с неподдельным интересом разглядывал одного из тех, о которых ему
рассказывали Капитан и Библ, вернувшиеся из экспедиции в мире зеленого
солнца.
поклясться, что он удивлен. Еще бы: прозвище космонавта никак не
соответствовало его внешности, а такое несоответствие было трудно понять
не обладающему чувством юмора гедонийцу.
исключают имя.
ирония, шутка. А кто ты в Аоре, вольный или подражатель?
показалось.
очень понятно ответил:
вчерашнего школьника. Ничего особенного ни во внешности, ни в поведении.
Даже одежда не изменилась. Значит, информация накапливалась за счет других
качеств и, вероятно, никому не угрожающих. Да и в голосе ксора не было
страха. И никто не обращал внимания на их столик, никто не пытался
незаметно ускользнуть, как получасом ранее, когда в лепо резвились маги.
сущность. Тот сидел нагнув голову и полуприкрыв глаза, словно слушал
неслышное ни Капитану, ни его собеседникам. Потом встал, чем-то
озабоченный.
терять времени. - Он посмотрел на ксора: - Ты тоже пойдешь с нами, будешь
нужен. - И добавил торопливо: - Один, один, без корпорантов. Нас и так
слишком много.
люди, посидели, ушли. Что тут удивительного?
протянул руку Малышу:
снова вышли в городе, в каком-то "третьем порядке", который ничем не
отличался от тех "порядков", какие они видели на открытых плоскостях Аоры.
Та же ровная, чуть поблескивающая крыша-улица, та же замысловатая игра
красок на стенах домов-туннелей, те же голубые площади внизу. И только не
было тишины, привычной уже в Аоре, насыщенной шуршанием платьев женщин,
всегда более изобретательных в одежде, мягкой поступью никуда не спешащих
прохожих, еле слышным дыханием соседа рядом - тишины, чуть звенящей, как в
летний полдень над полем клевера.
да еще зрители на крышах, - гудела угрожающе и сердито мощным пчелиным
ульем. А присмотревшись, можно было увидеть, что толпа не однородна, а
разделена на две группы, медленно сближающиеся - стенка на стенку. И
мелькали в сжатых кулаках матовые рукоятки "хлыстов", гаечные ключи
"парализаторов" и дубинки-разрядники, черные и пружинящие, как и та, что
висела на поясе у Капитана. Все походили друг на друга, как близнецы,
отличаясь только одеждой. Женщины были чуть стройнее и тоньше и не столь
атлетичные, как мужчины. Но и они не выделялись в толпе - так же
вооруженные, одинаково яростные. Только гортанные выкрики выдавали эту
ярость, и было непонятно, кто кричал, женщины или мужчины.
черный "огурец" с воронкой на конце, послал вслед торопливый приказ: - Не
упускать нас из виду.
нуль-переход за какую-то долю секунды. За ним последовали и его спутники,
в том числе и земляне, уже привыкшие к этому сказочному передвижению. Их
было пятеро против пятидесяти, а те даже не заметили их появления.
природой.
перекройки. Насилие над природой - нарушение циклического равновесия,
когда объект уже нельзя перекроить из-за нарушенной фактуры.
срежут - фактура нарушена. А это бывает? - спросил он у Стойкого.
фактуры - максимум информации. - Он повернул рычажок на черной поверхности
"огурца", и лепестки-воронки засветились голубоватым светом. - Отстегни
дубинку и не лезь в драку сам. Наблюдай за мной. Когда надо, скажу.
бессмысленной. Кто-то должен был начать: половчее ударить "хлыстом" или
парализовать выбранную наугад жертву и запустить механизм всеобщей драки,
хорошо налаженной, бесперебойной. Драться здесь, видимо, умели и любили.
толпе, и пошла пляска голубых молний, словно длинных и гибких фехтовальных
клинков. А потом к ним присоединились парализаторы. Драчуны начали
валиться, как игрушечные солдатики, все смешалось в свалке - и победители
и побежденные, если только можно было их различить.
на дерущихся - ленивый и равнодушный зритель; но вдруг напрягся, как
сжатая пружина, и нырнул в толпу. Он пробирался сквозь нее, не обращая
внимания на удары "хлыстов", ловко уклоняясь от лучей парализаторов,
устремленный к долговязому гедонийцу с черной пиратской повязкой на глазу
и каким-то рыжим "бруском" в руке. Должно быть, именно этот "брусок" и мог
совершить насилие над природой, предотвратить которое обязан был Стойкий.
Мог, но не совершил. Открытый раствор "огурца" извергнул струю синеватого
газа, и гедониец сразу обмяк, тут же подхваченный Стойким. Тот вынес его,
сбросил к расписанной стенке туннеля и потер щеку, на которой вспухал
багровый рубец.
рыжий "брусок". - Электронный нож. Легко режет любую ткань. Интересно, где
он его достал.
подумав, кому. Здесь еще один с ножом.
нож?
шестой, а не пятый, но вольного увидел. Тот уверенно действовал "хлыстом",
зажатым в правой руке, а левую засунул в прорезь черной рубашки.
встречных ударов, боднул кого-то в живот, вовремя заметил руку с
"хлыстом", направленным на него, ударил ребром ладони по этой руке, успел
подхватить рукоятку "хлыста" и с оттяжкой, словно "хлыст" был нейлоновый,
а не электронный, полоснул по надвинувшимся лицам, рукам, шеям. Кто-то
взвыл от боли, кто-то упал, и Малыш продвинулся еще метров на пять. Он уже
мог достать "хлыстом" вольного в черном, но не спешил: в конце концов,
дубинка вернее, а не дубинка, так кулак не подведет. И вдруг что-то
сверкнувшее обожгло ему плечи. Он зашатался от боли, перед глазами
завертелись огненные колеса: попали, гады!
черное пятно. И когда оно вдруг выросло перед ним, превратившись в
сетку-шнуровку на загорелой спине вольного, он не задумываясь хлестнул
дубинкой по этой спине - с размаху, изо всех сил. Гедониец охнул и осел, а
Малыш подхватил его на плечи и, пошатываясь, двинулся назад, - так же как
и Стойкий прикрываясь от ударов безжизненным телом - пусть хлещут: все
равно на перекройку пойдет. Так он выбрался из толпы, сбросил обмякшее
тело на полированный пластик площади и, пошарив за бортом черной шнуровки,