в центре городов.

Джильдина оторвалась вперед, так как я засмотрелся на невысокую каменную гору, чересчур похожую на человеческий торс. Ну не могут ветры и дожди вымыть именно так, чтобы морда получилась не просто похожей, но и гротескной: близко поставленные глаза, низкий лоб, массивная нижняя челюсть, голова без шеи переходит сразу в плечи, не широкие, а как раз покатые, какие и должны быть у каменного великана…

Я попытался указать на нее моей Аттиле в женском облике, но та просто не обратила на мой писк внимания. Я таращил глаза на гигантский барельеф, услышал вскрик, развернулся, хватаясь за рукоять меча. Богатырша, внезапно укоротившись до пояса, торчит из земли, словно та разом разжижилась под ее ногами, и она продолжает погружаться, хотя раскинула руки в попытках ухватиться.

Я моментально сорвал веревку с пояса. За спиной зашевелились камни, я раскрутил над головой и бросил в сторону Джильдины петлю.

– Держись!

Она поймала конец, веревка натянулась. Чувство опасности заставило резко повернуться, я едва успел уклониться от летящего в прыжке темного тела и сам едва удержался на ногах. Мелькнули оскаленные зубы и горящие дикой злобой глаза. Я поспешно выхватил меч, зверь упал и перевернулся через голову, едва не угодив в зыбучую землю к Джильдине.

За спиной снова пахнуло смертью, я поспешно развернулся. Из-за гребня выметнулось еще несколько зверей, что-то вроде черных пантер, бросились бездумно и с дикой бабьей яростью. Я отступил на шаг, чтобы веревка не стесняла движения, замахал мечом со всей скоростью. Пантера набежала под удар, рукоять слегка дернулась, зверь испустил дикий вой, ну нет у кошачьих благородства волков. Раненая пантера ударилась в прыжке о землю, как мокрая тряпка, и поспешно уползла, оставляя широкий кровавый след.

Веревка снова натянулась, я увидел боковым зрением, что Джильдина погрузилась уже по шею. Пантеры, прижимаясь к земле, начали окружать меня со всех сторон. Морды отвратительные, в глазах женская гнусность, клыки оскалены, недаром человек, способный не испугаться громадной и злой собаки, в ужасе отступает перед разъяренной кошкой.

Одна метнулась, выбрав момент, я дернулся в сторону и подставил меч. Лезвие распороло зверюке левый бок и живот. Внутренности начали вываливаться до того, как пантера коснулась земли. Она завопила в ярости и ужасе, ударилась о землю и тоже отползла, волоча кишки.

Я услышал задыхающийся голос:

– Раненые опаснее!..

– Знаю, – ответил я. – Не дергайтесь, девушка.

Еще одна попыталась прыгнуть сзади, как она полагала, на спину и перекусить мне шею. Я ждал, давая ей возможность, и она напоролась на стальной клинок, как жаба на спицу. Я торопливо стряхнул под ноги и пинками, не переставая следить за другими, отодвинул в сторону.

Что хорошо в кошачьих, все индивидуалисты. Волки бы стаей, а у кошачьих для кооперации не хватает ума. Что и хорошо, иначе изначально такая мощь смела бы с лица земли еще дикое человечество.

– Держись! – крикнула Джильдина. – Отступят…

Я уловил в ее голосе отчаяние, скосил глаза, она задирает подбородок, раскинула руки, стараясь держаться на плаву. Я попытался сделать шаг вперед, веревка потянула назад. Ощущение такое, что тащу бегемота, зыбучая земля не желает расставаться с добычей. Пантеры не отступали, лишь сильнее прижались к земле, готовые к прыжку.

Меч мой блещет синеватыми искрами, глаза гигантских кошек то и дело поворачиваются в орбитах, отслеживая его движения. Я напрягся, сумел сделать шажок и зафиксировал ноги в новой позиции. Одна из кошек прыгнула. Я не сумел шатнуться в сторону, туго натянутый канат лишь дернул назад, и острые когти разодрали плечо.

Жуткий крик оглушил, я поспешно стряхнул бешено бьющееся тело с острия. Еще одна кошка бросилась, уловив удачный момент. Я хотел отступить, но канат потащил с такой силой, что я упал на спину. Черное тело пронеслось надо мной, я поспешно вскочил. Две страшные рожи с оскаленными зубами приближаются стремительно, лезвие заблистало на солнце, я двигался на пределе, веревка провисла, и два кошачьих тела рухнули на камни, брызгая кровью.

Я уперся в грунт, жилы трещат от натуги, едкий пот выжигает глаза, но продвинулся на полшага. За спиной шум, рев, я не оглядывался, в зыбучем песке одна кошка загрызет другую, понятно, кто кого, я пыхтел и выставлял перед собой меч. Пантер осталось трое, брачный период у них, что ли, охотятся же поодиночке. Кто у них тут самец, я заорал и замахнулся мечом.

Они попятились, но все так же прижимались к земле брюхами и готовились к прыжку. Я крикнул, не поворачивая головы:

– Ты как там?

Донесся задыхающийся голос:

– Еще немного…

– Цела?

– Да…

Ноги подламываются, в глазах красная пелена, а жилы трещат от натуги. Я заставил себя сделать другой полушаг, меч в вытянутой руке поочередно вытягиваю к кошкам, целясь в глаза, и все трое начали отползать, морды злобные, в глазах разочарование.

Вдруг одна прыгнула, но не на меня, а на первую из раненых. Та только вздрогнула, пыталась приподняться на слабых лапах, однако мощные зубы впились чуть ниже затылка и то ли прокусили позвоночный столб, то ли перервали главный нерв. Раненая пантера распласталась и больше не двигалась.

Все три начали с урчанием рвать ее мясо, настоящее женское отношение к себе подобной, а та раненая, что могла еще ползти, задвигалась чаще. За нею оставался широкий кровавый след, волочились внутренности.

Я перевел дух, затем задержал дыхание и, напрягши мышцы, медленно пошел вперед, наклонившись, как бурлак на Волге, почти до земли. Веревка дрожит, как туго натянутая струна, я сделал еще шаг, еще… тащить стало легче.

Обернувшись, я увидел, что выволок из трясины не Джильдину, а огромную глыбу быстро застывающей глины, если это глина. Голова богатырши торчит с задранным подбородком и оттопыренной, как у тапира, нижней губой.

– Ни… че… го себе, – прохрипел я, в глазах кровавые кольца, – сама… сможешь?

Ее шепот был едва слышен:

– Помоги… руки…

– Иду…

Я доковылял до нее, жадно хватая горячий воздух широко раскрытым ртом. Во внутренностях еще горячее, ухватился одной рукой за быстро покрывающийся твердой корочкой выступ, рванул на себя. Затрещало, глыба пошатнулась. Я оглянулся на пантер, рвут несчастную, в нашу сторону даже не оглядываются. Был соблазн убрать меч и схватиться обеими руками, но если вдруг бросятся к нам, то могу не успеть. Я так и потянул одной рукой, затрещало, за глыбой тянется липкое, словно выдираю муху из меда.

Оторвав наконец и отшвырнув целый пласт, я взялся за другой. В глубине началось шевеление, вздулся горб, я рассмотрел облепленный толстым слоем клея кулак. Он продавливался наружу, словно медленно поднимающийся из глубин болота пузырь воздуха.

Я перевел дыхание, обернулся на визг. Кошки разодрали первую раненую, прыгнули на другую. Та отчаянно визжала, но уже не сопротивлялась.

Лицо Джильдины покраснело от натуги, глаза едва не вылезают из орбит. Из клейкой массы продавилась наружу облепленная липкой гадостью рука. Я вздохнул с облегчением и повернулся к пантерам. Разорвав и вторую, они наконец насытились, лениво слизывали кровь с лап.

– Пошли вон! – заорал я и, подобрав камень, швырнул изо всех сил.

Камень ударил одну в бок, пантера взвизгнула, подскочила и, повернув голову, уставилась в меня с великим изумлением.

– Мало? – спросил я.

Я воткнул перед собой меч и снял с плеча лук. Пантера попятилась, затем развернулась и унеслась тяжелыми прыжками. Грациозность подрастерялась из-за отвисающего живота. Остальные скрылись почти незаметно, без шороха и протестующих воплей.

Я убрал лук на место, меч вытащил и, осмотрев, бросил в ножны. Джильдина высвободила руку, всю облепленную клеевидной массой, торопливо отрывала уже застывшие куски над местом, где должна находиться вторая рука. Я вспрыгнул на большой камень, через гребень видно, как пантеры все еще уносятся неторопливыми прыжками.

Еще дальше, в полумиле отсюда, блестит вода в крохотной впадинке. Я сфокусировал зрение, водоем не намного шире деревенского колодца, хотя насчет глубины ощущение такое, что дна нет вообще. Говорят же, что некоторые водоемы питаются водой из подземного мира, где мучаются души грешников.

Я потоптался еще, осматриваясь, глядеть в оба нужно именно мне, пока шварценеггериня еще не совсем, а когда повернулся к ней, она уже высвободила вторую руку и ломала обеими куски с затвердевающей липкой грязью. Мускулы напрягаются мощно и красиво, только ругается она сквозь зубы так, что и мужчины постыдятся.

Когда я соскочил с камня, она сказала резко:

– Стой!

Я остановился, сказал в недоумении:

– Стою. Где-то опасность?

– Не знаю, – процедила она. – Сейчас тебе просто повезло. Но не попадись, пока я не выберусь.

– Замер, – сказал я послушно.

В недвижимости глупо стоять, я снова вытащил меч, осмотрел придирчиво, счистил еще одно малозаметное пятнышко, все-таки клинок стерильно чист, кровь с него стекает, не сумев зацепиться. Джильдина освобождалась от на shy;липшей грязи все быстрее и быстрее, лицо мокрое от пота, спешит восстановить боеспособность.

Я приблизился, весь из себя джентльмен, спросил участливо:

– Помочь?

– По сторонам смотри, – прорычала она зло.

– Хорошо.

Я смотрел по сторонам и поглядывал на нее. Наконец сумела содрать прилипший, словно приклеенный, жилет, мускулистое тело как намазано толстым слоем полупрозрачного жира, она торопливо соскребывала с обнаженного тела эту грязь, я то и дело ловил на себе ее недоумевающий взгляд.

Наконец она буркнула с непонятным раздражением:

– Тебе что, даже не пришло в голову перерубить мечом веревку и удирать?

Я ответил с недоумением:

– А что, нужно было?

– Конечно, – ответила она твердо. – Любой бы так сделал.

– Я не любой, – ответил я с достоинством.

Она подняла с земли щепку и принялась соскребать ею, словно лопаткой.

– Ах да, – сказала она язвительно, – ты же дурак.

– Еще какой, – согласился я. – Просто живу не по законам выживания, а по законам общества. А там какая только хрень не существует! Ну, типа: сам погибай, а товарища выручай, женщин спасать нужно даже ценой жизни…

Она повернулась и со скребком, полным грязи, посмотрела на меня в упор, в синих глазах я увидел безмерное удивление.