сделаю, и все. За такие слова убивают в натуре.
со своих мест. Володин обхватил руками рванувшегося к Марии Сердюка. Лицо
Марии исказилось гримасой ярости; он поднял бюст над головой, замахнулся
им и шагнул к Сердюку. Я оттолкнул Марию и увидел, что Володин схватил
Сердюка таким образом, что прижал его руки к туловищу, и если Мария
все-таки ударит его бюстом, тот не сможет даже закрыться ладонями. Я
попытался разорвать руки Володина, сцепленные на груди у закрывшего глаза
и блаженно улыбающегося Сердюка, и вдруг заметил, что Володин с ужасом
смотрит мне за спину. Я повернул голову и увидел мертвое гипсовое лицо с
пыльными бельмами глаз, медленно опускающееся на меня из-под засиженного
мухами штукатурного неба.
пришел в себя. Впрочем, я не уверен, что выражение "пришел в себя" вполне
подходит. Я с детства ощущал в нем какую-то стыдливую двусмысленность: кто
именно пришел? куда пришел? и, что самое занимательное, откуда? - одним
словом, сплошное передергивание, как за карточным столом на волжском
пароходе. С возрастом я понял, что на самом деле слова "прийти в себя"
означают "прийти к другим", потому что именно эти другие с рождения
объясняют тебе, какие усилия ты должен проделать над собой, чтобы принять
угодную им форму.
описания моего состояния, потому что, очнувшись, я не проснулся полностью,
а как бы осознал себя в зыбкой неглубокой дреме, в том знакомом каждому
человеку нематериальном мире на границе сна и бодрствования, где все, что
есть вокруг, - это мгновенно возникающие и растворяющиеся в сознании
видения и мысли, а тот, вокруг которого они возникают, сам по себе начисто
отсутствует. Обычно пролетаешь это состояние мгновенно, но я отчего-то
застрял в нем на несколько долгих секунд; мои мысли касались главным
образом Аристотеля. Они были бессвязными и почти лишенными смысла - этот
идеологический прадед большевизма вызывал во мне мало симпатии, но личной
ненависти за вчерашнее я не ощущал; видимо, изобретенное им понятие
субстанции было недостаточно субстанциональным, чтобы причинить мне
серьезный вред. Интересно, что этому в моем полусне имелось
убедительнейшее из доказательств: когда бюст разлетелся от удара,
выяснилось, что он был пустотелым.
результат был бы куда как серьезнее. Тут я вспомнил, что у меня есть
голова, последние фрагменты сна унеслись прочь, и все пошло по обычной
схеме человеческого пробуждения - стало ясно, что все эти мысли существуют
именно в голове, а она непереносимо ноет.
не заметила, что я проснулся, - оттого, наверно, что была увлечена
чтением: в ее ладонях был раскрытый томик Гамсуна. Некоторое время я
разглядывал ее сквозь ресницы. Ничего существенного к своему первому
впечатлению от нее я добавить не мог, да и не нужны были никакие
добавления. Может быть, ее красота показалась мне еще мучительнее в своем
равнодушном совершенстве. Я с грустью подумал, что если женщинам вроде нее
и случается полюбить мужчину, то им оказывается или коммивояжер с усиками,
или какой-нибудь краснолицый майор артиллерии - за этим стоит тот же
механизм, который заставляет школьных красавиц выбирать себе уродливых
подруг. Разумеется, дело тут не в желании подчеркнуть свою красоту
контрастом (объясненьице на уровне Ивана Бунина), а в милосердии.
освещения мне показалось, что ее волосы стали короче и чуть светлее.
Вместо вчерашнего темного платья на ней была какая-то странная полувоенная
форма - черная юбка и широкий песочный френч, на рукаве которого дрожали
цветные рефлексы от графина, расщеплявшего солнечный луч; графин стоял на
столе, а стол находился в комнате, которую я никогда раньше не видел. Но
что самое поразительное, за окном этой комнаты было лето - сквозь стекло
виднелись серебристо-зеленые, как бы пыльные кроны тополей, парящие в
полуденном зное.
гостинице - столик, два полумягких кресла, умывальник на стене и лампа под
абажуром. На что она точно не походила ни в малейшей степени, так это на
купе несущегося сквозь зимнюю ночь поезда, где я заснул вчера вечером.
неожиданностью - она уронила книгу на пол и растерянно на меня уставилась.
Вы в безопасности.
помните?
ехал в поезде, а потом вдруг оказался в этой комнате.
разу не приходили в сознание. Большую часть времени вы были в коме.
Или ткачи... А потом этот странный господин... Товарищ... Словом, Чапаев.
Чапаев взял и отцепил вагоны.
эскадроном с левого фланга, всех бы перебили.
ранениях в голову, но... Было бы понятно, если бы вы вообще потеряли
память, а такая странная избирательность удивляет. Хотя вообще-то я не
медик. Может, это тоже в порядке вещей.
легли на обросший короткой щетиной бильярдный шар. Я был пострижен наголо,
как при тифе. Была еще какая-то странность, какой-то безволосый выступ на
коже. Я провел по нему пальцами и понял, что это длинный шрам, наискось
пересекающий весь череп. Ощущение было такое, словно мне на кожу приклеили
гуммиарабиком кусок кожаного ремня.
Вас только царапнуло пулей. Кость даже не задело. Но контузило, похоже,
прилично.
что-то из того, о чем говорила Анна. Но в той черноте, куда я глядел, не
было ничего, кроме вспыхивающих за веками полос и пятен.
Помню только сон, который мне снился: что где-то в Петербурге, в каком-то
мрачном зале, меня бьют по голове бюстом Аристотеля, и каждый раз он
рассыпается на части, но потом все происходит снова... Готика... Но теперь
я понимаю, в чем дело.
вспоминали какую-то Марию, в которую попал снаряд. Правда, довольно
бессвязная история - я так и не поняла, кем вам приходится эта девушка.
Вы, видимо, встретили ее на дорогах войны?
недавнего кошмара...
принимайте за эпатаж то, что я беседую с вами в одном белье.
и одеться.
денщик.
свинья. Не могли бы вы прислать его сюда? И еще - где находится Чапаев?