Чтение 24–й страницы книги ~Княжеский пир~

-- Какая удача! -- завопил третий.

Какая там удача, подумал Залешанин затравленно. Он уже поставил ногу на сходни, но купец догнал, ухватил за рукав:

-- Погоди, мил-человек! Мы тут в Индию навострили лыжи, ты нам не подскажешь, какой дорогой лучше, где цены ниже...

Залешанин в растерянности замычал, оглянулся на Рагдая. Того тоже окружили, бесцеремонно теребили, дергали, уговаривали, будто уже предлагали на продажу всю Русь с ее новыми землями. Рагдай раздраженно отпихивался, но рта не раскрывал.

Тот, который остановил Залешанина, воскликнул вдруг с жалостью:

-- Он немой, братцы!

-- Злодеи, -- бросил другой понимающе, -- чтоб, значит, не разболтал секреты хозяина... им языки режут!

-- Знать, не одну душу такой хозяин загубил, раз так боится правды!

-- А исчо Индия, -- бросил третий. -- Ладно, доберемся... А то, мол, не счесть алмазов в каменных пещерах... Обдерем, еще и камень на капище вывезем.

Рагдая теребили настойчивее. Он упорно отмалчивался, надменный и брезгливый, проталкивался к сходням своего корабля. Один купец внезапно бросил рассержено:

-- Что за свинья черномазая? Вежеству их не учат там в Индии?

-- Давай мы научим, -- предложил другой.

Веселые, налитые молодой дурной силой, они нагло загораживали дорогу. Рагдай пихнулся, перед ним стояли стеной, ухмылялись. Он нахмурился, пробормотал ругательство, стараясь, чтобы это звучало по-индийски или похоже на индийское, напер на одного, тот не устоял, отлетел в сторону. На него наперли с двух сторон, Рагдай еще раздраженнее повел плечами, смельчаки слетели как спелые груши.

-- Братцы, -- заорал кто-то радостно, -- он же дерется! Он сам начал! Первый!!!

-- Дадим ему по шее, -- предложил высокий сильный голос, -- чтобы стариков не обижал! Старость уважать надо...

На Рагдая наперли уже почти всерьез, но он, все еще весело ухмыляясь, попытался протиснуться без драки. Кто-то дотянулся до его чалмы. Рагдай вскинул руку, но не успел: ветерок растрепал золотые волосы.

Среди русских купцов кто-то ахнул в замешательстве:

-- Братцы... Да какой же это индийский...

-- Это варяг, -- предположил другой неуверенно.

Залешанин оглянулся. Начальник портовой стражи, с интересом следивший за стычкой, нахмурился, что-то резко крикнул воинам. Вытаскивая мечи, те бросились по причалу в их сторону.

-- Нас раскрыли! -- крикнул Залешанин. -- Рагдай, на корабль?

-- Да, -- крикнул Рагдай. -- Иди вперед! Я их задержу.

Красивым движением он отшвырнул цветастый халат, в его руке очутился его меч, ради которого он и шел в длинном до пола халате. Купцы шарахнулись, Рагдай раскрутил меч, воины замедлили бег, перед ним остановились, закрылись щитами, выставили копья и пошли мелкими шажками.

Залешанин с отвращением скинул мешавший халат:

-- Ну, наконец-то!

Купцы ахнули:

-- И этот... нешто в Индии такие тоже?

-- Говорят же, страна чудес!

-- Да, это похлеще сокровищ в море голубом...

Рагдай сделал быстрый шаг, лезвие едва прочертило стремительную полосу, легкий треск, похожий на частые щелчки, срезанные наконечники копий посыпались на каменные плиты причала. Офицер прикрикнул, воины разом вытащили короткие мечи. Залешанин ступил сбоку, ухватил одного, отобрал меч, а самого вскинул на руки легко, как щенка, и забросил в гущу наступающих.

Мечом он владел хуже, да еще таким огрызком, но все же теперь их двое с мечами, на них нахлынули, зазвенело железо, начали окружать, как вдруг кто-то из купцов крикнул ошалело:

-- А мы чо стоим? Наших индеев бьют!

Разом набежали, схватили воинов и швырнули в воду, у двоих появились мечи и длинные ножи, а кто-то размахивал кистенем. Один купец, высокий и такой же золотоволосый, как Рагдай, только с бородкой, так махнул одного закованного в железо гиганта, что тот пролетел по воздуху сажени три, прежде чем грохнулся на каменные плиты.

Залешанин прохрипел изумленно:

-- Ого!.. Такой удар! Какой же ты купец?

-- Купец, -- буркнул тот недовольно, будто его заподозрили в обвесе покупателей.

-- Ну да, -- восхитился Залешанин, -- ты богатырь под личиной купца?

Последних воинов сбросили в воду, Рагдай отступил по сходням, зло махал Залешанину. По причалу забегали еще люди с оружием, чиновники. Со стороны города бежал целых отряд, впереди на резвых конях неслись десятка два всадников.

-- Купец я, -- повторил золотоволосый недовольно. -- Зовут меня Садко, я здесь по торговым делам. В Индию, страну чудес, еду. За жар-птицей. А в Царьграде отдыхаем, корабли смолим, паруса то да се, мачты меняем. Дурень ты, что не сказал сразу... Ну хотя бы промычал.

Залешанин удивился:

-- А говорят, что новгородцы нас не любят.

Садко удивился:

-- Тю на тебя! Вот дурень... А кто ж вашего князя привел в Киев и посадил вооруженной рукой, как не новгородское войско?.. Беги на корабль, вон уже паруса вверх пошли... А мы тут задержим малость.

Залешанин отступил на сходни, крикнул оттуда:

-- Но вы-то выкрутитесь?

-- Авось, -- ответил Садко весело. -- Не в таких делах бывали!

Глава 36

Хозяину корабля Рагдай показал перстень великого князя, для убедительности добавил кошель с золотом, наказы князя должны выполняться в охотку, и корабль в открытом море свернул, потом свернул еще и еще, запутывая погоню, а когда после недолгого плавания показался скалистый берег, Залешанин уже понял с холодком в сердце, что высадят их в самом поганом месте.

Хозяин сказал напряженно:

-- Как только песок заскрипит под днищем, сразу за борт!..

-- Зачем такая спешка? -- спросил Залешанин сердито. -- Не блох ловишь! Двое таких героев тебе честь оказали...

-- Волна, -- коротко бросил хозяин. -- Если уйдет, никакие герои корабль не вытащат. Хотя, конечно, попробуем. У тебя вон какая шея здоровая...

Залешанин спешно побежал собирать вещи.

Море поднималось, надвигалось на берег. С каждой волной вода продвигалась дальше, поднималась, наконец начала переливаться через узкую щель в прибрежных скалах. Хозяин, напряженный как тетива, едва не вываливался за борт, наконец махнул рукой:

-- Давай!

Шелестнул парус, корабль понесло вперед. Правый борт отвратительно скрежетнул по камню, впереди открылась каменистая равнина. Рагдай успокаивал коня, гладил по бархатным ноздрям. Работники суетились как муравьи в разворошенном мурашнике, кричали сорванными голосами.

Залешанин ошалел от крика, спешки, в которой мало что разумел, и лишь когда ощутил под ногами твердь, мокрый и с клочьями мокрой пены на ушах, перевел малость дух. Рядом выводил на берег коней Рагдай, собранный и спокойный.

-- Не ушибся? -- спросил он ровным голосом.

-- Пошел ты! Я ж не рыба, чтоб вот так...

Волна догнала, ударила под колени. Залешанин рухнул на спину, барахтался, захлебываясь, а когда поднялся, первое, что увидел, был корабль, который подхватила последняя высокая волна и вынесла через узкую щель обратно в море. А далеко-далеко, на самом виднокрае, виднелись белые паруса трех кораблей.

-- Не догонят, -- хладнокровно заметил Рагдай. -- У нашего не корабль, а летающая рыба... Но нам придется тоже отрастить крылья.

Залешанин выбрался, вода хлестала даже из ушей, прохрипел:

-- Думаешь, рискнут высадиться здесь?

-- Вряд ли. Но перехватить нас еще можно.

Залешанин с проклятиями вскарабкался в мокрое седло. Вода стекала широкими струями. Откуда столько, словно все море захватил с собой, а Рагдай, сухой, как корка прошлогоднего хлеба, рассматривал его с брезгливой жалостью.

-- Да едем уже, -- огрызнулся Залешанин. -- Едем, не видишь?

Навстречу дул слабый ветер, от которого во рту стало так сухо, что язык царапал небо и десны. В груди першило. Залешанин чувствовал, что хотя нет иссушающего зноя, но он весь иссох, вся вода из него уходит через все поры, тело скукоживается, как лист над костром.

Степь гремела под копытами. Сухие стебли лопались с хрустом, но ни грохот копыт, ни треск сухих трав не заглушали многоголосый радостный вопль мириадов кузнечиков, кобылок, жуков, что верещали песни, орали, перекрикивали один другого. Им не сухо, не жарко, подумал Залешанин тоскливо и с завистью. И степь не кажется пустой...

Они мчались на горячих арабских скакунах, а на привалах словно поджидали те, кто безуспешно пытался мешать и раньше. Рагдай несколько лет не садился на коня, теперь отдался скачке с ликованием, восторгом, как мальчишка. На корабле вроде бы и не двигаешься, а тут земля мелькает под копытами, впереди стремительно вырастает подлесок, бросается навстречу, расступается и пропадает сзади, а впереди все новое, внезапное...

-- Это что, -- крикнул Рагдай на скаку, -- в старину, говорят, люди вовсе на Змеях летали!

-- Брешут, -- откликнулся Залешанин.

-- Что?

-- Брешут, говорю. Старикам да не приврать? Мол, в их времена горами двигали, а придет молодежь, что всемером одну соломинку будут поднимать... Ты вот и сейчас соломину не поднимешь.

Ветер срывал слова с губ и уносил, оба слышали только обрывки, и понимали друг друга больше по крикам, взмахам руки, взглядам.

Однажды, когда скакали в ночи, полыхнуло внезапное зарево. Воздух колыхнулся от глухого раздраженного рева. Дрогнула земля, а кони прижали уши. Залешанин чувствовал, как могучий жеребец, любитель подраться с другими жеребцами, дрожит под ним, как трусливый щенок. Даже в бою он бил врага копытами и рвал зубами, а здесь...

-- Что там? -- спросил он тревожно.

Над темными вершинками деревьев поднялось багровое облако, словно там внезапно взметнулся гигантский костер-крада. Рев повторился, уже тише, ворчливее. Вдогонку за расплывающимся первым облаком поднялось еще, поменьше, но ярое, пурпурное, осветившее вершинки старых дубов, что сейчас казались только красными.

Рагдай, оторвавшись от сладких дум, поморщился:

-- Змей.

-- Змей? Чего он там?

-- А чего ему там не быть? -- огрызнулся Рагдай.

-- Ну, ежели Змей Горыныч, то должен в горах... Да и норы лучше в горах копать...

-- Брось, -- отмахнулся Рагдай. -- То ли клад особый сторожит, то ли еще чего... Будет время, сходи узнай. Пока другие не опередили. А сейчас не мешай.

Он углубился в думы, но Залешанин видел по лицу витязя, что не о славе грезит, не о богатой добыче, а о женских руках, что обхватят ему шею, снимут шлем, вытрут пот со лба... Вон глаза стали такие, что сними с него сейчас все, не заметит, в киевские ворота въедет голым...

Кони неслись мимо высоких скал, дорожка тянулась каменистая, по другую сторону вместо скал громадились массивные гладкие камни, словно гигантская рыба проглотила их и долго слюнявила во рту, сглаживая острые края, наконец выплюнула -- гладкие, блестящие, обкатанные.

Над одним из таких камней поднималось лиловое облако. Воздух струился волнами, подрагивал, будто от камня поднималось тепло. Рагдай перехватил взгляд Залешанина, отмахнулся:

-- Под тем камнем меч-кладенец или еще что... Не бери в голову.

-- Чо?

-- Камень все равно не подымешь, а пуп порвешь.

Кони неслись резво, поворот отгородил от гряды валунов, Залешанин запоздало подумал, что можно бы и попытаться, вдруг да поднял бы. Зачарованный меч! Было бы чем хвастаться...

Лицо Рагдая было каменным, но Залешанину почудилась насмешка. Мол, только и хвастаться, ибо мечом-то владеть уметь надобно. Это не твоя оглобля.

Пристыженный, он постарался поскорее забыть о чудесном кладенце, тем более, что диковинки попадались на каждой версте: то каменный человек выглянет, то Змей с тремя головами пролетит, то стайка голых девок в озере плещется, зеленые волосы распустили, руками машут, мол, давайте парни к нам, мы свободные...

Высоко в небе заливался жаворонок. Залешанин закинул голову, щурился, разыскивая маленького певуна, вдруг насторожился, долго всматривался, наконец сказал неуверенно:

-- Чтой-то мерещится... Наверное, от голода.

-- Ты ж только что ел! -- изумился Рагдай.

Высоко по синему небу летело что-то странное. Присмотревшись, они с трудом различили карлика с длинной седой бородой, в огромной чалме, широких синих шароварах, даже сафьяновые сапожки рассмотрели. Борода свисает ниже его сапог, а там, вцепившись как рак, висел человек. Одежда поблескивает, из чего Залешанин понял, что человек в доспехе, или хотя бы в кольчуге с парой булатных пластин. И в шлеме, вон как сверкает!

В правой реке неизвестного витязя искорка, явно размахивал мечом, но даже Залешанину было ясно, что не ударит колдуна-карлика, иначе оба рухнут с высоты. А карлик таскает под облаками в надежде, что у того ослабнут пальцы, соскользнет...

-- Ничего себе, -- выдохнул он. -- Это ж как ухватиться надо!.. У него руки как у того больного рака, которым ты пытался меня отравить.

Рагдай сказал знающе:

-- Он бороду на кисть намотал. Так держаться легче. У них сейчас кто кого пересилит. Карлик тоже устанет, но как только опустится на землю, тот с мечом его сразу же... Или даст по голове, сунет в мешок, чтобы в Киеве хвалиться диковиной...

В голосе витязя сквозило восхищение. Он провожал долгим взором летящую пару, пока те не скрылись из виду в сторону востока. Залешанин покачал головой:

-- В поле схлестнуться с каким дурнем, я еще понимаю... но чтоб вот так оттуда землю увидеть? Нет, такие подвиги не по мне. Лучше уж смердом. Что за чудище с такой бородой?

Рагдай и без того ехал, усиленно гоняя морщины на лбу. Глаза стали задумчивыми, а голос нерешительным:

-- Слыхивал о неком колдуне Черноморде... Где-то на Востоке живет, чародей могучий, даже шапка невидимка есть... Видать, кто-то из наших отважился схлестнуться.

Залешанин подумал, предположил:

-- А может, по нужде пришлось.

-- По чести, -- возразил Рагдай.

-- По чести, так по чести, -- не стал спорить Залешанин.

Белоян отшатнулся от чары, где на тяжелой маслянистой поверхности отвара возникали и пропадали привычные рожи нежити, кикимор, мавок, но внезапно их как смело огромным веником, а из черноты уставились страшные глаза, полные нечеловеческой злобы, а губы уже сложились для заклинания.

Дрожащими пальцами бросил в отвар щепотку чаги, истолченной со сгинь-травой, взметнулся синий дымок, словно порошок упал на раскаленную наковальню, поверхность отвара снова стала ровной и чудовищно неподвижной, хотя Белоян чувствовал, как вздрагивает даже пол.

-- Оставайся здесь, -- велел он отроку. -- Если снова увидишь что-то... брось еще чаги! Только голову отверни, иначе... сам знаешь.

-- Отвернуть? -- переспросил бледный отрок.

-- Отвороти, -- поспешно поправился Белоян, который сам требовал точности в словах, ибо на точности держится любое заклинание.

Отрок, бледный и серьезный, кивнул так судорожно, что лязгнули зубы. Он знал, что стряслось с прежним помощником верховного волхва, и от одной мысли о таком все тело начинало трястись как осиновый лист на ветру.

Белоян выбежал, пронесся как ураган через двор. Редкие челядины проводили уважительными взорами. Все в славянских землях знают, что медведь при внешней неуклюжести обгоняет скачущего коня, а Белоян был не простым медведем. Когда бежал, видели только серую смазанную тень, что мелькнула от одного терема к другому.

У коновязи огромный грузный богатырь неспешно седлал такого же огромного и черного, как грозовая туча, коня. Отроки суетились, пытались помочь, но богатырь столь важное дело совершал сам деловито и уверенно, с тщанием и любовью.

Белоян вскрикнул издали:

-- О, небо!.. Как хорошо, что я тебя застал!

Богатырь обернулся, на верховного волхва взглянули вечно сурово сдвинутые черные брови Ильи. Злодейски черная борода грозно выпячивалась вперед, а ноздри дернулись и приподнялись, как у хищной птицы крылья. В черных глазах вспыхнуло недовольство:

-- А, медведемордый... Чего надо?

Белоян сказал торопливо, еле переводя дыхание:

-- Илья, только ты можешь помочь!

-- Давай удавлю, -- предложил Муромец. -- Чтоб детей не пугал своей харей? Сразу помогу всему Киеву.

-- Илья, дело очень серьезное!

-- Пошел ты, -- ответил Илья свирепо. -- От тебя одни беды. Не было еще случая, чтобы чего-то не стряслось, когда тебя послушаю. А с каждым разом все хужее и хужее.

-- Илья, прошу тебя! Из Царьграда к нам направлен могучесильный богатырь-поединщик. Я смотрел на него через алатырь-камень. Видел, как бросает в небо булаву, едет целую версту, а потом ловит одной рукой! Кто это еще может сделать?

Илья покрутил головой:

-- Врешь, поди? Для этого не только ловкость надобна, но и сила. А вот силы у нынешней молодежи и нету.

-- Илья, -- голос волхва был настойчив. -- Я видел это сам. Видел! Ты знаешь, я никогда не лгу. Если солгу, то потеряю дар волхования. Он силен как никто из киевских богатырей. Ни Лешак, ни Манфред, ни даже Добрыня...

Муромец подумал, отмахнулся:

-- Будь помоложе, взыграло бы ретивое... Как же, отыскался наглец, что вроде бы сильнее! Ну сильнее и сильнее. Пусть так думает. Я не побегу выяснять, так ли это. Пошел вон, а я буду пить и гулять!

Он был грозен, в темных глазах предостерегающе заблистали красные огоньки. На губах появилась жестокая улыбка, а верхняя губа слегка изогнулась, совсем по-волчьи показывая острые зубы. Волхв попятился, издали сказал потерянно:

-- Ухожу, ухожу... Никто тебя не будет винить, Илья. Пей и гуляй себе. Он ведь послан не по твою душу. И не сам по себе едет! Темная рука направила его против Рагдая. И ведет его, я же вижу.

Илья насторожился, но голос был все такой же злой:

-- Рагдай крепкий парень. Авось, отобьется.

-- Может, и отбился бы... Но сейчас ранен, ослабел, кровь все еще течет из ран, доспехи на нем иссечены, а меч затупился. Но если думаешь, что супротивник даст перевести дух, ошибаешься! Он убьет.

Илья, не глядя на волхва, затянул подпругу, похлопал коня по толстому боку. Тот лениво покосился умным лошажьим глазом, всхрапнул.

-- Поединщики не таковы.

-- Он не поединщик! А ежели и поединщик, то ведет его человек, которому до задницы все наши обычаи чести, слова. Он учит этого поединщика бить и в спину, и ниже пояса, и... ты не поверишь!.. ногами лежачего.

Илья нахмурился:

-- Конечно, не поверю. Нет на свете бойцов, которые бьют лежачих.

-- Илья, уже загорается заря нового мира... Я со страхом вижу, что если свершится черное дело, ежели на эти земли придет новая вера, то будут бить и в спину, и ниже пояса, и лежачего... Я прошу тебя! Поспеши. Ведь не на пир коня седлаешь, вижу. Вон сума с припасами полна! На заставу едешь, вороне видно. Как приедешь, не отпускай сюда Алешу и Добрыню. Пока не... Словом, пока не узрите того богатыря.

Илья поставил ногу в стремя, напрягся, готовясь взметнуть многопудовое тело в седло. Конь тоже напрягся в ожидании, когда тяжелая, как гора, туша рухнет ему на спину.

-- Но гляди, волхв... Ежели опять что-то будет не так, лучше не попадайся! Я хоть и не Садко, но и на морском дне отыщу!

-- Да ладно тебе, Илюша, -- сказал Белоян с облегчением, -- ты ж воды боишься, а моря бы вовсе не видал... Ты когда мылся?

-- В степи? -- огрызнулся Илья. -- Баб нет, кто видит? А зверь настоящего мужского духа боится, стороной обходит.

Рассердившись, он в седло взлетел птицей, подобрал поводья.

-- А подойдет -- замертво падает, -- серьезно добавил волхв. -- Хороший человек ты, Илюша. И не зря тебя всяк худой человек боится!

-- То-то, -- сказал Муромец на всякий случай, он чуял подвох, но для настоящего мужчины важнее крепкие кулаки и голова, а не умение играть словами, потому лишь еще раз смерил волхва предостерегающим взглядом, скажешь что-то против шерсти -- пришибу, повернул коня и поехал к воротам.

Глава 37