Чтение 24–й страницы книги ~Четыре друга~

нашего дорогого президента. Старика сдвинуть с позиций трудней, чем
переместить Эверест из Азии в Африку.

- А пробовал передвинуть Эверест?

- Говорю тебе, я пробовал передвинуть Боячека. Это хуже...

Адель прервала наш разговор:

- Мартын, ты, кажется, осваиваешь место начальника Лаборатории
ротоновой энергии? Каковы же успехи? Чему ты ухмыляешься?

Она явилась чего-то властно добиваться. Я видел ее насквозь.

- Дорогая Адель, сними фильтры с глаз, они показывают неверную
картину.

- Разве ты не за столом Кондрата? И разве тебя не осеняют лики
великих святых науки? - Она показала на портреты Ньютона, Эйнштейна, Нгоро
и Прохазки. - И вид - самый начальственный.

- Руководящий, - важно добавил Эдуард. - Между прочим, Мартын, я
всегда был уверен, что ты создан для руководства. У тебя, знаешь, такие
директивные...

- Глаза, - подсказал я.

- Нет, не глаза. Впрочем, глаза тоже. Я имел в виду жесты, слова. В
общем, поступки. Мы с Аделью так поняли твой приход в лабораторию, что
теперь будешь возглавлять ее ты. Допустишь и нас? Или подтвердишь
изгнание?

- Вы хотите вернуться в лабораторию?

- Да, - ответила Адель. - Несчастные изгнанники - роль не для нас. Ты
ведь вернулся.

Пока она говорила, я торопливо обдумывал, как держаться. Их приход
был неожиданным, неожиданным было и желание вернуться в лабораторию. И я
не знал, что сказать о своем появлении в ней. Где мера той откровенности,
какую могу разрешить себе? Я осторожно начал:

- В общем, конечно, Кондрат нас прогнал. Но Кондрата нет. И
лаборатории нет. Куда вы собираетесь возвратиться?

- Туда, куда воротился ты, - ответила Адель. - Ты в лаборатории, ты
сидишь за столом ее бывшего руководителя. Значит, лаборатория есть.

- Я сижу в лаборатории, но, повторяю, лаборатории нет.

- Тогда зачем ты появился здесь?

На это я мог ответить открыто:

- Ларр и Сомов предложили мне расследовать обстоятельства катастрофы
- вот почему я за этим столом. С возобновлением экспериментов это не
связано.

- Ларра и Сомова не устраивает заключение комиссии, расследовавшей
катастрофу?

- Оно им кажется недостаточным, Адель. Они хотят услышать мнение
человека, долго работавшего в лаборатории.

- Логично. Но мы с Эдуардом тоже работали в лаборатории. Почему
обратились к одному тебе?

- Об этом надо спрашивать не меня, а их. Я не знаю, почему они
выбрали меня, а вас игнорировали.

- Но ты бы мог сказать, что без нас расследование будет неполным, что
и наше мнение имеет немаловажное значение. Почему ты этого не сделал,
Мартын?

- Конечно, я должен был вспомнить о вас, когда меня вызвали Ларр с
Сомовым. Но я не вспомнил. К сожалению, было так.

- Ты понимаешь, что твой ответ несерьезен?

- Другого у меня нет.

Она долго не отрывала от меня гневного взгляда. Эдуард молчал. Он как
бы показывал, что и сам разговор, и результаты разговора его занимают
мало. Уверен, что в эти минуты он размышлял о чем-то постороннем.

- Хорошо, примем, что серьезного ответа на серьезный вопрос у тебя
нет, - снова заговорила Адель. - Ответь тогда на другой вопрос. Ты не
посоветовал привлечь нас к расследованию, но разве не мог информировать о
нем? Вызвать если не для дружеской, то хотя бы для официальной беседы? Или
и на это не можешь ответить?

- На это - могу. Я собирался просить вас к себе, когда для меня
картина катастрофы разъяснится.

- А картина, естественно, темна, раз ты нас не вызываешь. И нам
пришлось самим напроситься на прием.

Я игнорировал ее иронию и ответил как можно более дружески:

- Ты права, Адель, катастрофа для меня пока темна. Загадка гибели
Кондрата остается загадкой.

- Ты уверен, что удастся разъяснить эту загадку?

- Надеюсь на это.

- Хорошо. С Кондратом понятно. Он погиб, причины гибели остаются теми
же, какие указаны официально: неосторожное включение линии высокого
напряжения на горючие материалы. Так?

- Не просто горючие, а взрывчатые.

- Пусть взрывчатые. Оставим на время трагедию Кондрата. Вернемся к
ней, когда ты бросишь на нее свет. Не возражаешь поговорить о другом?

- Как я могу возражать, не зная, о чем это "другое"?

- Не притворяйся. Ты знаешь, о чем я буду спрашивать! Так или не так?

- Так. Знаю. Спрашивай.

Адель все же помедлила. Я внутренне сжался. Она еще не понимала, что
я не смогу честно ответить на то, о чем она спросит. На мне железной цепью
висел обман Кондрата. Пока я не дознался, почему он обманул нас, я не мог
прямо сказать им обоим, что был обман. У Кондрата, несомненно, возникли
важные причины для удаления нас из лаборатории, более важные, чем наука,
чем наша дружба, чем его чувство к Адели, наконец. И я еще не знал, что
честней, что нужней: раскрыть обман или умолчать о нем. Прикрыть один
обман другим я не мог. Честно во всем признаться - не смел.

Адель задала вопрос так резко, как если бы наносила удар:

- Мартын, только правду: не было ошибки в экспериментах? Не было того
провала, каким ошеломил нас Кондрат?

Я постарался хоть на минуту ускользнуть от прямого ответа.

- Какие у тебя основания спрашивать об этом?

- Ты заменяешь ответ вопросом. Хорошо, я отвечу тебе. И ты, и
Кондрат, конечно, понимали, что, уйдя из лаборатории, я снова проверю свои
вычисления. В них не было ни малейшей ошибки, я это установила
окончательно. Вот мои основания для вопроса.

- И Кондрат говорил, что в твоих вычислениях нет погрешностей. И что
просчет в неправильном определении величины Тэта. Эксперименты
подтвердили, что надо исходить из нового значения константы.

- Это ты подтвердил, что эксперименты подтвердили? Не забывай,
пожалуйста, что ты проверял записи.

- Не забываю.

- Ты тогда объявил нам: эксперименты свидетельствуют, что Тэта в сто
раз меньше, чем первоначально принята.

- Все верно. Записи в рабочем журнале показывали, что константа иная,
чем мы считали.

- Я снова повторяю вопрос, от ответа на который ты уклонился: не было
ли ошибок в самих экспериментах? Правильно ли вписали в журнал данные?

На это я ответить не мог. Я старался не глядеть Адели в лицо.

- Воздержусь от прямого ответа на твой прямой вопрос.

- Почему?

- И на это не отвечу. По крайней мере, пока не закончу расследование.
Тогда, возможно, что-то скажу.

- Возможно или наверное что-то скажешь?

- Этого сейчас не знаю.

Она повернулась к молчаливому Эдуарду.

- Ты слышал, Эдик? Я говорила тебе, что и в нашем устранении из
лаборатории, и в самой гибели несчастного Кондрата скрывается тайна. Ты и
теперь не веришь, что я права?

Он нехотя откликнулся на ее взволнованное воззвание:

- Ты хотела спросить о журнале, помнишь?

- Помню. Мартын, я не экспериментатор и должна тебе верить во всем,
что относится к лабораторным работам. Но мы с Эдиком хотим сами взглянуть
на рабочий журнал, который ты так внимательно изучал в тот день.

Я чуть не застонал от душевной боли. Я не мог исполнить ее требование
и не мог объяснить, почему не могу исполнить.

- К сожалению, должен отказать в твоей просьбе, Адель.

- Требовании, а не просьбе, Мартын.

- И в требовании отказываю.

- Тогда разъясни - почему?

- И этого не скажу. Кончим на этом, друзья. Ваши вопросы подошли к
той грани, за которой я не могу и не хочу ничего говорить. Наберитесь
терпения - одно могу посоветовать.

- Набраться терпения? И сколько, дорогой Мартын? Килограмм, тонну?
Или километр? На месяц, на год? На десять лет, если измерять терпение в
единицах времени? Не откажи в любезности разъяснить.

Я молчал. Адель обернулась к Эдуарду.

- Что будем делать, Эдик? Набираться терпения, не зная даже, в каких
единицах оно измеряется? Или настаивать на раскрытии всего, что от нас
утаивают?

- Пойдем к Ларру или Сомову, - произнес Эдуард. - Руководители
института поставят Мартына на место.

Она зло рассмеялась.

- Не поставят, а посадят. Вот он уже сидит - на месте начальника
лаборатории. Это место для него заранее предусмотрено. Не будь наивным,
Эдик. Сомов скажет тебе не больше того, что говорит Мартын.

- Но Мартын ничего не говорит.

- Значит, и Сомов ничего не скажет. Но если они молчат, то говорить
будем мы. У нас есть что сказать и Сомову, и тебе, Мартын. Будешь слушать
нас? Отвечай - будешь слушать?