демон иноземный в мухоморы носом не ткнет - нипочем вмешиваться не станут!
- Тогда о какой помощи речь? - поинтересовался я.
Яга надолго замолчала.
- Ладно, утро вечера мудренее. Скоро Митька с базара придет. Ты его
всерьез увольнять надумал?
- Нет, пожалуй, дам последний шанс и назначу испытательный срок.
- Оно и правильно. Дурак он, конечно, и растяпа, но ведь наш человек.
Попривыкли мы к нему, прогоним - самим же скучно станет. Ну, а пока
давай-ка поешь...
- Да не хочу я.
- Никитушка-а-а... ну зачем обижаешь меня, старую? Ну если я тебе слово
грубое молвила, так прости, не со зла, от возрасту. Покушай хоть чего, не
мучай бабушку... А потом уж и делами займемся. Не забыл, чай, кто у нас в
порубе сидит?
- Два пленных немца из свиты Шпицрутенберга и скрывающийся от
православного гнева богомаз Савва Новичков! Вот его-то, я думаю, давно
пора выпустить.
- Правильно, а к злодеям этим я четверых стрельцов подсадила в охрану.
Ежели еще и их кто отравить вздумает, так стража не позволит.
- Тогда попросите кого-нибудь, чтобы парня вывели из поруба, пусть
перекусит и отправляется домой.
- Нечего тут всяких приваживать, - ворчливо откликнулась Яга, - не хватало
еще арестантов из КПЗ прикармливать. Пусть спасибо скажет, что мы его от
тумаков избавили.
Новичков оказался высоким сухопарым мужчиной лет на пять старше меня.
Волосы рассыпчатые, русые, лицо простое, одет в оригинальное тряпье, но
чисто и аккуратно. Я уверен, что богомаз шил на себя сам, и должен
признать, кутюрье из него получался неплохой.
- Вы свободны, гражданин. Впредь постарайтесь избегать конфликтов с
церковной властью. За что они вас все-таки?
- Иконы я пишу... в новой манере... - скромно помялся художник.
- Странно... Неужели манера настолько новая, что за нее уже бьют? -
удивился я.
- А вот не изволите ли глянуть, батюшка сыскной воевода... - Он сунул руку
за пазуху и извлек обернутый тряпочкой сверток.
Из него на стол высыпались плоские расписные дощечки размером в тетрадный
лист. Да... парень явно поспешил родиться. Тут был такой авангард! Куда
там бледному Пикассо в голубовато-розовом периоде... Нет, лично мне очень
даже нравилось, но и отца Кондрата я теперь тоже хорошо понимал.
Иконописными канонами здесь и не пахло. Богоматерь и младенец из
геометрических фигур, у коня Святого Георгия - пять ног, ангел с огненным
мечом - многорук, как каракурт, и такого же цвета. Вон моющийся ангелочек
в тазике - очень симпатичный получился, я бы даже себе попросил, но
неудобно...
- А в установленных традициях творить не пробовали?
- Отчего же, и в установленных могу, - вздохнул горе-автор, - только
скучно же, так все умеют.
Вечная трагедия непонятых гениев. Мы пожали друг другу руки и
распрощались. Спустя недолгое время заявился Митька, Не один...
- Здравия желаю, батюшка сыскной воевода!
- Митя, ты кого сюда притащил?!
- Как это кого? - даже опешил он. - Кого приказывали.
Я тихо заскрипел зубами, прикрыв глаза и до боли в суставах сжимая кулаки.
Во дворе нашего отделения с хоругвями и иконами толпился весь святейший
синод... У всех были лица первых христианских мучеников. Но самое худшее,
что вокруг священнослужителей вальяжно расхаживал горбоносый Шмулинсон со
стрелецкой пищалью на плече. Баба Яга подошла к окошку, ахнула и тоже
схватилась за сердце:
- Митенька... Да как же ты мог?! Кто ж тебя, дурака подберезового,
надоумил всех наших священников заарестовать?
- Да Шмулинсон же и подсказал, добрый человек! - радостно выдохнул наш
младший сотрудник. - Я к нему пришел, как велено, за информацией. Пищаль
для солидности взял, шапку на стрелецкий манер сдвинул, а он мне вежливо
так, по-людски, говорит: "Дмитрий, ви человек умный, в милиции служите, ну
скажите ради бога, кому могла понадобиться моя черная ткань, за которую,
прошу заметить, уплачены скорбные еврейские деньги? Не говорите! Я сам вам
отвечу - тем, кому она нужна! А кому она нужна? Тем, кто ее носит! А кто в
Лукошкине носит черные одежды?" Вот тут-то меня и озарило...
Мы с Ягой страдальчески переглянулись. Счастливый Митька, ни на что не
обращая внимания, красочно расписывал, как он самолично остановил едва ли
не целый крестный ход и очень вежливо, без угроз, как положено - граждане,
пройдемте... У меня просто не хватало слов. Если милиционеров за глаза
называют козлами, то повелось это еще со времен царя Гороха, и виноват в
этом мой старательный подчиненный, дубина!
- Бабушка, вы не могли бы как-нибудь заманить в дом вон того картавого
"стража порядка"?
- Попробую, Никитушка, но со священниками уж ты будешь разбираться сам.
- Естественно... - кисло выдавил я. Бабуля вышла на крыльцо и тихо
свистнула.
Шмулинсон навострил уши. Яга поманила его пальцем и тихо намекнула:
- Аванс ждет.
Абрам Моисеевич мгновенно приставил тяжелую пищаль к забору и рысью
бросился в дом:
- Никита Иванович, мое почтение. Штой-то ви сегодня кажетесь мне небрежно
бледным... Не заболели, часом? Я всегда говорил - берегите нервы, от них
все болезни! Ви же так окончательно посадите здоровье в борьбе с
преступностью...
Я встал из-за стола, подошел к печке, взял ухват и передал его Яге.
- Держите обоих на мушке. Попробуют бежать - поступайте по законам
военного времени.
- А... я ж... я же - свой! - взвыл было Митька, но под неподкупным
взглядом Бабы Яги стушевался и притих. - Я же... свой я... милицейский...
как лучше хотел...
- Молчи уж теперь, отступник! Подвел-таки все отделение под монастырь...
Я еще раз поправил фуражку и с самым сокрушенным видом шагнул на крыльцо.
Псалмы и молитвы мгновенно прекратились, лица присутствующих обернулись ко
мне. Кто со страхом, кто с надеждой, а кто и покаянно ожидал последнего
решения.
- Граждане, - прокашлялся я, - а кто тут, собственно, главный?
- Епископ Никон в отъезде, стало быть, я за него буду, - густым басом
прогудел отец Кондрат.
- Помню, помню, встречались. Это что же вы, батюшка, уже второй раз в
отделение залетаете?
- Грешен...
- Вот именно, - приободрился я. - Взрослый человек, жену имеете непьющую,
дочь-красавица вымахала, а вы? Уличные драки устраиваете, свободных
художников без суда и следствия бьете... Нарушаете, гражданин!
- Ох... грехи наши тяжкие, - честно повесил голову отец Кондрат и
повернулся к остальным: - Братия! Зело виновен перед всеми. Это ж из-за
меня, недостойного, вас всех в отделение замели. Простите, Христа ради,
окаянного... Мой грех, мне и ответ держать.
- Пусть Господь тебя простит, как мы прощаем, - дружно откликнулись
дьячки, монахи, попы и служки.
У меня едва слезы не навернулись от такой трогательной картины, но
следовало довести дело до конца.
- И вам, граждане, должно быть стыдно! Почему вы не удержали вашего
товарища от опрометчивого поступка?
- Истинно! - крикнул кто-то. - Вяжи и нас, участковый!
- Почему никто не приложил никаких усилий по борьбе с самими зачатками
правонарушения у отца Кондрата? Почему никто не подошел, не поговорил с
ним по-братски, по-церковному?
- Правильно, правильно, - поддержали другие голоса. - Погрязли мы в делах
суетных и забыли о ближнем. Велика вина наша, и нет нам прощения. Все на
каторгу пойдем, веди, участковый!
- Ну... каторга - это, пожалуй, слишком, - постарался успокоить я
разгоряченные самобичеванием головы. - Один судья над нами, имя ему -
Господь Бог. А я лишь осуществляю некоторые функции профилактики. Так что,
граждане, даете мне честное поповское, что с отцом Кондратом больше такого
не повторится?
- Век будем Бога молить за твою милицию! - просветлел народ.
Я тоже вздохнул посвободнее, хорошо, когда вот так удается выкрутиться.
Сицилианская защита...
- А что, святые отцы, вы откуда, собственно, шли таким составом?
- Да церковь новую строят на Воловьих горках, камень краеугольный освящали.
- О! Напомнили. Раз уж вы все здесь, не откажите в маленькой услуге,
освятите отделение. Давно собирался, да все как-то в суете, в беготне...
Как закончите - все свободны, претензий к вам больше не имею, дело на отца
Кондрата заводить не буду. По рукам?
В общем, расстались мы друзьями. Обряд освящения проводил сам отец
Кондрат, степенный и торжественный. Он нараспев читал молитвы, помахивая
дымящимся кадилом и разбрызгивая святую воду специальной метелочкой.
Сводный хор дьяконов столичных церквей старался вовсю, наш забор буквально
облепили любопытные соседи, набежавшие послушать духовное пение. В целом
все было очень красиво и впечатляюще, меня даже благословили напоследок. Я
поблагодарил всех от лица лукошкинской милиции и лично попрощался с каждым
за руку. По-моему, все ушли довольные и никаких обид на необоснованный
арест никто не затаил. На самом-то деле нам крупно повезло, что в эту
облаву не залетел дьяк Филимон думского приказа. Уж он бы не преминул
устроить такой скандальчик... Мы бы долго потом отмывали "честь мундира".
Каменистый Артем
Андреев Николай
Афанасьев Роман
Каменистый Артем
Перумов Ник
Перумов Ник