Македонского.
Прометея? К Прометею орел прилетал клевать печень раз в день, а жена это
делает круглосуточно.
фамильным гербом на дверце. Расторопный слуга услужливо распахнул дверцу, и
из экипажа не торопясь вышел высокий седовласый старец с прямой,
выработанной раз и навсегда гвардейской выправкой. На черном старомодном
сюртуке нового гостя выделялся лишь белый крест Георгиевского кавалера
второй степени.
снимая цилиндр и склоняя голову, но при этом как-то поскучнев лицом.
Примолкли и все остальные. Во-первых, Сухоруков был старше их лет на
тридцать. По сути он оставался осколком своей эпохи, пережитком николаевских
времен. Доблестно воюя в Польше, на Кавказе и в Средней Азии, он приобрел
славу храбрейшего воителя, но жуткого ретрограда. Отмену крепостного права и
все остальные реформы Александра Второго он встретил в штыки. Вряд ли в
России имелся другой такой человек, более смело критиковавший все
нововведения, чем этот старый служака. И царь прощал ему все, слишком
большая часть дворянства говорила голосом этого солдафона. Огромное
состояние позволяло жить Сухорукову так, как он хотел, в своем мире, с
покорными рабами и прежними порядками.
соизволил с ними поздороваться своим хриплым, навеки сорванным в кавказских
горах голосом:
профессор? Надеюсь, повод, по которому он нас созвал, будет стоить
потраченного нами времени.
положению к князю, ответил барон.
первым ступил на крыльцо, где рослый детина с вечно заспанным лицом,
привратник Пахом, давно держал открытой входную дверь. А навстречу гостям
уже спешил своей переваливающейся косолапой походкой Мирон.
сказал ему старый вояка, отдавая Пахому цилиндр и трость.
Вернулся он очень быстро, с посеревшим растерянным лицом и трясущимися
губами.
показывал назад, куда-то в глубь кабинета.
четко и ясно, что стряслось?
кабинет. Вслед за ним, столкнувшись плечами в дверях, проследовали и
остальные трое гостей.
и ужасной. На цветастом бухарском ковре, как раз на вытоптанной за долгие
годы дорожке, покоился лицом вверх профессор Андриенко. Левая рука ученого
лежала на груди, а в правой он судорожно сжимал сломанное гусиное перо.
Дышал хозяин дома редко и тяжело, а глаза его хоть и были открыты, но видел
он скорее всего, не лица вошедших к нему людей, а Господа Бога и его
ангелов.
пристально разглядывая лицо больного.
Николаев, единственный из всех имевший какое-то отношение к медицине, сразу
отмел эту мысль:
барон, за ноги, понесли.
поволокли его из кабинета. Сзади все так же прямо шествовал Сухоруков. Мирон
настолько растерялся, что показал господам вместо спальни дорогу в столовую.
Здесь подуставшего Корфа сменил Пахом, парень хоть и флегматичный, но зато
очень сильный. Николаев спереди поддерживал голову Андриенко. В таком
порядке они и прошли в спальню.
дворецким, как это ни странно, ушел и князь. Николаев подложил под голову
небольшую подушку и сказал Пахому:
подумал, что воду он видел в кабинете профессора. Незамеченным он вышел из
спальни и вернулся в кабинет, благо дверь его осталась открыта. Уже взяв в
руки графин, Бураев вдруг заметил на столе в открытой маленькой коробочке
необычную монету. Несмотря на всю неординарность и нервозность ситуации,
Викентий Николаевич сразу понял, что это такое. Он уже видел такую монету в
собрании князя Трубецкого. Переведя взгляд чуть левей, Бураев прочитал в
открытой тетради запись профессора Андриенко. Левой рукой он быстро
пролистал тетрадь к самому началу и за какие-то секунды понял всю суть и
ценность последнего приобретения профессора.
возрасте, но и заболел ею гораздо сильнее, чем его друзья. За краткие
мгновенья он оценил всю сложность своего положения. Он никогда не сможет
приобрести этот рубль! Как раз сейчас весь его немалый капитал до последней
копейки был вложен в постройку очередной железной дороги. Еще неделю назад у
него были кое-какие деньги, но все их съела подготовка к свадьбе. Любой из
троих его собратьев по нумизматике, не колеблясь, отвалит этому Дергунову
пять тысяч рублей! Корф может дать еще больше, а про князя и говорить
нечего, тот не пожалеет и двадцати тысяч ради своей прихоти.
решительности Бураева. Легким щелчком закрыв коробочку, он сунул ее в
боковой карман, в более обширный внутренний как раз поместилась черная
тетрадь. Графин он брать не стал. Через открытую дверь было видно, как в
спальню протопал Пахом с кувшином в руке.
делом: барон пытался поить профессора водой, Николаев же, разорвав сорочку,
растирал грудь Андриенко одеколоном. Все эти меры помогали плохо. Старый
ученый по-прежнему хрипел мучительно и надрывно, глаза у него закатились.
Никто не заметил долгого отсутствия предпринимателя. Но не было в спальне и
Сухорукова. Стоило Бураеву подумать про это, как князь величественной
статуей показался на пороге.
в другой конец Петербурга. Я послал своего лакея за лейб-медиком Лямке. Он
пользует меня, да и живет здесь недалеко.
заглянув в закатившиеся глаза, он отрицательно покачал головой.
священником.
минут после приговора доктора. Медик еще пытался что-то сделать: массировал
грудь, подносил к губам покойника зеркало, но было видно, что все его усилия
тщетны. Все четверо невольных свидетелей смерти перекрестились и вышли из
спальни в обширную гостиную.
насмотревшийся за свою армейскую жизнь самых разнообразных жизненных
финалов, держался более сдержанно, только глаза его блестели сильнее
обычного.
Бураев, думая уже совсем о другом.
и есть тот самый его сюрприз? -- заметил Николаев.
светлость, Андриенко ничего конкретного не написал в вашем приглашении?
бумаги.
вас, но... впрочем, это секрет. Приезжайте, не пожалеете. Ваш профессор..."
Почти то же самое, что и у нас, -- подвел итог Викентий Николаевич, -- ничего
конкретного.
чести, так что, я думаю, нам позволительно.
Взоры пяти мужчин устремились на стол. Кроме стопки книг, затейливой
чернильницы в виде арапчонка, сидящего у диковинного сосуда, подставки с
заточенными перьями, декоративного ножа для разрезания книг и тетради с
переводами, имелся и еще один листок бумаги. Николаев, зайдя за стол и не
прикасаясь к листку, а лишь нагнувшись над ним, прочитал:
в пользу Санкт-Петербургского археолого-нумизматического общества с целью
создания музея соответствующего направления. Также ..." Далее, господа,
только длинный прочерк.