Чтение 24–й страницы книги ~Небеса ликуют~

На пароме отец Гуаира не просто "толкнул" меня. Он меня избил. Избил, а после предложил сбросить Ядвигу в воду. И сбросил бы, но тут уж мы все не выдержали.

Тогда он поступил еще подлее. Догадавшись о наших с Ядвигой взаимных чувствах, он поспешил сообщить ей, что я не дворянин.

Ядвига - замечательная девушка. Но ее воспитание, ее сословные предрассудки, впитанные еще с материнским молоком, к сожалению, оказались слишком сильны.

Как смеялся этот негодяй! Более того, он выступил в роли отвратительной сводни, всячески способствуя своему дружку дю Бартасу, посмевшему ухаживать за девушкой. Надо ли говорить, что чувства этого наглого француза, в отличие от моих, были низкими и по сути своей омерзительными.

Глава XI

О тайне Синей Бороды, хитростях астрологии, а также о местожительстве и занятиях днепровских Черкасов, именуемых еще запорожцами

Вербовщик: Не сомневайся, парень! Макай палец в чернила да тычь его сюда. Раз - и ты уже солдат! Сыт-одет будешь, мир повидаешь, а за королем служба не пропадет. Армия наша - самая сильная, сильней не бывает! А если подстрелят или чего в бою оторвет - не беда- Король за то заплатит, и заплатит щедро. Ухо - три золотых, нос - пять, рука - десять, нога - опять же десять, а ежели то, что повыше, - целых двадцать!

Илочечонк: А если голову?

Вербовщик: Ну-у-у! Тогда, считай, тебе и вовсе повезло! Сто золотых! Гуляй - не хочу!

Действо об Илочечонке, явление одиннадцатое

Последнюю тыквочку мате мы честно распили вместе с дю Бартасом. Пикардийцу досталось даже больше - бедняга с утра жаловался на жару. И вправду, солнце припекало, обещая горячий день. Почти как в степях у подножия Кордильер в самом начале декабрьского пекла.

- Дорогой друг, - вздохнул я, выбрасывая столь славно послужившую нам тыкву, - а не слыхали ли вы сказку о Синей Бороде?

Шевалье удивленно моргнул.

- О Синей... А-а! Вспомнил! Конечно же, дорогой де Гуаира, слыхал, и даже неоднократно. Более того...

Он быстро обернулся и перешел на шепот, словно в ближайших кустах мог сидеть сам Мазарини в компании с Торкве-мадой.

- Более того, поговаривают, что сия страшная история и вправду имела место быть с неким маршалом, имя коего я, признаться, запамятовал. Но отчего вы спросили, друг мой?

Я привстал и без всякой охоты выглянул из густой тени на свет Божий. Скоро полдень, а мы никуда не едем, прочно окопавшись в глубине небольшой рощицы. И лошадям хорошо, и ослику брата Азиния, и самому брату Азинию. Вон сидит, молитвенник листает, носом пятнистым подергивает!..

- Спросил я это, дорогой шевалье, в связи с ключиком. Не забыли?

Глубокие морщины - спутники тяжких раздумий - рассекли его гладкий лоб.

- Не тот ли ключ вы имеете в виду, что доверен был молодой супруге сего злодея? Ключ от комнаты, которую не ведено открывать! Однако, друг мой, сегодня вы говорите загадками!

Я говорил загадками, я валялся в тени вместо того, чтобы рысить по горячей степи, я умудрился пересолить похлебку, заслужив недоуменный взгляд панны Ружинской. А! Вот и она!

- Адамка! Переведи-ка пану мечнику, да побыстрее! Спроси его, почему не едем? И ежели есть на то причина, отчего не изволит мне сообщить?

Панна зацная гневалась. Будь на ней шитое золотом платье вкупе с красными сапожками и шапочкой-вилоной, дочь каштеляна гомельского смотрелась бы грозно. Но в рубашке дю Бартаса, моих штанах, в растоптанных постолах, взятых из казачьей сумы, и в казачьей же шапке сердитая панна выглядела совершенно иначе.

Я вздохнул. Переводить было лень, ругаться - тоже.

- Адамка! - Яркие губы сжались, синие глаза недобро блеснули. - Плетей отведаешь!

- Дорогой де Гуаира, - осторожно прошептал шевалье, испуганно косясь на грозную девицу, - вам не кажется, что синьора Ружинска воспринимает вас как-то... неправильно?

Спросить у нее самой бедняга не мог. Панна Ядвига, как выяснилось, сносно изъяснялась по-немецки (не считая, само собой, русинского, польского и школьной латыни в цитатах), но из всех богатств немецкого славный пикардиец знал только "Тertofel!!".

' Тertofel - черт (искажен, нем.).

- Пан мечник изволит сказать, что намерен думать тяжкую думу, - отрезал я. - А кто ему в том деле помешает, на того гнев его лютый сугубо падет. В гневе же пан дю Бартас истинно страшен и подобен злобной фурии! Шевалье, нахмурьте брови!

Последнюю фразу я произнес, само собой, шепотом и по-итальянски.

Пикардиец ничего не понял, но брови нахмурил.

Она уходила словно королева. Оскорбленная маленькая королева в нелепых широких штанах.

- Да чего это с вами, Гуаира? - не на шутку взволновался шевалье. - Vieux diable! Вас словно подменили!

- Ключик, дорогой дю Бартас, - вздохнул я. - Ключик...

* * *

"...И да направит вас слепой инстинкт безо всякого мудрствования, как. Авраама, повеление от Господа получившего, дабы Исаака, сына своего единственного, в жертву принести. Ибо старший ваш - это сам Христос. Ежели даже начальником поставят над вами животное, лишенное разума, то и его вы должны слушаться беспрекословно!.."

Так учил Святой Игнатий. По этому правилу живем мы, воины Иисусовы.

Я - мягкий воск. Я - топор дровосека. Я - труп.

"...Миссия же ваша, сын мой, и проста, и трудна. Должно узнать вам, что сталось с братьями Алессо и Паоло, равно как с плодами трудов их..."

Его Высокопреосвященство Джованни Бассо Аквавива, Генерал Ордена клириков Общества Иисуса Сладчайшего, говорил негромко, но каждое слово горячим железом отпечаталось в моей памяти. Именно это мне приказано сделать. Не больше - но и не меньше.

И что же?

* * *

Я оглянулся - шевалье куда-то исчез. Зато появился сьер Гарсиласио, с которым мы по-прежнему не торопимся общаться. Еще и эта забота! Доставлять его обратно в Рим нет никакой нужды. Там ждет его мокрая солома, в лучшем случае - вечная сырость подземелья башни Ноли или замка Святого Ангела. Отпустить? Одного, в степь?

Сьер де ла Риверо прошествовал мимо, не изволив удостоить меня даже взглядом. Бедняга! Панна Ружинска наотрез отказывается беседовать с "письменным мугырем", а с остальными римский доктор сам не желает разговаривать.

Гордыня, гордыня! Смертный грех, да и только!

Впрочем, этот мальчишка не виноват.

Ключик! Молодой глупой синьоре вручили ключик от запертой комнаты!

...Книга лежала рядом, на расстеленном поверх травы плаще. Так лучше - солнце искорежит страницы, убьет затейливую арабскую вязь. "Плоды трудов" брата Алессо Порчелли, Нострадамуса из Флоренции...

Открыть?

Мне не приказывали этого делать. Но и не запретили. "...Что сталось с братьями Алессо и Паоло, равно как с плодами трудов их..." Знаю ли я ответ? Если знаю, то следует немедленно поворачивать назад, спешить в Гезлев или Кафу, садиться на первый же корабль...

...Так-так! Синьора королева и сьер еретик! Спасенная и спаситель! Тут бы целый роман написать можно, а вместо этого...

Даже не ответила! Нос - вверх, чуть бы подлиннее - до облаков достал бы. Говорят, у таких, как ее батюшка, за обеденным креслом шляхтич урожденный стоять
должен, иначе ему кусок в горло не полезет. Не серебром платят - золотом!

А если бы она и в самом деле на меня плетью замахнулась?

...на первый же корабль, итальянские по Понту не ходят, значит, турецкий, галера или баштарда, из Кафы - в Истанбул, а оттуда уже - прямиком в Остию. Черная, покрытая закаменевшим жиром книга у меня, и листок из тетради предателя Паоло Полегини тоже у меня, я видел могилу первого и знаю, что поделывает второй.

Но ведь Франческа будет ждать меня в Киеве!

- Синьор де Гуаира! Не позволено ли мне будет приготовить обед, ибо считаю постыдным прозябание в праздности...

Брат Азиний! Еще и он! Этого лысого осла надо дотащить поближе к его праведникам, которых он намерен исследовать, как брат Паоло - тараканов вкупе с клещами.

Посадить одного осла на другого и показать, где север? Доедет - до первого казачьего разъезда.

Франческа не будет ждать меня в Киеве. И никто не будет ждать. Сейчас там война, ландскнехты князя Радзивилла уже прошли Минск, а в Киеве у сарitano Хмельницкого всего два полка...

Ей просто было одиноко. Одиноко, страшно, синьор в голландском плаще и немецкой шляпе случайно оказался рядом, к тому же я - поп, а она не любит попов...

Незачем ехать в Киев. Незачем сидеть здесь, на краю горячей степи, и ждать, пока брат Азиний накормит нас рыбьим клеем...

И незачем трогать ключик! На нем обязательно проступит кровь, ее не отмоешь, а мессер Синяя Борода обязательно вернется, и некому будет позвать на подмогу братьев.

К тому же брат Алессо писал по-арабски! Я все равно ничего не пойму!

- Дорогой друг! Раз уж мы устроили дневку, то не сыграете ли вы на гитаре?

- Нет, шевалье. Не сыграю...

"Плоды трудов их"... Но ведь их труды - не просто записи, это дела! Нострадамус служил в Киеве много лет, к его советам прислушивались, значит, то, что случилось, - тоже "плод"!

До черкасского бунта оставался всего месяц, а миссия в Киеве сообщала, что никакой опасности нет. И даже потом, после Корсуня и Желтых Вод, брат Сфорца считал, что все утрясется за пару недель.

Почти век мы работали в Республике, почти полвека - в Киеве. И то, чем все кончилось, - это и есть истинный "плод". И предательство брата Полегини, и трупы, выкинутые из склепов!

"По плодам познаете их"...

На что же ты замахнулся, Илочечонк? Кого вздумал судить?

...Полдень, тени уползают, беспощадный солнечный луч вот-вот лизнет черную обложку Книги-Ключа... - Я могу поговорить с вами, сьер де Гуаира?

- Можете, сьер Гарсиласио, можете...

Объявился! Этот синяк на лбу его очень красит! И опухшая губа - тоже. Теперь уже начинаешь жалеть, что "гололобые" решили начать с камчи, а не с кола.

- Не хотел бы обсуждать наши личные отношения...

- Это действительно излишне.

Странно, мальчишка совсем не изменился! Такой же, как при первой встрече: в глазах - вызов, ноздри раздуваются, вот-вот лопнут. Сейчас требовать начнет.

- Не перебивайте, пожалуйста! Как я понял, мессер Порчелли мертв. Поэтому я требую... Уже начал!

- ...чтобы вы выполнили обещание и отправили меня обратно в Италию...

Я вновь представил, какой из него получился бы инквизитор. Странно, а ведь мы действительно в чем-то похожи!

- Кроме того, я требую, чтобы вы написали письмо в Трибунал о том, что я оказал содействие...

Я скосил взгляд на Ключик. А что, если и вправду?.. Повернуть назад, обойти Кичкасы, где нас уже заждались, свернуть южнее, там тоже переправа. Этого сопляка - на костер, шевалье выписать пожизненную индульгенцию...

- Что вам обещали, сьер Гарсиласио? Жизнь?

- Конечно! - Разбитые губы возмущенно дрогнули. - Вы же знаете!

Я? Я-то знаю!..

- Это старое правило. Подследственному обещают жизнь, но про себя добавляют "вечную". Чтобы совесть потом не мучила.

В темных глазах что-то мелькнуло. Понял? Нет, пока еще только испугался.

- К тому же вы ничем мне не помогли. Даже на череп своего учителя не взглянули. Это раз. А теперь - два. Письмо могу написать. И ступайте себе на все четыре стороны! Далеко уйдете?

Я отодвинул книгу в сторону, подальше от солнца. Можно не спешить, подождать, пока сьер римский доктор начнет что-то соображать. Если сейчас он уйдет в степь, приговор будет выполнен быстро. Только "милосердно и без пролития крови" не получится.

- Выходит... Выходит, я и дальше буду вынужден терпеть ваше общество?

- Рассказать вам о Джордано Ноланце? - улыбнулся я. - Помнится, в прошлый раз мы беседовали о его мыслях по поводу политического равновесия в Европе...

Как я понял, идеи великого еретика ему не по душе. Может, сьер де ла Риверо ждал, что я ему поведаю о семидесяти семи способах вызывания Сатаны? Бруно увлекался и этим - в его возрасте.

Ладно...

Ключик, ключик... Почему я не знаю арабского? Сын башмачника ни разу не ошибся - и ни разу его предсказание не могло помочь. Неужели все повторилось? Значит, это и есть Тайна? Но это Тайна лишь для меня, в Риме все знали - и о киевской миссии, и о предательстве брата Паоло! Я ничего нового не открою, просто нарушу приказ!

- Эй, Адамка! Ты чего разлегся, хлоп? Открой глаза, к тебе обращаюсь!

Да, Рубенс был бы доволен! Аллегория Гнева в старых штанах и казацких постолах. Интересно, в гареме Ор-бека она так же командовала?

- То панна ясная пришла экзекутировать меня плетью? Кажется, перебрал. В глазах уже не гнев - обида. Ужасно, когда кричишь, кричишь - а тебя никто не слушает!

- Ты... Как смеешь? Ты думаешь, если я... Если меня... Я - шляхтянка урожденная, что было со мной - не в позор, слышишь, ты, хлоп!

Она не заплакала - такие не плачут и под камчой. Но я вдруг понял: у каждого - своя боль. Когда она бежала из Ор-капе, то думала только о свободе - о чем ином некогда было. Теперь же-о другом мысли. Кем она вернется в свой Гомель? Бывшей наложницей - опозоренной, сеченой? Церковное покаяние, темная накидка на голову до конца дней, может быть - монастырь...

- То чем могу помочь зацной панне?

- Я... Мне надо постираться! Я не умею стирать. Совсем не умею! То к кому мне обратиться? Пан Гарсиласио хоть и хлоп, но человек письменный...

- То что за беда? - Я встал, сообразив, чтоотдохнул на неделю вперед. - Я сам постираю для панны.

- Спасибо... Что? Я, кажется, ослышался?

* * *

Ручей был рядом, маленький, но чистый. А мылом я запасся еще в Истанбуле. Мыло - лучшее, что есть у турок, если не считать артиллерии.

Перед принятием обетов, как и велит Устав, каждый будущий брат обязан неделю нищенствовать и питаться подаяниями. Мне не пришлось - сразу же отправили в Гуаиру. Я, помнится, даже обиделся...

Откуда у панны зацной столько вещей? А рубашку уже не отстираешь - кровь намертво въелась. Черт, хоть бы наш осел не напутал с мазями! Ведь до мяса разорвали!

Вода плещется, мыло пенится...

Зря! Все это - зря! Я ничего нового не открою, никого не спасу, даже не накажу злодеев. Надо добраться до Черкас, а лучше до Чигирина, отправить всех в разные стороны, а самому - назад! И черную книгу смотреть нечего, пусть себе скучает Ключик!

- Гуаира, чем вы заняты?

- Догадайтесь, шевалье!

Коломбина не станет ради меня ехать в Киев. А если и поедет - что за беда! Зачем нам встречаться? Разве что за гитару спасибо сказать!

- Я понял, друг мой! Поистине это поступок истинного рыцаря - не погнушаться... Н-да, не погнушаться тем, чем вы заняты. Кажется, в легендах о короле Артуре...

- А вы присоединяйтесь!

-А-а...Акак?

И вообще, то, что здесь происходит, не так и серьезно. Крысиная возня! Мало ли было бунтов, мало ли резали и убивали! Гуаира! Вот что важно! Я не смогу вернуться, но можно помочь нашему делу и в Риме, и в Париже, и в Амстердаме. Здесь - мертвые хоронят своих мертвецов. Там - заря Грядущего...

Значит, решено? Я уже все сделал? По домам?

- Дорогой друг! Гложет меня подозрение, что сей предмет необходимо... э-э-э... отжать... выжать... выкрутить.

- Правда, шевалье? Меня тоже.

Вот и все! Измученная синеглазая девушка не будет плакать, сьера Гарсиласио отправят в башню Ноли, брат Азиний разыщет под Каневом столпника, просидевшего сиднем сто двадцать лет...

* * *

- Знаете, дорогой дю Бартас, все забываю вам сказать. В Риме, перед отъездом, я купил индульгенцию - на нас двоих. Она позволяет вернуться, как только мы увидим воды Борисфена.

- Но как же Киев? Эта, как ее... Лавра? Мы же с вами давали слово!

Больше всего хочется извиниться. За все - за подлую выдумку с дуэлью, за тюремные решетки, за "паломничество". Может, и простит - ведь мы с ним друзья!

- Индульгенция, шевалье! Ее продают по благословению Его Святейшества. Можете считать, что он лично вам разрешил.

- Но... Выходит, мы струсили? Паломничество - это же обет! Кто не выполнит Божий обет - тот трус!

Лучше бы он меня ударил!

Все верно!..

"Каждый, кто не следует Христу, - презренный трус", - так сказал Святой Игнатий. Я забыл. Нет, не забыл - помнил, потому и убеждал сам себя, потому и валялся в теньке, не желая открывать глаз!

Презренный трус!

Правильно!

Илочечонк, сын ягуара, слишком долго жил в людской стае. Он заразился худшей болезнью - постыдным страхом за собственную жизнь.

Да, я начал забывать Гуаиру. Иначе бы не пускался в философствование, глядя на поднесенную мне чашу. Какая разница, что в ней? Она - моя!

- Седлаем коней, шевалье!

- Но... Да, конечно! Признаться, я уже начал волноваться. Однако же ваша индульгенция...

- Считайте, что я ее порвал!

В степном океане много дорог. Много - и ни одной. Ты сам прокладываешь себе путь через зеленые волны.

На север? На запад? На юг?

Мы могли свернуть на северо-запад, на Чигорин или Черкасы. Так ближе к Киеву.

Могли направиться еще западнее, прямо на Умань и Ладыжин. Это путь на Краков.

Я приказал ехать точно на запад. Слева - днепровские плавни, впереди - река Томаковка и Красный лиман, за ними - Микитин Рог.

Степные корсары первыми нанесли нам визит. Я решил быть вежливым - и самому завернуть к ним в гости. Микитин Рог, речка Пидпильна, густые плавни вокруг...

Сичь - казацкий Порт-Ройял.

* * *

Проклятый зной!.. Ругаясь по привычке, Взметая башмаками пыль дорог, Идем, идем... Ни выстрела, ни стычки. Я б отдал пять пистолей за глоток!

Шевалье декламировал, не слезая с седла. Теперь ему не требовалось каждый раз доставать томик без обложки. Кажется, он умудрился выучить сонеты наизусть.