Чтение 24–й страницы книги ~Войти в образ~

по слогу трем, найденным в гранках (две графоманские не в счет), и
продолжала именно оборванное место: "Скорбный хор отпевал заблудшую душу,
а у подножия холма горбился человек с землистым цветом лица, в черном
балахоне..."

Скажите-ка, что бы вы сделали на моем месте, вернувшись домой? Ну,
выпить - это само собой... Еще раз выпить? Согласен! Бармен! А дальше?
Наплевать и забыть? Вряд ли. Не знаете... И я не знал, клянусь всеми
святыми, я действительно не знал, зачем я вставил недопечатанный
кладбищенский лист в машинку, щелкнул кареткой и, дойдя до пустого места,
отбил пять интервалов абзаца.

Бармен! Налейте на посошок - и счет, пожалуйста. Увы, мой доверчивый
друг, я направляюсь домой. Знаете ли, спать пора, опять же организм
ослаблен алкоголем и женщинами, тонкая нервная организация... Богема, чего
уж тут... А зачем, позвольте полюбопытствовать? Зачем вам знать, чем
кончилась эта душераздирающая рождественская история?! Вы же все равно не
хотите купить душу! Что? Продать? Ах, готовы продать душу за окончание...
Дешево, ничего не скажешь... Вы понимаете, чтобы продавать душу, ее надо,
как минимум, иметь. Плюс наличие желающего приобрести. И именно вашу.

А вот купить... Купить гораздо проще.

Для этого надо встать из-за машинки и открыть дверь маленькому
вежливому джентльмену. Потом выслушать коротенькую речь, просмотреть бланк
договора и подписаться. Вынужден вас разочаровать... Во всяком случае,
лично я подписывался чернилами. Фиолетовыми. Я же не донор, а писатель.
Пусть даже и липовый.

Маленький джентльмен предложил мне приобрести душу покойного Джимми
Дорсета. Привычки и склонности, умение говорить комплименты и умение
говорить гадости, Гавайи и Акапулько, торнадо и цунами, сволочную
потребность писать - но писать буду я, Лео Стоковски, буду заканчивать
последний роман, "Последний меч", столь необходимый работодателю - и если
спустя неделю я не допишу эпилог так, как сделал бы его Джимми Дорсет,
проданный мне с потрохами...

Да-с, молодой человек, я только что вернулся с похорон, я держал в
руках венок умершего коллеги (дважды коллеги, если можно так выразиться) и
отлично понимал смысл красноречивой паузы моего маленького вежливого
джентльмена.

Я понимал, я колебался - и я подписал. Широким жестом. Чернилами.
Фиолетовыми.

...Следующая неделя летела сумбурно и болезненно. Каждый день я
безуспешно пытался напиться, и привычной бутылки анисовой "Мастики" не
хватало даже на потерю координации. В постели постоянно валялись какие-то
беспорядочные дамы, табуны новоприобретенных друзей превращали квартиру в
эрзац-таверну для поношенных авантюристов: бросившегося на меня ревнивого
верзилу с синими костяшками пальцев увезли в реанимацию - проклятый Джимми
пил, не пьянея, любил без устали, дрался, как орангутан, и временами я с
трудом отдергивал руку от вожделенной упаковки моринала. Чистый лист
бумаги торчал из пишущей машинки, вернее, два листа под копирку, но всякий
раз я тихо отходил от клавиатуры, запирал кабинет, отгоняя от него
любопытных, не давая плоским словам лечь на плоскую бумагу. И снова нырял
в прибой чужого разгула - забыть, расслабиться, не помнить, не хотеть, не
бояться...

Когда я Бог знает каким образом сумел все же сосредоточиться, мой
маленький вежливый джентльмен уже стоял в коридоре, благодаря крашеную
блондинку за "любезное открытие двери с ее стороны". Блондинка была
покорена и готова на все, но гость поклонился и направился ко мне. В
бесцветных глазах его сгущалось откровенное огорчение.

- Зря, Лео, - тоскливо протянул он.

- Зря. Поверьте, я очень надеялся на вас.

Я посмотрел на часы и вытолкнул джентльмена в дымную гудящую комнату.
Это был мой единственный шанс, нелепый, невозможный - но единственный. И
предшественники мои, включая самого первого, зудевшего желанием допить,
долюбить и подчиниться приговору - все они в чем-то были гениями, и именно
поэтому не осознавали специфики таланта. Ее мог понять только графоман. А
им... Им это дано было от Бога. Или от черта, если вы атеист.

- У меня еще тридцать две минуты, - сказал я. - И чтоб в течении
получаса я вас в упор не видел. Пожалуйста.

Потом прошел в кабинет и сел за письменный стол.

Машинка билась у меня в руках свежепойманной рыбой, глаза вцепились в
пляшущую клавиатуру, не видя написанного, не давая секунды на обдумывание,
оценку - не давая уму встать между жизнью Джимми Дорсета, мечтою Лео
Стоковски, бредовостью маленького сатаны и листом бумаги, испещренным
перебивками, ошибками, с полным отсутствием знаков препинания и прочей
белиберды, гордо именуемой грамматикой. Я перепрыгивал интервалы, рвал
копирку, и шея окончательно онемела от борьбы с искушением взглянуть на
циферблат, вспомнить, испугаться, проиграть...

- Достаточно. Вы выиграли. И да хранит вас Бог.

Гость аккуратно прикрыл дверь и подошел к столу. Крутанув каретку, он
вынул последний лист, покопался в напечатанном и молча направился к
выходу, пряча в старенький портфель отобранный первый экземпляр. Видно, в
аду у них только первые принимали... Я сомнамбулически прошел за ним в
коридор, помог гостю надеть его двубортное пальто и запер за ним дверь.

Тщетно. Тщетно кинулся я в кабинет в надежде увидеть результат. Пять
листов лежали около машинки, и все пять представляли собой бланки
договора. Я подписывал именно такой. Только эти были чистыми. И моими.
Отныне и навсегда.

Предусмотрительность гостя не имела границ. За исключением крохотного
прокола. Он не учел профессиональной редакторской памяти. Памяти на текст.
И я снова сел за машинку.

Счастье? Вы действительно считаете все это счастьем?! Да, у меня
теперь есть ЗАКОНЧЕННЫЙ роман "Последний меч Империи". И принеся его в
любую редакцию, я уеду в дом для умалишенных.

У меня есть слава, деньги, мои книги блестят позолотой корешков, но
никогда - вы понимаете?! - никогда я не написал и не напишу ничего
подобного тем пяти безграмотным листкам, когда пальцы дрожали на клавишах,
а за спиной тихо стоял мой маленький вежливый джентльмен...

А вы говорите - счастье... Дай Бог, чтобы вы оказались правы. Тогда
как насчет того, чтобы продать душу? Нет? А купить?.. Жаль. Я бы мог со
скидкой...

...И долго еще стоял я на коленях, один на один с сеткой для
настройки видимости. "Не забудьте выключить телевизор! - сообщила мне
сетка. - Не забудьте выключить телевизор! Не забудьте вы..."

И я послушался. Я выключил телевизор. Я сел на ковер и отхлебнул из
бокала, который, оказывается, продолжал держать в руке.

- ...И когда вышел Он из лодки, тотчас встретил Его вышедший из
гробов человек, одержимый нечистым духом, и никто не мог связать его даже
цепями...

Я понял, что это говорит Сарт, потому что только он умел говорить
настолько серьезно, что неизбежно возникало подозрение - не издевается ли
он над собеседником?.. У меня не было сил отвечать, да и не ждал он моего
ответа, отнюдь не ждал. Я сидел, я молчал, а Сарт продолжал...

- И Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из человека. И еще спросил
его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас
много. И много просили Его, чтоб не высылал их вон из страны той. Паслось
же там при горе большое стадо свиней. И просили Его все бесы, говоря:
пошли нас в свиней, чтобы нам войти в них. Иисус тотчас позволил им. И
нечистые духи, выйдя, вошли в свиней; и устремилось стадо с крутизны в
море; и потонули в море...

Сарт умолк, но я смотрел не на него, а на Мома. В эту минуту Мом был
какой-то осунувшийся, бледный... Опустошенный был Мом. Усталый был.
Смертельно усталый. Плохой был Мом.

Вот как оно, значит... Хоть в кого, хоть в свиней, лишь бы реальное,
плотское... Мыслю - следовательно, существую. Дудки! Дышу, хожу, болею,
пью, дерусь, страдаю - следовательно... Злая шутка, Иисус! Дать умоляющей
сущности целое стадо хрюкающих, сопящих, чешущихся существований - и с
крутизны в море!.. Чтоб не хрюкали на мессию...

- Слушай, Мом, - неожиданно для самого себя спросил я, - а чего твоей
Бездне именно туда приспичило? Ну, к этим - где ты меня таскал, помнишь...
Шла бы к нам, воплощалась на здоровье - у нас всего полно, факторов
всяких, объединяющих... Чего желаете? Театров? Да ради Бога! Каких вам -
Кабуки, Станиславского, абсурдистов, Но, Цза-Цзюй?! Ньятавастру
ветхоиндийскую хочешь? Каждому сверчку по индивидуальному шестку! Религий
возжаждали? Да в любом количестве! В одном христианстве вон сколько
наворочали - католики, православные, лютеране, протестанты, кальвинисты,
баптисты... Кто последний - я за вами! У Аллаха не лучше - шииты, сунниты,
карматы, суфии... Что мы еще имеем с гуся - буддизм?!

- Шкварки мы имеем с гуся, а не буддизм, - бросил из своего угла
Сарт. - И еще какие шкварки - хинаяна, махаяна, дзэн, мадхъямики,
виджнянавадины...

- Кто-кто?! - подавился я.

- Виджнянавадины, - с огромным удовольствием повторил Сарт. - И
мадхъямики. И еще много других... объединяющих факторов.

Мом молчал. Я потушил сигарету, встал с ковра и вышел в коридор.
Дверь в соседнюю комнату была закрыта. Я поглядел в висящее на стене
мутное зеркало, скорчил своему отражению подобающую рожу и потянул на себя
медную ручку двери.

И почувствовал, как кожа на лице стянулась и покрылась пупырышками.