Чтение 24–й страницы книги ~Эшафот забвения~

В этом Анджею можно было доверять абсолютно: камни были его слабым местом
- единственным слабым местом. Именно кольца и мелкие наивные драгоценности
первыми отбирались у просителей: в их отъеме гипнотическому Братны не было
равных. Подвыпивший дядя Федор как-то выдал тираду по поводу этой страсти
Братны: ?Если приглядеться, то наш карманный гений - не больше чем помесь
сороки-вульгарис и старого барыги-армянина с горы Мтацминда..."

Я тоже помнила, что старуха никогда не носила никаких колец. Она даже
отказалась надевать что-либо на съемку, хотя Братны настаивал на этом:
?Татьяна Петровна, роль требует, чтобы вы натянули на пальчик крохотный
бриллиант, он будет смотреться совсем неплохо...? Истрепавшиеся бусы и
серьги в ушах - другое дело. Но интерес Братны моментально потух, стоило ему
только приблизиться к кольцу.

- Вот черт, такое дерьмо я бы даже в сортир не надел! Хреновая чешская
бижутерия... А на съемках от александрита отказывалась, изводила меня
капризами, старая дура... За одно это стоило...

- Заткнись, Братны, - посоветовал Кравчук, выразительно косясь на меня, -
любое слово может быть истолковано не в твою пользу...

Это было запоздалое откровение, сейчас все было не в пользу Братны.
Впервые с начала нашего знакомства он стал мне откровенно неприятен - я была
почти уверена: будь кольцо ценным, он, не задумываясь, сорвал бы его с руки
старой женщины, чертов мародер.

- По-моему, она тебя откровенно ненавидит, - продолжал подначивать
Кравчук, - твоя ассистентка. Просто вызывающе терпеть тебя не может. Я даже
знаю, что будет дальше: шасть со студии в ближайшее отделение милиции - и
все выложит как на духу.

- Брось ты. Мы в одной упряжке. И она на моей стороне. Правда, Ева?

Братны подошел ко мне, взял меня за руку и проникновенно заглянул в
глаза; я знала, что произойдет дальше, но все равно успела удивиться
разительным переменам в Братны и во мне: на этого человека нельзя сердиться,
ему можно только подчиняться и идти за ним, умница, гений. Бог и дьявол в
одном флаконе, все, что ты делаешь, - единственно правильно...

- Правда, - прошептала я.

Но у Кравчука, видимо, был стойкий иммунитет к гипнотическим штучкам
красавчика Братны; не глядя на нас, он принялся рыться на столике. Перебрав
открытые коробки с подсохшим гримом, мятые салфетки, несколько захватанных
стаканов со следами губной помады по краям, чистоплотный Кравчук изрек:

- Н-да... Гнать в шею нужно таких гримеров. Развела помойку...

Это было несправедливо по отношению к Ирэн - она вовсе не была неряхой. И
в отличие от своего привыкшего к роскоши американского интеллектуального
кумира славилась запредельным безликим аскетизмом. Ничто в этой комнате не
напоминало о ее присутствии: никаких личных вещей, никаких безделушек, все,
что было связано с работой, она таскала в огромных размеров бауле, с которым
не расставалась. Единственный личностный штрих - крохотная, вырезанная из
старого ?Советского экрана? фотография Вуди Аллена, заткнутая за край одного
из зеркал. Чуть ниже висели еще две фотографии - красавчика сердцееда Жана
Маре и интеллектуальной стервы Бэтт Дэвис.

Щелкнув ногтями по изображению очкастого режиссера, Кравчук углубился в
изучение стаканов: на его месте я сделала бы то же самое. Понюхав остатки
содержимого, директор презрительно сморщился:

- Шампанское. Похоже на девичник, судя по губешкам на стаканах... Даже не
выдохлось как следует... - Пошарив под столом, он извлек едва начатую
бутылку шампанского, заткнутую пробкой:

- Смотри-ка, Братны, а у тебя народ на работе попивает...

- Он у меня и колется иногда, и коку нюхает, - скромно сказал Братны. - Я
это поощряю... Людям нужен маленький допинг для творческих свершений...

- Да знаю я... Связался с тобой... Ладно, все ясно... Ты смотри, а
шампанское очень дорогое, коллекционное, даже я себе могу позволить такое
только раз в году, на профессиональный праздник работников
правоохранительных органов... А я человек небедный. Кто же у тебя в группе
деньгами сорит, а, Братны? Пусть подают декларацию о доходах. Та-ак...
Наверняка здесь еще тара есть...

Кравчук открыл дверцу стола, покопался там и достал три стакана. Протерев
их ослепительной белизны платком, Кравчук ловко разлил шампанское по
стаканам.

- Прошу. Не пропадать же добру.

- Думаешь, стоит выпить? - с сомнением сказал Братны.

- Вполне. Берите свой стакан, Ева, - он почти насильно сунул мне в руки
стакан, - ну, не чокаясь, за вновь проставленную рабу Божью Александрову
Татьяну Петровну.

Братны и Кравчук выпили шампанское. Я к своему даже не притронулась.

- Нехорошо, Ева, - мягко пожурил меня Кравчук и снова наполнил стаканы, -
не по-христиански. За покойную надо выпить.

- Не терзай женщину, Андрюша, - вступился за меня Братны.

- Ну, как хотите. Отличная вещь!.. И какой букет! Значит, никто, кроме
тебя и твоей ассистентки, труп не видел?

- Ну-у... Судя по всему, нет. Если не считать того, кто это сделал,
конечно. - Анджей старательно избегал всего, что было связано со словом
?убийство?.

- А если все-таки видел?

- Если бы кто-то видел, об этом сейчас знали бы все. Рыдали бы по углам,
высказывали мутные версии и водку лакали. Я не прав?

- А вы почему не сказали никому, Ева? Не подняли хипеж? Такое
хладнокровие даже странно для неискушенной женщины, - он все еще продолжал
испытывать меня, он ничего не боялся, - она ведь не умерла своей смертью.

- А я ведь сначала так и подумала. Что она умерла. Что съемки загнали ее.
Эта шаль... Она была закрыта шалью. Я просто не увидела рукоятки... И не
было никакой крови...

- Ну да, нет крови - нет преступления. Нет мотива - нет преступления...

- Так и договоримся, - перебил Кравчука Братны, - нет никакого
преступления.

- Это мы еще обсудим. Оставайся здесь, закройся и никуда не выходи. У
тела тоже не шарашься. А я пока провожу Еву. Пойдемте, дорогая. - Он
галантно взял меня под руку: точно так же он взял бы под руку свою удачливую
первую жену, перед тем как получить вещи из гардероба Большого театра и
сдать взятый напрокат бинокль.

- До свиданья, Анджей, - едва успела пролепетать я; мягкая рука Кравчука
оказалась железной, как пасть бультерьера. Должно быть, локти его первой
жены всегда были в синяках.

- Завтра к двум. Не опаздывай, - как ни в чем не бывало сказал Братны.

Мы вышли из гримерки, и тотчас же от стены отделилась фигура
кравчуковского телохранителя Семена. Я тысячу раз видела эту восхитительно
круглую голову, эти покатые плечи борца вольного стиля, прижатые к черепу
уши, - Семен всегда забавлял меня. Но сейчас его присутствие показалось мне
дурным предзнаменованием.

- Где ты живешь? - В отсутствие Братны Кравчук сразу же перешел на
угрожающее ?ты?.

- На ?Пражской?.

- Далеко забралась. На работу-то на метро ездишь?

- На метро.

- Это мы уладим. Пойдем, Сеня, проводим женщину. Только сначала
поднимемся в группу.

...Весь длинный переход от павильонов до корпуса, где размещались
кинообъединения, меня не покидало чувство, что я иду под конвоем. Шаг влево,
шаг вправо - расстрел, было написано на добродушной физиономии Семена.

Наконец мы добрались до группы. Кравчук пошарил в бездонных карманах
своего стильного пальто и достал связку ключей. Открыв дверь, он пропустил
меня вперед: мышеловка захлопнулась. Ее остался сторожить верный Семен.

Кравчук усадил меня на стул и сам уселся рядом.

- А теперь поговорим начистоту, - сказал он бесцветным голосом, - значит,
обнаружила труп и решила никому об этом не говорить... Почему?

- Я сказала Анджею.

- Об этом забудь. Анджей не в счет. Он не имеет никакого отношения к
добропорядочным обывателям. Беспринципный сукин сын, который за свое кино
кому угодно глотку перегрызет, выжжет пол-?Мосфильма? напалмом и будет
устраивать ежедневный Холокост, если этого потребует дерьмовый крупный план
в финале. У этой безнравственной гниды свои причины не придавать убийство
огласке. Меня интересует другое - какие причины у тебя. И они должны быть
достаточно убедительными, чтобы я в них поверил. И ты сама должна очень
постараться, чтобы быть нашим союзником... Ну!

Я молчала. Этот бесцеремонный нахрап уж слишком напомнил мне незабвенного
Костю Лапицкого: должно быть, все отбросы спецслужб читали в детстве одни и
те же потрепанные книжонки и одни и те же русифицированные комиксы в
журнале ?Мурзилка?.

Кравчук, казалось, нисколько не озаботился моим молчанием.

- Для начала покажи-ка документы. Все так же сохраняя молчание, я ткнула
ему мой пропуск.

- Брось! Эту картонку я сам тебе выписывал. Обычная практика нашей
дерьмовой съемочной группы. А что-нибудь посущественнее?

- Ничего посущественнее нет. У меня нет никаких документов.

- Не носишь с собой, понятно.

- У меня вообще нет документов. Кравчук не удивился и этому:

- Вот как? В Москве - и без документов? Ты в федеральном розыске?

- Что-то вроде того, - хитрить с ним было бесполезно, но это могло
сыграть мне на руку: уж очень мне не нравился допрос, учиненный ретивым
директором, - это и есть причина. Не хочу быть ни во что замешанной.

- Я предполагал что-то подобное. Этот гений ни одного приличного человека
в свою съемочную группу не возьмет. У него такое кредо, видите ли, это
возбуждает его творческую потенцию... Не группа, а СИЗО какой-то. В кого ни
ткни - все с грешками. В этом отношении Анджею можно доверять. Но тебе я все
равно не верю.