Чтение 24–й страницы книги ~Закон негодяев~

Они вошли в номер, сохраняя молчание. Ни слова не говоря, Тамара прошла в ванную комнату. Он сел в кресло, пытаясь собраться с мыслями. Чудесное появление Автандила, конечно, избавило его от целого ряда проблем, но не приблизило к решению главной задачи. Он должен был узнать, кто именно нападал на людей Руруа два дня назад. И кому выгодно захватить контроль над Батумским морским портом. На эти вопросы он по-прежнему не имел ответа.

Из ванной комнаты вышла Тамара. Она была по-прежнему в брючном костюме.

Сумочку она аккуратно повесила на ручку двери. Он не удивился. Ожидать чего-то большего было бы глупо.

— Хотите вина? — спросил он у женщины.

— По-моему, мы выпили достаточно, — она смотрела ему прямо в глаза.

— Да, — вынужден был согласиться он, чувствуя, как гудит голова.

Грузинские вина имели одну потрясающую особенность. Их можно было пить литрами, совершенно не испытывая при этом опьянения. И лишь затем вино, словно кузнечным молотом, било сначала по ногам, затем по руками и, наконец, по голове злоупотреблявшего этим нежным благодатным напитком несчастного.

Он уже находился в первой стадии, когда ноги фактически отказали ему.

Теперь кузнечный молот должен был ударить по рукам. Тамара была в лучшем положении. Во-первых, она столько не пила, во-вторых, она четко знала свою норму. Теперь ему приходилось даже опасаться, что женщина может захотеть остаться у него в номере. В таком состоянии он был явно не в форме и в лучшем, случае мог заснуть у нее на плече.

Она, видимо, это почувствовала. Как, впрочем, любая женщина чувствует, когда мужчина страстно желает обладать ею, а когда равнодушен. Словно испускающий неведомые волны, мужчина-охотник притягивает к себе женщину каким-то особым запахом, состоянием, в котором он находится, словно его безумный хаотичный порыв имеет четкую форму энергетического коридора, в который попадает женщина, и из которого она уже не может выбраться. Как, впрочем, и наоборот. Но в противном случае энергетические коридоры бывают не такой интенсивности и частоты.

Очевидно, женщинам не хватает этого безумия и хаотичности, когда чисто животные порывы заглушают все позывы разума. В сексуальности любого мужчины есть что-то от животного, дикое, необузданное, разрывающее душу чувство голода.

Сексуальность женщины больше напоминает позывы земли, первые ростки весной, почки, набухающие на ветвях, распускающиеся листья. Она словно исполняет свой вечный долг, он отдается безумию.

Тамара сразу почувствовала его состояние.

— Кажется, вы действительно много выпили, — с некоторым сочувствием произнесла она, — вам лучше поспать.

— Да, — вынужден был согласиться он к своему стыду, — мне действительно лучше поспать.

Молот начал бить уже по голове.

Она, ничего больше не сказав, забрала свою сумочку и вышла, громко хлопнув дверью. Он, как был в одежде, сразу свалился на постель.

Проснулся он утром следующего дня. Даже не открывая глаз, он почувствовал, что в комнате кто-то есть.

Когда он все-таки разжал веки, то обнаружил направленное на него дуло пистолета с надетым глушителем. Сидевший в кресле незнакомый мужчина весело улыбался ему.

ГЛАВА 18

Первую половину дня Борис Григорьевич Лазарев провел на заседании Государственной Думы. С приближением декабрьских выборов депутаты все чаще и охотнее высказывались, пытаясь четче обозначить свою позицию, заручившись поддержкой крупных партий, по списку которых можно было пройти в Думу, минуя изнурительные дебаты в одномандатных округах. Резко увеличилось число «державников», «патриотов». Настоящие патриоты России, и правые, и левые, оказались отброшенными этой безудержной толпой демагогов, моментально приспосабливающихся под новые веяния.

Особенно выделялся публицист Зуйкин. В семидесятые годы работавший на партийной работе и слывший непримиримым коммунистом, оплотом партийной организации, с пеной у рта доказывавший бессмертность идей марксизма-ленинизма, он после начала перестройки очень быстро сообразил, как нужно сориентироваться.

И превратился в непримиримого демократа, прямо Марата демократии. Его обличающие коммунизм речи, его гневные статьи в газетах, его выступления по телевидению ясно показывали, каким кристально честным и чистым должен быть демократ новой формации. Во время октябрьских событий девяносто третьего он был одним из тех, кто требовал «раздавить гадину» — не понимая, что демократу как-то неприлично требовать раздавить собственный законно избранный парламент.

А затем быть избранным в парламент, пусть уже называющийся не Верховным Советом, а Государственной Думой. Но теперь, с приближением новых выборов, почувствовав новые веяния, Зуйкин начал быстро дрейфовать в сторону «державников». Несмотря на свои демократические воззрения, он гневно осуждал всех разрушителей России, одобрял Президента в его Чеченской войне, говорил о величии страны. Поразительные метаморфозы коммуниста-демократа-державника уже, похоже, никого не удивляли. Время подлецов диктовало свой выбор.

В перерыве Лазарев подошел к Зуйкину, поздравил его с удачным выступлением, попросил поехать вместе с ним в избирательный округ, откуда баллотировался сам Борис Григорьевич. К разным партиям он принципиально не примыкал, а защиту в виде думского билета иметь было необходимо. Только статус депутата давал полную неприкосновенность, и многие соратники Лазарева это отлично сознавали.

Обедал Лазарев прямо в здании Государственной Думы, он был неприхотлив в еде. После перерыва он поехал в свой офис. Кроме сопровождавших его повсюду в Думе двоих охранников, названных «помощниками депутата», на улице его ждали еще пять человек. В последнее время такая охрана была просто необходима.

На трех автомобилях они выехали на Тверскую, и набирая скорость, понеслись вверх по улице. Лазарев сидел в автомобиле молча, он не любил, когда в машине играла музыка. Зазвонил телефон. Он снял трубку. В автомобиле был установлен специальный спутниковый телефон.

— Да, — нехотя сказал Лазарев. Перспектива снова отвлечься на избирательные баталии, его немного раздражала.

— Это я, Борис Григорьевич, — услышал Лазарев взволнованный голос Михаила, одного из самых близких своих людей, — только что получили сообщение. В Нью-Йорке застрелен Вахтанг Стомболишвили.

Он помолчал. Собственно, этого и следовало ожидать.

— Сообщение точное? — спросил он наконец.

— Да, мне звонили прямо из Нью-Йорка. Обещают прислать по факсу даже газету с подробностями.

— Когда пришлют, переведите и отправьте мне, — распорядился Лазарев.

— Газета на русском, — уточнил Михаил.

— Тем более, — он отключился.

Все было закономерно. Видимо, Гогия, Хотивари и их люди узнали об измене Вахтанга и решили с ним разделаться. Так и должно было быть. В их среде не любили перебежчиков. В решающий момент Вахтанг сдал своих партнеров и земляков Рябому, а теперь те, в свою очередь, отомстили. Так вот почему было это дерзкое нападение на банк! Они все выяснили. Тогда можно будет ожидать крупных, очень крупных неприятностей. Нужно будет связаться с Рябым, пусть помогает. Это была его идея. Хорошо, если против них выступят только грузинские группировки. А если совместно все кавказцы, да плюс еще этот гнида Вася Черный?

Тогда, пожалуй, им не удержаться в городе. У кавказцев сильные позиции и в мэрии, и в правоохранительных органах города. Да, война будет нелегкой. А у него кроме Мансурова нет никаких союзников. Хотя Рябой стоит трех группировок.

Но если он захочет помочь. Раздался еще один телефонный звонок. Он, поморщившись, взял трубку, не могут подождать.

— Как дела? — отчетливо услышал он знакомый голос.

Это было как наваждение. Он только что думал о Рябом. Даже имея спутниковую связь, он не мог привыкнуть к тому, что ему могли позвонить в любой момент из Америки. Психологически бывшему советскому человеку было трудно перестроиться.

— Ничего, — хрипло сказал он, кашлянув, — ничего.

— Простудился, что ли? — ласково спросил Рябой.

— Нет, конечно нет.

— Слышал о сегодняшнем происшествии в Нью-Йорке?

— Да, мне уже передали. Убит Вахтанг.

— Понимаешь, что это значит?

— Они все поняли. Поэтому и напали на наш банк.

— Денег много унесли?

— Не очень. Сто миллионов рублей. Так они же не из-за денег нападали. А чтобы показать нам свою силу, — пояснил Лазарев.

— Это я и без твоих разъяснений знаю. Значит, силу хотят показать.

Этот телефон передавал даже дыхание Рябого. Словно он находился совсем рядом, на соседней улице.

— Я пошлю пару-тройку своих ребят, — немного подумав, сказал Рябой, — ты их сам встречай. Прилетят послезавтра самолетом «Дельта» из Нью-Йорка. Хорошие, проверенные ребята. У каждого из них будет красный шарф. Пусть примут участие в твоих разборках. А Мансурову передай: увеличим его долю, пусть тоже даст тебе людей. И собери всех ребят. Давить будем черномазых.

— Думаете, они все вместе, заодно?

— А ты как думаешь? Это они для дураков воюют друг с другом у себя на Кавказе. Здесь они дружно ходят, парами. И в Москве тоже. Но других пока не трогай. Пусть думают, что мы ничего о них не знаем. Что думаешь сегодня предпринять?

— Уже предпринял. Видимо, лавры «Михо» не дают покоя Арчилу Гогия. Твой парень высший класс, просто золото. Сегодня он скажет свое слово.

— Береги его, — посоветовал Рябой, отключаясь. Лазарев провел рукой по лицу. Рябой прав. Не стоит пока показывать другим группировкам, что они просчитали всю игру. Пусть думают, что идут обычные разборки между группой Лазарева и людьми Арчила Гогия.

Он не мог даже представить себе, что в двух километрах от него стоит белый «мерседес» Хотивари, в котором слышали каждое слово их разговора.

Специалист из Детройта был настоящим волшебником, он умел творить чудеса.

Технический прогресс, который так ловко использовал Гурам Хотивари, приносил ему немало приятного. А обладание информацией было высшим итогом их усилий.

Теперь, услышав о готовящемся покушении на жизнь Арчила, он впервые задумался.

И не знал, как ему поступить. С одной стороны, Арчил Гогия и его люди наиболее боеспособный отряд в их среде. С другой… слишком боеспособны. И в решающий момент Арчил просто займет место убитого «Михо». А он, Гурам Хотивари, правая рука Мосешвили, собственно, и подготовивший всю операцию, останется не у дел.

Такая перспектива его мало устраивала. Он задумался еще раз. Решение нужно было принимать быстро, и выбор был мучительно трудным. Он поднес свой телефон к глазам. В последнее время у него начало портиться зрение. Набрал номер телефона Гогия, того самого, который поднимал только Арчил, лично.

— Слушаю, — раздался недовольный голос Арчила.

— Батоно Арчил, — он впервые говорил с Гогия абсолютно спокойно, — это я, Гурам.

— Что нужно? — Арчил не любил Хотивари и всегда ясно давал это понять.

— Мы тут посоветовались, — начал Гурам, — нужно все-таки решать, как быть с долей «Михо». Семья все положенное получит, но с остальным что делать?

Какой процент делить, с кем?

— Это пусть тебя не волнует. «Михо» ушел — теперь нужно, чтобы кто-то возглавил его фирму. Мы тут советовались, решили, что Зураб подойдет лучше всех. А я стану председателем совета компании. Устраивает?

Он не предложил ничего Хотивари, и это было больше чем оскорбление. Но показывать сейчас свою обиду нельзя. Гогия вполне способен отомстить в оставшиеся ему несколько часов жизни. А вот спросить следует, иначе Арчил начнет его подозревать. И тогда — ведь человек Рябого может и промахнуться.

— Батоно Арчил, а мне вы ничего не оставляете? — спросил Гурам. Голос почему-то получился веселым.

— Не беспокойся, не забудем. Свою долю ты тоже получишь, — снисходительно сказал Арчил Гогия. И подписал себе смертный приговор.

— Спасибо большое, — ему была приятна сама мысль, что он в последний раз говорит со своим грозным противником-соратником. «В последний раз говорит», — подумал Гурам.

— Скажите, — он уже просто продлевал это удовольствие, — а что нам делать со следователями, ведущими дело «Михо». Людей за ними больше не посылать?

— Держи людей, конечно. Мы еще убийцу не нашли, — напомнил ему Арчил, — зачем глупые вопросы задаешь?

— Если вдруг я вас не найду, — он почувствовал, что нужно кончать беседу, — с кем мне связаться?