тогда дед нынешнего хозяина и заказал великому Торвальдсену новые. Тот
еще не во славе был, но таланта ему всегда хватало.
передал -- и молодость безусого лица, и небрежную ловкость обнаженного
тела, и хищный прищур глаз. Давид был красив, зол и красив, как в
преданиях.
вышедший на честный бой, и сраженный подлым ударом в висок. На простом,
бесхитростном лице застыла мука и удивление, он еще пытался подняться,
но ноги не держали. Только Голиаф все равно вставал, каменные мышцы
вздувались как канаты, и жизнь, которой в камне нет и не было никогда,
опаляла любого, взглянувшего на сраженного воина. Казалось -- он
все-таки встанет. Дойдет до Давида, который со страху повторно
окаменеет, да и опустит тяжелый кулак на кудрявую голову...
ресторана немалые деньги предлагали. Еще два ресторана смог бы
открыть... только что же он, дурак, сук под собой рубить? На этих
скульптурах, на могучем бойце, умирающем, но рвущимся в бой, и на
насмешливом юнце, зло глядящем на дело своих рук, вся популярность
ресторана держится. Конечно и кухня хороша, но мало ли где вкусно
кормят...
скульптуры. Но он и сам был аристократ, барон захудалый, но Слово
знающий, и в Дом вхожий. А что ресторацией занимался -- так это тяжелая
судьбы вынудила, это еще не позор...
минуты три уже пялюсь на скульптуры, не делая заказа. Виновато
улыбнулся:
нравились. Интересно, кто больше, мужественный Голиаф или женоподобный
красавчик Давид?
лосося в красном вине -- именно в красном, ваш повар этот рецепт знает.
Кофе крепкий. Сейчас -- молодое белое, лучше из южных провинций, к кофе
-- хороший коньяк.
хороший, дорогой, значит и ей на чай перепадет немало.
-- от мальчишки Марка. Только мне еще тяжелее, я ведь его уже другом
считал. К купцам в подмастерья собирался пристроить... дурак, дурак...
хороших портных, женщины в драгоценностях. Стареющая, но еще красивая
дама в сопровождении молодого жиголо щеголяла железной цепью толщиной в
мизинец. Цепь была в благородной рже, а сверху отлакирована. То ли и
впрямь древняя, то ли нарочно водой раненая. Этого я не люблю, железо не
для того дано, чтобы на женских шейках умирать.
селедочка, порезанная кусочками, лучок, ржаной хлеб, вареная в кожуре
картошка, маленькая рюмка -- стопка, как русские называют, с водкой.
цены и была. Есть полагалось руками, потому вместе с закуской принесли
две чаши с водой, для омовения рук до, и для споласкивания после.
Но пить можно. А народ все прибывал, вскоре уже и пускать в зал
перестали. Удачно я пришел. Сидишь в тепле, в окружении искусства, ешь
дорогие блюда, мимоходом газету проглядываешь. Что мне Держава, что мне
злая стража!
хозяин появился, без подобострастности -- ровня, как никак, но все же
вышел, встретил, поручкался, дамам плечики поцеловал, по италийской
моде.
сделанного, мало где умеют лосося в красном вине тушить. А я увлекся.
Когда-то газеты совсем дорого стоили, только аристократам по карману,
неблагородным -- глашатаи да менестрели оставались. Сейчас-то все
продвинулось, печатные машины в каждом большом городе стоят, почтовые
голуби новости разносят, теперь вот через всю Державу тянут все новые
линии телеграфных башен. Профессия газетчика теперь уважаемая, даже
младшие дети аристократов в репортеры идут... Тьфу ты, пакость, ну их,
этих младших сынков и младших принцев!
Гран-Опера применили паровую машинерию, вращающую сцену вместе с
актерами, пускающую дымы, издающую звуки. Расписали постройку нового
линкора, который будет самым быстрым и защищенным кораблем в мире.
Чуть-чуть о горячих линиях, где дикари бунтуют, о Вест-Индии, о Далмации
и Иллирии, о лондонских боевиках. Много было о Руссийском Ханстве, там
снова татарские погромы начались, и хан Михаил перед народом выступал,
призывал к единению и добролюбию. Самой интересной была статья,
написанная епископом парижского собора Сестры-Покровительницы, Жераром
Светоносным, прославленным множеством исцелений и чудес. Жерар никогда
светской жизни не чурался, сам был раскаявшимся грешником, после
мистического озарения к праведной жизни повернувшимся. Вот и сейчас он
размышлял о корнях добра и зла в человеческой душе, и нес такое, что не
будь на нем сана -- обвинили бы в ереси. Чего стоила одна только фраза,
что Слово Потаенное дано было Искупителем не для пользы людской, а в
искушение и назидание!
дабы хранить и преумножать, славу человеческую на радость Искупителю к
небесам нести. А посмотрите в небеса? есть ли там слава человеческая?
или одна тщета и гордыня?
мучая, будто медные недостойны ноги его украшать, гордится Словом
сильным, богатствами великими, происхождением знатным. А вокруг -- голь
и нищета, мор и разорение. На большую деревню -- один железный нож, до
рукояти уже сточенный. Соткет мастерица лорду гобелен невиданной красы,
с ликом Сестры, слезами залитым..."
реальной. Будто укорял кого-то, не в лицо, а за глаза...
уж и тому рада. А владетель Слово произнесет, глаз от неба не пряча, лик
Сестры в Холод скроет, да и поскачет в богатый замок. Понесет конь,
сбросит седока, да и умрет владетельный лорд, как простой человек.
Только вместе с ним и Слово умрет. Исчезнет навсегда образ Сестры
красоты небесной, для всех людей сотворенный. Умрут книги древние, где
старинная мудрость скрыта, умрут клинки фамильные, доспехи чеканные,
щиты вензельные, слитки железные и серебряные. Сядет старший отпрыск на
коня, да и двинется по ленным владениям, последнее у людей отнимая,
славу рода восстанавливая, Искупителя не стыдясь. Для того ли дано было
Слово? Несет нас всех норовистый конь, бросает на злой камень. Что камню
древность рода и спесь людская?
твердость упрямая?
не обидишь, а нож возьми..." И ответил Искупитель: "Не подниму стали на
людей, не ведающих, что творят, не пролью крови, ибо все в мире
виноваты, и все невинны." Спросила Сестра: "Разве душегубцы, веры не
знающие, невинны?" Ответил ей Искупитель: "Истинно говорю: даже если кто
дюжину убьет, все равно чист передо мной, если покается. В раскаянии
святость, в милосердии спасение." Вошла тут в темницу романская стража,
дюжина без одного, и командир их сказал: "Знаем мы, что принесли тебе
нож, чтобы убил ты нас, и бежал из-под суда. Вместе будете побиты
камнями, и ты, и сестра твоя названная." И взмолилась тогда Сестра
Искупителю: "Убей их, ведь все равно чист будешь, а меня спасешь!"
Ответил ей Искупитель: "В милосердии спасение, Сестра, сколько же
повторять тебе это, неразумная! Неужели простого слова мало?" Поднял
руку с ножом дареным, и..."
этого не знает? И все равно жаль, уж очень лихо Жерар излагал. А уж
какую мораль он из всем известной притчи выведет -- ни один умник не
догадается.
кофе османскому? Вон аристократ хлебает напиток драгоценный, да газету
листает, и дело бы умную газету, вроде "Курант -- Нивс ван дер веек" или
"Махт унд Вельт", а то "Мужские игры", большей частью из непристойных
картинок, да историй смачных состоящую...
Офицеры стражи. Один здоровый, морда кирпичом, другой маленький,
тощенький, в очках роговых, такому в книжной лавке сидеть, а не с мечом
и пулевиком на поясе разгуливать.
спин стражников, заулыбалась вся, -- весь зал полон, разделите вечер с
доблестными стражами...
дрогнуло.
им прелести кухни расписывать, особо рекомендуя рябчиков в имбирном
Флинт Эрик
Каменистый Артем
Ибсен Генрик
Ильин Андрей
Акунин Борис
Посняков Андрей