огонь видно: срастается, возрождается изломанный бубен и некто огромный в
распахнутой, пахнущей тлением шубе ударяет по ожившей, опять туго
натянутой коже... и глаза его полыхают рыжим пламенем, забивающим огненный
столб боли... и все шевелится вокруг, источая запахи могилы и цветущего
можжевельника...
легли незримо на плечи, не позволяя пошевелиться. А Саин-бахши замер,
закатив глаза, - и затрясся мелкой дрожью, будто расплываясь, сливаясь с
полумраком. Белая пена вскипела на пляшущих губах, судорога побежала по
лицу, плечам, вскинутым кистям рук, жила набухла на тонкой шее, и она
стала похожей на узловатую ветвь обожженного молнией деревца.
невидимое, янтарное сияние залило белки глаз, стало ярче, полыхнуло
непредставимым заревом...
войлоке сухого старческого тела, а Саин-бахши, обмякнув, откинулся назад и
окунулся в безмолвную пустоту, исчерченную быстрыми следами неуловимых
снов...
призывно заржав, ударил копытом о войлок.
тверди и взмыл ввысь, выстелив в полете вихревую гриву, перепутанную
лентами лунного мерцания. И вмиг остался далеко-далеко, в выстуженной тьме
угрюмого леса, табор, испятнанный язвами тусклых костров.
огнеглазый на пушистый ковер Первого Слоя Небес и помчался вдоль туманных
наплывов, похожих на застывшую степную поземку, разрывая искристое сияние,
озаряющее путь.
вокруг удивительные видения, схожие с обманчивыми миражами летних степей:
округлые холмы выстраивались в дымке тумана, плавно стекали в широкие,
дышащие спокойной свежестью лощины, а вдали то и дело возникали темные
сгустки туч и заострялись, рассекая сияние клыками зловещих скал, - но
тотчас и оседали, рассекаясь бесконечными ворохами белоснежных мехов.
из-под острых копыт и уносился прочь, оборачиваясь на бегу то тяжело
скачущим куланом, то изящно стелющейся в полете сайгой, а то и рассыпаясь
вдруг смутно различимыми стайками диких коз.
заоблачным дорогам; изредка же слегка расползался клочковатый ковер,
приоткрывая скрытое.
[Волга (тюркск.)]; так широка она, что студеному ветру, хлещущему с
выстывшего до звона востока, не под силу сковать медленно текущую воду, и
лишь густеет она, покрываясь мелкой ознобной дрожью...
ослепительно сверкающие острия; это Кау-Кас, край картлов и кахов,
владение Белого Всадника Гурге, змееборца, бесстрашного и все же не
сумевшего помочь детям своим, смуглым усачам с длинными кинжалами на
поясах; еще вьется дым неостывших пожарищ, и ненавидяще щерятся обгорелые
рты башенок на скальных клинках, безмолвно вопия о мести над пробитыми
черепами в кольчатых колпаках...
покорным желтым пятном раскинулся безропотный Хорезм, серыми струпьями
руин встопорщились усмиренные города, а люди в полосатых халатах прильнули
к глине, подобно червям, и лишь жилища незримого бога безнадежно грозят
Небесам пустыми четырехпалыми ладонями...
шелк, исчерченный говорящими знаками, когда лучистыми трелями фарфоровых
бубенцов сверкнул встречный ветер, овевая лицо терпкими благовониями
страны Чжунго...
Второй Слой Небес, покинув облачные пути.
ночи, и не мглистый сумрак ночи северной лежали кругом - непостижимостью
забытья было это и повисало клочьями на мохнатых бабках скакуна; множество
далеких холодных искр мигало издалека, и вся пустота пребывала в
непрестанном движении, приподнималась и опускалась, вращалась и
возвращалась, дышала и стонала, но не слухом слышал, не зрением видел все
Кокэчу, а иным способом, неподвластным пониманью.
Золотой Коновязи, наматывая на себя ничто и распуская намотанное; два
старца сидели, скрестив ноги, у столба, спокойны и благодушны были круглые
лица; тепло-желтое, подобное блину, и морозно-белое, словно затканное
серебряной нитью.
поочередно тряся глиняную плошку. Вот выкатились альчики и покатились
сквозь тьму, прочертили желто-серебряный след, окольцевали дорогу, не
позволяя Бораку продолжить бег. И прогремело во мгле:
тебе, Шидургу-Хаган, мертвое пламя; пропустите меня, ибо слышу зов того,
кто рожден прежде вас!
пламенный круг истаял вмиг, открыв дорогу к Третьему Слою Небес...
белым, пронизанным неуловимым блистанием сплетенных лучей. Словно бы росой
был напоен мир, прилипали капли влаги к распростертым крыльям Борака и
стекали по перьям, растворяясь в пляшущей завесе, скрывающей пустоту и
бывшую пустотой.
буланым; вились над нею никем не удерживаемые поводья, у бортов же стояли
двое: лучник в одеянии цвета гнева, изготовившийся к стрельбе, и
копьеносец в одеянии цвета ярости, вскинувший руку для броска.
метатель стрелы огненной, и тебе, Эрхий-мэргэн, обладатель копья
грохочущего; не удерживайте меня, ибо слышу зов того, кем вы рождены!
скакунов освободить всаднику путь; громом окатив, пронеслась мимо
колесница, молнии брызнули из-под обитых зарницами колес - и растаяло
видение; только отдаленный раскат докатился из светлоблистающего ничто и
затухающий сполох мелькнул, разрубив пустоту.
призрачном свете дверь: колеблющаяся, неверная, тронутая по краям
желто-палевой пляшущей каймой.
волшебный конь, пронес седока в Четвертый Слой Небес сквозь теплый
багрянец сплетенья вечерних и утренних зорь.
кисеей, распахнулись вширь рощи и перелески, пологие взгорки и необозримые
луга; чем-то неясно сладостным повеял слабый ветерок - может, то донеслось
прохладное дыхание реки, неспешно текущей через этот кристальный мир? И
тихой истомой замерло в груди дыхание, ставшее внезапно неимоверно
глубоким, - ибо Онон это тек, отливая ласковым светом, играя золотыми
бликами, прыгающими на глади; река рек, исток вод, отрада степей -
Онон-мэнгу, Онон-алтан, неповторимый Онон... [Онон - главная река
Монголии; Онон-алтан - золотой Онон]
глядела сверху вниз на гарцующего всадника, а из продолговатых влажных
глаз ее, печальных и нежных, исходил невыразимый покой.
удивляясь красоте мира твоего; укажи же короткий путь к ставке того, кто
зовет меня!
очерченные ноздри, розово-золотым теплом наполнились дивные глаза - и
легла под копыта Борака широкая чистая тропа, рассыпался в тонком трепете
благоуханного ветра мелодичный звон...
запахе трав.
все матери, жившие в мире со дня появления в степи Эхэ-мэргэна, первого
всадника. Из-под приставленных ко лбу ладоней следили старухи за путником
и заботливыми руками протягивали чаши, полные свежего кумыса...
преграждая путь.
ответить, ни вглядеться всласть в родное, уже и вытертое из памяти