разглядывал, пытаясь найти хоть какую-то зацепку для своей капризной
остаточной памяти или хотя бы для воображения и интеллекта. Поди разберись,
из чего сотворена эта штука - из металла или кости, из хитина или
пластика...
знакомый голос. - Даже к мертвым.
за рукав.
слишком любопытных.
шириной плеч, но руки имел большие, жилистые и, безусловно, очень сильные.
ребенок. И слова твои звучат как-то не так, как должно быть.
некоторые люди поступают не так, как принято, но это совсем другое. Они
просто чудаки, а ты...
был просто сумасшедший.
голого человека, а теперь посмотри туда, - я указал рукой на черные макушки
Башен. - Разве Холодные башни не кажутся тебе странными? Ведь это не вы их
построили. Разве не странно, что две силы борются над вашими головами, а вы
и понятия не имеете, зачем они существуют?
Пылающая прорва была всегда. Мне вовсе не интересно, откуда они появились. А
ты сам разве задумывался, кто построил вон те скалы, кто разровнял луга и
прокопал реки?
знаешь.
посмотрел в небо, собираясь с мыслями.
необходимый для защиты Города. С каждым годом под землей остается все меньше
холода, и сила Башен уходит. Возможно, когда-то она совсем иссякнет, и тогда
посланники Прорвы...
слово само попросилось на язык.
Лапа. - Но мы считаем их детьми Пылающей прорвы.
раньше они были совсем другими. И с ними можно было бороться.
слова, - сказал Медвежья Лапа, насупив брови.
сам являлся ходячим доказательством, но кого это убедит? Просто в нужный
момент, на каком-то слове нашего разговора память вдруг приоткрылась - и
снова захлопнулась. Молниеносно, как затвор фотоаппарата. Я успел лишь
вытащить это слово - аэроиды - и понять, что они существовали в моей далекой
полуреальной жизни.
мнений. Может, прав ты, а может, и я. Нас некому рассудить, поэтому не будем
зря спорить.
просто так потрепал языком. Наверняка ему казалось, что в моей болтовне есть
хотя бы грамм какого-то тайного смысла.
доказать хоть одно слово.
ерунда? - тихо проговорил я. - Сами они выросли, что ли? Да на них же
заклепки видны!
работу!
сейчас. Может, очень не скоро. Но найду обязательно.
самостоятельно. Зачем я здесь? Почему не стремлюсь обратно? Какова моя
миссия? Ни один из этих вопросов не заставлял мои мысли биться сильнее, а
тело - действовать. Однако вопросы нужно решать. Потому что нельзя до
скончания дней выносить навоз из конюшен, мечтая о каких-то неясных
переменах. Их не будет, пока я не начну шевелиться.
вопросы задавать? Я беспомощен, как слепой перед раскрытой книгой. Я в
положении лягушонка, который не успел заползти в нору на зиму и оказался
один на выпавшем снегу.
но не умираю с голоду. Я живу в грязи, но могу смывать ее каждый вечер. У
меня нет друзей, но есть с кем поболтать. У меня нет будущего, но разве
недостаточно настоящего?
башенки и смотрел на уходящее за горизонт солнце. За спиной небо уже
потемнело, и можно было разглядеть, как вспыхивают миллионы таинственных
огоньков на склонах далеких гор. Их мерцание было призрачным, неверным,
почти неуловимым. Так иногда вспыхивает морская волна ночью - и не можешь
понять, сверкнули ли там тела крошечных существ или просто показалось.
далеко-далеко, над горами. Я не боялся их. Одиночные аэроиды не страшны
Городу, живущему под защитой Башен.
Чувствовалась остаточная энергетика схлынувшего людского потока. Теперь лишь
изредка можно было увидеть работника, ковыляющего домой, или женщину с
тяжелым тюком на плече, или торговца с тележкой. Я смотрел на них и думал:
"Они такие же, как и я. Вернее, я стал таким, как они".
радость выливается в тошнотворное пьяное столпотворение, в котором люди
стремятся только поскорее опуститься до уровня животных?
забора доносилась унылая баллада о крестьянине, который обманул своих
соседей и землевладельца, а потом взял себе его землю, его свинарник и
красивую жену. Других тем просто не было. Песня не имела мелодии, был лишь
неровный агрессивный ритм, под который представлялись дикари, прыгающие
вокруг котла с человечиной.
жизнь, но она замирала. Кто-то перетаскивал бочонок из сарая в сарай. Кто-то
копая палочкой в куче гнили, выискивая съедобные кусочки. Наконец остался
один староста. Он расстелил рядом с воротами несколько тряпок, завалился на
них и через пару минут захрапел, спугнув пару бродячих собак за воротами -
таких дохлых и уродливых, что никто до сих пор не позарился на их мясо.
тюфяк, продавленный и плоский, как стелька. До дверей оставалось шагов
десять, и я даже слышал, как переговариваются в темноте лошади. И тут меня
окликнули.
силуэт. Долговязый угловатый силуэт, который мог принадлежать только одному
человеку.
двери, разбрасывая грязь ботинками.
сказав ни слова, поспешил за ним. Его комната была очень просто обставлена -
кровать, узкий стол у стены, три табуретки. В углу валялись два полупустых
дорожных мешка.
вечную ухмылочку. Но я смотрел не на него. Я смотрел на стол. Там стояла
деревянная тарелка, а на ней - кусок нормального жареного мяса! Его окружала
горка желтоватой картошки, рядом лежал пучок зелени. И стояла большая кружка
с напитком пивного цвета.
животному".