- На память.
- Музей что ли собираетесь открыть? Музей имени Иванова, звучит, неправда
ли?
- А что, неплохая идея.
- У меня плохих не бывает. Да вы зашли бы, глядишь, что-нибудь для вашего
музея и подкинул бы. Ей богу, Ицик, совсем вы чужой стали, заходите, как
представится случай.
Я не стал дожидаться пока случай представится, и на следующий день
поспешил к нему в гости.
Он выбежал ко мне навстречу, усадил за столик, предложил пиво и сам завел
разговор:
- Я знаю, что вы нашли у меня в туалете, - с упреком сказал он. - Я
замешан в Уилловой истории, признаю. Но я не убивал его.
- Откуда вы знаете, что его убили?
- Иначе, с какой бы стати вам копаться в его личных вещах?
- Я ведь сказал - на память. Да вы и сами что-то собирались передать мне,
не так ли?
- Да так. Об одном только прошу, не тяните резину. Я же знаю, вас
интересует, как ко мне попали эти проклятые страницы?
- Не стану отрицать.
Фридман посерьезнел, глотнул пива и начал издалека.
- Господин Борухов, я болен, может быть даже смертельно болен.
Я удивленно всплеснул руками, но он сделал нетерпеливый жест:
- После моей смерти поступайте как знаете, но теперь постарайтесь, чтобы
все, что я скажу вам, осталось между нами.
- Можете не сомневаться, Мордехай Наумович.
- Вы читали Уиллово сочинение?
- За исключением последних страниц, которые надеюсь найти у вас.
- Вглядитесь в мое лицо, внимательнее... Догадываетесь?
- Прошу прощения, что вы имеете в виду?
- Перед вами племянник.
- Э... простите, я не совсем понимаю...
- А что тут понимать, я ведь так и не совладал тогда с Веньямином. Увы,
мне так и не удалось расшифровать записки старого ботаника, не сработали
бумажки проклятые.
- Да, но в дневнике Уилл величает его Шмуэлем, и кроме того, у вас разные
усы... да и шея...
- Ну еще бы, стал бы он меня раскрывать. Я ведь содержал его в последние
годы... Я действительно знавала его отца - Константина Сергеевича.
- Да, помню, вы часто говорили об этом.
- Представьте себе, я даже кое-чем обязан ему.
- Но вы ведь, кажется, работали в разных сферах.
- В параллельных.
- Вы воровали, а он карал?
- Не воровал, а брал причитающееся. "Мусор" он был важный, и также, как
все его коллеги, питался из нашей кормушки. Однажды он помог мне всучить
взятку министру торговли Узбекистана. Понятливый был человек, зихроно ле
враха, не то что сын его, недоносок этот, Уилл: и сам ни с чем остался и
мне ничего не перепало.
- Вы утверждаете, что не убивали Уилла?
- Боже упаси, единственным моим желанием было припугнуть подлеца.
- Удалось?
- Нет, пугать его было бесполезно. Поначалу он еще держался: поехал в
Негев искать работу. Не нашел. Вернулся в Холон. Белла дала ему от ворот
поворот. Он запил, продал оставшиеся пожитки отца и, спустив на пустяки
последние гроши, явился ко мне с повинной.
- С таким же успехом он мог появиться у Беллы?
- Вы не знаете Уилла. Просить у Беллы милостыню он постеснялся, гордость
знаете ли. Он ведь аристократ, хоть и в третьем поколении.
- А что Белла?
- Изумительная женщина. Я ее еще по Ташкенту знаю.
- Разве она не из Душанбе?
- С чего вы взяли? Я часто снабжал ее дефицитом в Ташкенте. Очень милая
женщина, и что она нашла в этом дебиле.
- Вы имеете в виду ее мужа?
- Нет, я имею в виду Уилла.
- Кто же в таком случае был ботаник?
- А он и в самом деле мой дядя. Может быть, слышали - Семен Эммануилович
Кальштейн, известный узбекский аграрий.
- Нет, не слышал.
- В Ташкенте дядя Сеня был ректором сельскохозяйственного института. Там,
кстати, и начал растить деньги. Его первые опыты в Союзе шли как по маслу.
Деньгу дяде удалось взрастить, но советский рубль уже пошел на убыль, а
гнать просто макулатуру, извините, не было смысла. Узбеки к тому времени,
вздумали менять деньги и ему на этот случай надо было спешно перестраивать
технологию производства. Прибавьте к этому нестабильную обстановку в
регионе. Словом, растить местную таньгу, несмотря на плодородную узбекскую
почву, дядя не рискнул.
- Но причем тут вы?
- Я первый подсказал ему, что для его экспериментов нужны заграничные
климатические условия. Он согласился.
В Израиле дело долгое время не ладилось: из-за постоянной инфляции, он не
мог настроить цветок на выпуск шекелей. Иногда, правда, мы снимали одну,
другую тысячу. Эти средства я пустил в дело - открыл небольшой лимонадный
заводик. К сожалению, раскрутить бизнес не удалось, народ тут привык пить
Кока-колу...
- Как же вы поссорились?
- Я предложил ему растить доллары, а он заупрямился и настаивал на
шекелях. Дескать, не патриотично в еврейском государстве производить
американские дензнаки. Совсем не разбирался старый в экономике. Уж очень
не терпелось ему сделать что-либо для этой страны. Я многократно говорил
ему, что страна этого не оценит, так оно впоследствии и вышло: после
смерти он и евреем-то признан не был - похоронили его как гоя на задворках
христианской церкви.
Моя практичность раздражала его. Старик надеялся на свои деньги построить
рай на земле обетованной.
Все остальное вам известно. Дядю я потерял, Веньямина тоже. На оставшиеся
деньги открыл сеть пивнушек для русских олим, а Уилла содержал и
пестовал до самой его смерти, хотя вряд ли он этого заслуживал.
- Зачем же вы охотились за его дневником?
- С чего вы взяли, что я охотился? Напротив, кое-кто охотился за бумагами
старика. Их у меня выкрали вместе с сейфом.
- Вы же сказали, что бумаги у вас не сработала?
- У меня да, но я не уверен, что кто-нибудь сейчас не гонит деньгу,
воспользовавшись ими.
- Сомневаюсь.
- Позвольте мне не принять ваших сомнений.
- И все-таки, зачем вы прихватили с собой страницы?
- Из интереса: что ни говори, а я все же послужил прототипом Уилловой
повести. Кстати, дочитав эти каракули, вы поймете, что я его не убивал.
Из дневника Уилла Иванова:
"Я очнулся у себя на квартире.
Анатолий прикладывал холодный компресс мне на лоб. Несмотря на приятную
прохладу, голова моя раскалывалась от боли.
Анатолий суетился надо мной, как мать над ребенком. Профессиональный
массаж, в котором он оказался непревзойденный мастер, пошел мне на пользу,
боль как рукой сняло.
- Где вы этому научились? - спросил я.
- Да было дело, - замялся он, содержал массажный кабинет в Тель-Авиве.
- Раскрутились? - спросил я, вспомнив о своей службе.
- Куда там. Поначалу народ валил, полагая, что я поставляю девочек, а
когда сообразили, что девочки у меня не дают, клиентов как ветром сдуло. А
я, между прочим, кредит брал в банке...
- Ну и что?
- А ничего, пошел играть на мандолине, на Аленби...
Я облокотился на спинку дивана и огляделся.
Супермены устроились в салоне в ванных халатах и домашних тапочках на
босу ногу. Один из них, очевидно, гомик, сидел на коленях волосатого
мужика по кличке Бабуин и вслух читал "Едиот Ахронот".
Названия статей были пестрыми и оглушающими: "Русские разборки",
"Кровавая драма в гостинице", "Террор русской мафии"
- Это все про нас, шеф, - сказал Анатолий, виновато улыбаясь. - Только
зря они про террор-то, куда нам до арабов.
- Причем тут русские? - удивился я.
- Шеф, у нас так, если у вашей жены, не дай Бог, произойдет выкидыш, это
свяжут с б...ской репатриацией и русскими врачами.
- Где племяш? - спросил я, поняв, что его не переспоришь.
- Шеф, - сказал Анатолий, - мы дрались хорошо. Мы оттеснили их на первый
этаж. Мы перекрыли выход. Племянник был ловушке. Мы уже брали его, он это
понял и позвонил в полицию. Босс, нам пришлось убираться.
- Ослы! - Заорал я. - Упустили-таки.
Я хотел, было заскрежетать зубами от злости, но почувствовал, что во рту у
Маркеев Олег
Афанасьев Роман
Марко Джон
Орлов Алекс
Андреев Николай
Белов Вольф