Чтение 24–й страницы книги ~Чума на ваше поле!~

Вот и все.

Трудно поверить Николаю, но если поверить, то этого достаточно не
только чтобы погубить маки на этой плантации, но и на соседних -
насекомые, птицы и даже ветер могут разносить вирус.

- Спасибо, - сказала Лена своим спутникам. - А теперь покажите мне
другую делянку.

Они поняли не сразу, но, видно, время было, и шаны подчинились.

Они пошли дальше, а когда проходили мимо шалаша, оттуда спрыгнул голый
до пояса дикарь и начал что-то яростно выговаривать шанам. Горцы с
презрением отмахивались от него. Он вытащил из-за пояса нож и помахал им в
воздухе, не намереваясь никого убивать, а Маун Каун вытащил из-под
подмышки грозного вида пистолет и тоже им помахал.

Молодой дикарь кричал им вслед, а шаны ускорили шаги, видно, им ни к
чему был шум.

Когда они вышли к следующей плантации, Маун Джо сказал Лене:

- Быстро, быстро!

Лена кивнула. Лучше вернуться и потом придумать, как с пользой
употребить оставшуюся жидкость.

На этот раз пробочка упорно не открывалась, и вроде бы Маун Джо
заметил, что белая женщина занимается недозволенными вещами. А может,
торопился, пока не прибежали бандиты генерала Лю.

А вдруг в бутылочке не поппифаг? А вдруг его подменили?

Нет, характерный чесночный запах сохранился на пальцах.

- Пройдем вот так. - Лена показала путь вдоль долины, чтобы пройти мимо
еще одной поляны. Но ее спутники отказались.

Они велели ей снова карабкаться наверх.

Они карабкались, стало невыносимо душно, они добрались до вершины, и
Лена с облегчением подумала, что теперь начнется спуск к речке. Но она
ошиблась. Наверху их ждали солдаты.

Сначала она жутко расстроилась. Ведь она только начала губить посевы. А
что, если на этих участках ничего не получилось? Ведь она надеялась
потеряться, уйти от шанов. Впрочем, замыслы ее были неконкретны, как будто
она должна была ужалить, выпустить яд... или сделать как кета. Кета с
запасом неиспользованной икры...

Шаны поднимались покорно - они тоже увидели солдат.

Маун Джо сказал:

- Ты иди, женщина. Тебя ловили.

Он подтолкнул Лену вперед, чтобы показать этим, что он здесь ни при
чем, проводник и только.

Все было просто, обыденно, никто не собирался Лену мучить и убивать.

Шаны куда-то исчезли. Сначала Лена долго шла по тропинке, по жаре,
солдаты шли быстро, не обращая внимания на нее. Хорошо еще, что она так
исхудала за последние недели, что мышцам нечего было тащить на себе. Потом
тропинка стала шире, превратилась в грунтовую дорогу, разбитую машинами.
Лена представляла себе, как ее приведут к генералу Лю и он будет пытать
ее, как советскую партизанку. Думать об этом не хотелось, поэтому она
думала о том, что полковник Наронг обязательно придумает что-то, чтобы ее
освободить. Он должен успеть, иначе наши мафиози до нее доберутся. А ведь
они ей будут мстить за Васю.

Через несколько минут они добрались до небольшой деревни или, вернее,
базы в лесу, партизанской базы. Там стояли бараки с окнами без стекол под
тростниковыми крышами, в зарослях белело каменное здание, но туда Лену не
повели. Ее оставили в небольшом бараке, разделенном пополам вертикальной
решеткой. По одну ее сторону стояла лежанка, покрытая циновками. Там
предстояло томиться Лене, по другую стоял стол и стулья - там сидели ее
стражи, которые ни на секунду не выпускали ее из виду. На это можно бы
наплевать, если человеку не надо отправлять надобности. Но терпи не терпи
- приходится привыкнуть и к тому, что ты снимаешь грязные, отвратительные
трусы на глазах у солдат.

Дня через три, когда в барак заглянул офицер, она постаралась об(r)яснить
ему, что человеку свойственно мыться. Тот сморщил нос, почуял что-то, и ей
принесли целую бадью теплой воды. Хватило, чтобы помыться и постирать. Это
был радостный день.

Мешали жить мыши и тараканы - они не кусались, не злобствовали, но
чересчур суетились, а давить их было бессмысленно - новые придут.

Потом потянулись одинаковые дни. Не стала делать с первого дня зарубок,
как граф Монте-Кристо, вот и потеряла счет дням.

Никто не приходил и не спешил ее спасать.

Никто не интересовался даже содержимым ее сумки.

Лена сидела в тюрьме вторую неделю, когда Аскольда вызвало к себе
высокое начальство.

Не для разноса. Его уже разносили после смерти майора Вероники
Кротковой. Она была ценным сотрудником, преданным делу защиты Родины,
отмечена наградами и поощрениями, со знанием иностранных языков, близкий
человек к самому генералу Прохорчуку. А с ней погиб еще один агент,
Василий Нестеренко, человек, правда, пустой, даже выведенный за штат. Но
ведь мы не бросаемся людьми! Нам дорог каждый живой человек.

Нет, не для разгона вызвали Ивана Тимофеевича.

- Мы получили сведения, - произнесло начальство, которое воспринимало
себя во множественном числе, - это преувеличение или факт?

- Пока, надеюсь, преувеличение, но сами понимаете, ручаться может
только Господь Бог.

- Докладывайте, не стесняйтесь. Вы уже достаточно напортачили.

- Это женщина, - Аскольд говорил с искренней печалью в голосе, -
связавшись с одним черным полковником, сумела забраться в такие места, где
и мужчине трудно...

- Без эмоций, полковник, - сказало начальство. - Мы с вами не чай
распиваем. Смог провалить операцию...

- Не я стрелял, а ваша Кроткова, - буркнул Аскольд, но начальство не
любит, когда его перебивают, и потому оно стало барабанить пальцами по
столу.

- Продолжай, - сказало оно, отступившись.

- Факт остается фактом, Сидорова жива...

- Не тяни, я понимаю, почему она жива. Уже нет резона убивать ее. Уже
не остановишь.

- Главное - достать противоядие.

- Надо было не противоядие искать, а на пути этого...

- Поппифаг.

- Надо же придумать название. Уроды!

- Не мы придумали.

- Продолжай. Об(r)ясни мне по-человечески, почему ты ее не убрал с самого
начала?

- С самого начала? За что? А потом было поздно. Ускользнула. Вы же
знаете, что нет хуже любителей, они непредсказуемы. Профессионала я бы
тысячу раз просчитал и снял его... Но главный фактор - ну гениальная баба,
преклоняюсь! Кинуть такого гуся! Самого полковника Наронга.

- Не отвлекайся. Читал я об(r)ективку на твоего полковника. Большая
сволочь. Но нас с тобой это не тревожит. Так что доставай противоядие. И
без него не возвращайся. Ты понимаешь, что ты делаешь с мировой политикой?

- Никто, боюсь, не понимает.

Поэтому на некий день заточения к Лене снова пожаловал Аскольд.

- Ну и миазмы у тебя, - сказал он. - Пора выбираться на свежий воздух.

Лена встретила Аскольда равнодушно, тупо: она уже одурела от вони,
духоты, насекомых - как удивительно, что человек может пережить все это и
даже, если удается заснуть, видеть какие-то цивилизованные, даже радостные
сны. Это возмущало - не утешало, а возмущало: хуже нет, чем проснуться и
провалиться из веревкинской весны в гниль лесной темницы.

- Я тут тебе банан принес, - сказал Аскольд и протянул банан.

Ему была противна эта баба - удивительно, что совсем недавно он видел в
ней прелестную, хоть и грубоватую женщину. Это было существо, не более
того, все узники постепенно превращаются в животных. Если вам будут
говорить о чистых, мужественных и причесанных узниках - это инсценировка,
липа.

Аскольд ожидал от нее человеческого движения - отказа от банана.

Но Лена вяло протянула руку, взяла банан и начала его чистить.

- Я стараюсь об(r)яснить тебе, - твердил Аскольд, - что ты на свете
живешь не одна.

- А кто еще? - спросила она без издевки, без иронии - просто хотела для
себя уточнить, кто же, кроме нее, живет на свете.

Аскольд знал, что у Лены опять подвело живот - ее мучил колит, а может,
амебная дизентерия - черт его разберет. А при этом Аскольде приходилось
терпеть - не пойдешь же к параше, что стоит в углу темницы.

Аскольд не смог сразу ответить на вопрос Лены - он понимал, что тут он
бессилен. К каждому человеку можно подобрать ключи через родных, близких
или любимых. А Лена была защищена своим сиротством. По ней - хоть все
жители Земли помрут от простуды - все равно.

Аскольд судил профессионально, упуская из виду важный движущий мотив
Лены - месть. Месть тем, кто убил Николая и Бориса, и спасение
бесчисленных Николаев и Борисов, обреченных на смерть, если она за них не
вступится.

- Мы с тобой живем в жестоком мире, - произнес он наконец.

- Вижу. - Она не улыбнулась.

- Мы никогда не сможем сделать его идеальным. Но он, видно, не хуже
всех других миров.

- Каких? - тупо спросила Лена, но на этот раз Аскольд не стал ей
отвечать, а продолжал свою мысль, чтобы не забыть, не сбиться.

- От того, что здесь, в Лаосе или Бирме, крестьяне выращивают мак, их
дети могут пойти в школу, а они сами наесться досыта. Так что пойми