Чтение 24–й страницы книги ~Марсианское зелье~

кулачком. Нос сразу покраснел, увеличился в размере, и капля крови упала
на белую рубашку.

- А я как же? - спросил мальчик, который понял, что штанишки придется
отдать.

- Мои возьмешь, - сказал Удалов, показывая себе под ноги. - Они
большие. И трусы снимай.

- Без трусов нельзя, - сказал мальчик.

- Еще захотел? Забыл, как тебе от меня позавчера попало?

Максимка удивился. Позавчера ему ни от кого, кроме отца, не попадало.

Белая рубашка доставала Максимке только до пупа, и он прикрылся
поднятыми с земли, свернутыми в узел пижамными брюками.

- Из этих брюк мы тебе три пары сделаем, - сказал подобревший Удалов,
натягивая синие штанишки. - А теперь беги. И скажи Ксении, чтобы не
беспокоилась. Я вернусь. Ясно?

- Ясно, - сказал Максим, который ничего не понял.

Прикрываясь спереди пижамными штанами, он побежал по улице, и его
беленькие ягодицы жалобно вздрагивали на бегу, вызывая в отце горькое,
сиротливое чувство.

Дежурный лейтенант посмотрел на женщину. Она робко облокотилась о
деревянный шаткий барьер. Слезы оставили на щеках искрящиеся под солнечным
светом соляные дорожки.

- Сына у меня ограбили, - сказала она. - Только что. И муж скрылся.
Удалов. Из ремконторы. Среди бела дня, в сквере.

- Разберемся, - сказал лейтенант. - Только попрошу по порядку.

- У него рука сломанная, в гипсе, - сказала женщина.

Она смотрела на лейтенанта требовательно. По соляным руслам струились
ручейки слез.

- У кого? - спросил лейтенант.

- У Корнелия. Вот фотокарточка. Я принесла.

Женщина протянула лейтенанту фотографию - любительскую, серую. Там
угадывалась она сама в центре. Потом был полный невыразительный мужчина и
мальчик, похожий на него.

- Среди бела дня, - продолжала женщина. - Я как раз к вам собралась,
соседи посоветовали. А тут прибегает Максимка, без штанов. Синие такие
были, на штрипках...

Женщина широким движением сеятеля выбросила на барьер светлые в
полоску пижамные штаны.

Лейтенант посмотрел на нее как обреченный...

- Может, напишете? - спросил он. - Все по порядку. Где, кто, что, у
кого отнял, кто куда сбежал, - только по порядку и не волнуйтесь.

Говоря так, лейтенант подошел к графину с кипяченой водой, налил воды
в граненый стакан, дал ей напиться.

Женщина пила, изливая выпитое слезами, писать отказывалась и все
норовила рассказать лейтенанту яркие детали, упуская целое, ибо целое ей
было уже известно.

Минут через десять лейтенант наконец понял, что два трагических
события в жизни семьи Удаловых между собой не связаны. Муж пропал вечером,
вернее, ночью; пришел из больницы, сослался на командировку и исчез в
пижаме. Сына ограбили утром, только что, в скверике у Параскевы Пятницы, и
ограбление было совершено малолетним преступником.

Разобравшись, лейтенант позвонил в больницу.

- Больной Удалов на излечении находится? - спросил он.

Подождал ответа, поблагодарил. Потом подумал и задал еще вопрос:

- А вы его выписывать не собирались?.. Ах так. Ночью? В двадцать три?
Ясно.

Потом обратился к Удаловой.

- Правильно говорите, гражданка, - сказал он ей. - Ушел ваш супруг из
больницы. В неизвестном направлении. Медперсонал предполагал, что домой. А
вы думаете, что нет?

- Так и думаю, - сказала Удалова. - И еще сына ограбили. Оставили
пижаму.

Лейтенант разложил пижамные штаны на столе.

- От взрослого человека, - сказал он. - А вы говорите - ребенок.

- Я и сама не понимаю, - согласилась Удалова. - И мальчик такой
правдивый. Тихий. Смирный. И штаны со штрипками были. Синие. Вот как на
этом.

Гражданка Удалова показала на мальчика в синих штанишках, вошедшего
тем временем в помещение милиции и робко отпрянувшего к двери при виде
Удаловой.

Ксения не узнала своего мужа. Не узнала она и штанов, принадлежавших
ранее Максиму, ибо они пришлись Корнелию в самый раз.

- Так вы свою жалобу напишете? - спросил лейтенант.

- Напишу. Все как есть напишу, - сказала Ксения. - Только домой
сбегаю и там напишу. Кормить сына надо.

При таком свидетельстве заботы жены о доме Корнелию захотелось
плакать слезами раскаяния, но он удержался - не смел обратить на себя
внимание.

- Тебе чего, мальчик? - спросил лейтенант, когда Удалова ушла писать
заявление и кормить сына.

Удалов, почесывая ладонь, подошел к барьеру. Голова его белым
курганчиком возвышалась над деревянными перилами, и ему пришлось стать на
цыпочки, чтобы начать разговор с дежурным.

- Не тебе, а вам, - поправил Удалов. Когда себя не видел, как-то
забывал о своих истинных размерах.

- Ну, вам, - не стал спорить лейтенант. - Говори, пацан.

- Дело государственной важности, - сказал Удалов и оробел.

- Молодец, - сказал лейтенант. - Хорошо, когда дети о большом думают.
Погляди, старшина, мы в его возрасте только футболом интересовались.

Старшина, сидевший в другом углу, согласился.

- Я поближе хочу, - сказал Удалов. - За барьер.

- Заходи, садись, - сказал лейтенант. - И начинай, а то у меня
дежурство кончается. Домой пора. Жена ждет, понимаешь?

Удалов это понимал. И кивнул головой сокрушенно.

Мальчик в слишком больших башмаках, завязанных, чтобы не упали, под
коленками шнурками, вскарабкался на стул.

Лейтенант смотрел на мальчика с сочувствием. У него детей не было, но
он их любил. И хоть дело мальчика касалось какой-нибудь малой
несправедливости, обижать его лейтенант не хотел и слушал, как взрослого.

- Существует заговор! - сказал Удалов. - Я еще не знаю, кто его
финансирует. Но может оказаться, что и не марсиане.

- Во дает! - Старшина поднялся со стула и подошел поближе.

- Шпиона видел? - ласково спросил лейтенант.

- Да вы послушайте! - воскликнул мальчик, и глаза его увлажнились. -
Говорю, заговор. Я сам тому доказательство.

Лейтенант незаметно подмигнул старшине, но мальчик заметил это и
сказал строго:

- Попрошу без подмигиваний, товарищ лейтенант. Они сейчас обсуждают
дальнейшие планы. Со мной разделались, а что дальше, страшно подумать.
Возможно, на очереди руководящие работники в районе и области.

- Во дает! - сказал старшина совсем тихо. Он подумал, что жизнь
ускоряет темпы и, если следить за прессой, то увидишь, что в западных
странах психические заболевания приняли тревожный размах. Теперь
подбираются к нам. А мальчика жалко.

- Ну, а как тебя зовут, мальчик? - спросил лейтенант.

- Удалов, - сказал мальчик. - Корнелий Удалов. Мне сорок лет.

- Та-ак, - сказал лейтенант.

- Я женат, - сказал Удалов, и лопоухое личико порозовело. - У меня
сын, Максимка, в школу ходит.

Тут Удалова посетили воспоминания о преступлении против собственного
ребенка, и он еще ярче зарделся.

- Та-ак, - сказал лейтенант. - Тоже, значит, Удалов.

Неожиданно во взоре его появилась пронзительность. И он спросил
отрывисто:

- А штаны с тебя в парке сняли?

- Какие штаны?

- А мамаша твоя с жалобой приходила?

- Так она же меня не узнала! - взмолился Удалов. - Потому что я не
сын, а муж. Только меня превратили в ребенка, в мальчика. Я про это и
говорю. А вы не верите. Если бы я был сын, то меня бы она узнала. А я муж,
и она меня не узнала. Понятно?

- Во дает! - сказал старшина и начал продвижение к двери, чтобы из
другой комнаты позвонить в "скорую помощь".

- Ты лучше к его мамаше сходи. Она адрес оставила, - сказал
лейтенант, понявший замысел старшины. - Погоди, мальчика сначала в детскую
комнату определим.

- Нет! - закричал Удалов. - Я этого не перенесу! У меня паспорт есть,
только не с собой. Я вам такие детали из своей жизни расскажу! Я
ремконторой руковожу!!

Лейтенант печально потупился, чтобы не встречаться взглядом с
заболевшим мальчиком. Ну что он мог сказать, кроме общих слов сочувствия?
Да и эти слова могли еще более разволновать ребенка, считающего себя
руководителем ремконторы Удаловым.

Старшина сделал шаг по направлению к мальчику, но тот с криками и
плачем, с туманными угрозами дойти до Вологды и даже до Москвы соскочил со
стула, затопал тяжелыми ботинками, вильнул между рук старшины, увернулся