перископа, как стальные пальцы подвели под мезонный луч фарфоровую ванночку
с кусочком олова. Потом Голуб спустился с мостика, посмотрел в перископ:
мешать Голубу, который настраивал луч, и посмотреть в перископ, столпились у
раструба. Призмы передавали из камеры свечение (в середине синее, по краям
оранжевое), и оно странно освещало наши лица. Было тихо, только сдержанно
гудели трансформаторы, негромко перестукивали вакуум-насосы, да еще Сердюк
сопел возле моего уха.
ванночке в голубоватую лужицу. Оксана, устроившаяся сзади на стуле, сказала:
часа, потом извлекли из камеры. Оно стало сильно радиоактивным и выделяло
такое тепло, что не могло застыть.
первого раза? Сто элементов, тысячи изотопов, множество режимов облучения...
Кажется, я просто излишне распалил свое воображение.
серебро и многое другое. И все они стали радиоактивными. Пока нет даже тех
устойчивых атомов с повышенным количеством нейтронов в ядре, которые
получались раньше.
нам видны усыпанные купающимися желтые пляжи на излучине Днепра и на
островах. Облучения обычно затягиваются до позднего вечера, и мы
возвращаемся к себе в общежитие под крупными, яркими звездами в
бархатно-черном небе. В парке тихо шелестит листва и смеются влюбленные. На
главных аллеях парами ходят черноволосые и круглолицые девушки, которых
некому провожать домой.
которые продают на каждом углу. Мы их едим целыми днями.
Я работаю у мезонатора; под голубым пучком мезонов кубик из облучаемого
металла. И вот металл начинает уплотняться, оседать, медленно, еле заметно
для глаз. Под мезонными лучами он тает, как лед, исчезает из ванночки, и
вместо него на белом фарфоре остается небольшое пятнышко нейтрид!
звонкий воздух. Повсюду на деревьях, на крышах домов, под ногами листья:
желто-зеленые, коричневые, медвяные. Голубое небо, теплое солнце. Хорошо!
таблицы. Несколько дней назад получили из кремния устойчивые,
нерадиоактивные атомы магния и натрия. В них на один и на два нейтрона
больше, чем положено от природы. Хоть маленькая, но победа!
масс-спектрографическим, он радиохимическим. Это в наших опытах самая
кропотливая работа.
работали, как ишаки.
магния и натрия, когда мы их еще раз облучили мезонами, тоже стали
радиоактивными.
становится радиоактивным. Вот в чем беда.
под ногами сменяются жидкой грязью. Словом, не погода, а насморк.
начинают сомневаться в самых очевидных вещах; они перестают доверять своим и
чужим знаниям, перестают доверять друг другу и даже начинают сомневаться в
справедливости законов физики... Последние недели Иван Гаврилович что-то
нервничает, придирается к малейшим неточностям и заставляет переделывать
опыты по нескольку раз.
элементов, облучать которые нет смысла: они и без того неустойчивы.
Становится скучно. В лаборатории все, даже Голуб, как-то избегают
употреблять слово "нейтрид".
имеют слишком большую скорость. Они врезаются в ядро, как бомба, и, конечно
же, сильно возбуждают его. А нам нужно ухитриться, чтобы и обеззарядить
ядро, освободив его от электронов, и в то же время не возбудить. Значит,
следует тормозить мезоны встречным электрическим полем и до предела
уменьшать их скорость.
мной. Значит, и я могу! Итак, переходим на замедленные мезоны. Жаль только,
что мезонатор не приспособлен для регулирования скорости мезонов не
предусмотрели в свое время...
Облучили свинец. Увы! Ничего особенного не получилось. Свинец стал
слаборадиоактивным несколько слабее, чем при сильных облучениях быстрыми
мезонами, и только.
несложно: что-то вроде управляющей сетки в электронной лампе.
кончать? Собственно, в истории науки уже не раз бывало, что исследователи
переставали верить очевидным фактам, если эти факты опровергали выдуманную
ими теорию. Никогда ничего хорошего из этого не получалось... За полгода мы,
в сущности, ничего нового не получили ничего такого, что приблизило бы нас к
этому самому нейтриду. Понимаешь?
спада радиоактивности при замедленной скорости мезонов, которые только что
рассчитал и нарисовал.
миллиметровке. Полгода работы, сотни опытов, сотни анализов и никаких
результатов! Понимаешь? Уж видно, чего нет, того не будет... Факты против
нейтрида! Понимаешь?
рядом, возле пульта, и смотрел на нас сквозь дым своей папиросы. Яшка густо
покраснел (и я, кажется, тоже).
непреложными фактами, их нужно уметь поставить... и отвернулся.
лаборатории, правда, снега нет, но холод почти такой же собачий, как и на
улице. Во-первых, потому, что эта чертова стеклянная стена не оклеена и от
нее отчаянно дует. Во-вторых, потому, что не работает мезонатор: когда он
работал, то те сотни киловатт, которые он потребляет от силовой сети,
выделялись в лаборатории в виде тепла, и было хорошо. Теперь он не включен.
посиневшие руки.
тормозящие электроды, чтобы получить медленные мезоны. Работа, как у
печников, только несколько хуже. Сперва пытались установить пластины
электродов "механическими пальцами", с помощью манипуляторов. "Не прикладая
рук", как выразился Якин. Ничего не вышло. Тогда плюнули, разломали бетонную
стену и полезли в камеру. Работы там всего на три-четыре дня, но беда в том,
что от многократных облучений бетон внутри камеры стал радиоактивным, И,
хоть мы и работаем в защитных скафандрах, находиться в камере можно не
больше часа, да еще потом по медицинским нормам полагается день отдыхать
дома, Нужно, чтобы организм успевал справиться с той радиацией, которую мы
впитываем за час, иначе возникнет лучевая болезнь.
нормы взяты с большим запасом; но Иван Гаврилович после часа работы
неумолимо изгоняет нас из камеры, а затем и из лаборатории. Так и
ковыряемся: час работаем, день отдыхаем. Темпы!