солнце.
детстве, я ходил там в школу и я помнил светлую солнечную тишину, которая
стояла между домов: тесные каменные дворики, узкие пролеты переулков.
Очень хотелось посмотреть на все это в последний раз. Леля, в общем, тоже
не возражала. Но подойдя к мосту через Фонтанку, мы увидели, что большое
многоэтажное здание на другом берегу полностью обрушилось и перегородило
обломками почти весь Измайловский. Это было не первое здание, которое
обрушилось: пока мы добирались сюда, мы столкнулись с двумя или тремя
очагами разрушений. Видимо, разваливался весь город - трескались выпуклые
мостовые, вылезали из земли и заваливались фонарные столбы, падали, как
подрезанные в основании, целые кварталы, оползали дворцы, превращаясь в
груды мрамора и кирпича, уходила в трещины вода из каналов, съезжали на
бок крашеные купола церквей - рыжая сухая трава прорастала на площадях,
превращая асфальт в мелкозернистую крошку. Разрушение происходило очень
быстро: только что стоял крепкий дом, и вот уже - хаос и доски. С мыслью о
Красноармейских улицах мне пришлось распрощаться.
Ты меня извини, но мне кажется почему-то, что он еще жив - что он лежит
сейчас там, один, может быть, раненый, посреди болота, и трясина медленно
засасывает его. Закрою глаза и вижу: топь, развалины, желтый туман. А в
воде извиваются жирные скользкие пиявки...
потерла щеку - скривилась, потрогала это место пальцами.
вытер.
Он, конечно, погиб. Я видела, как земля на этом пятачке - осела. Между
прочим, он поступил совершенно правильно. Он убил Зверя и сам погиб. Ведь
так?
не пройти. Арматура образовывала какие-то немыслимые сплетения. Леля то и
дело спотыкалась. Я ее поддерживал. Нам приходилось чуть ли не прижиматься
к стене противоположного дома. Я боялся, что он тоже может обрушиться. Но,
к счастью, все обошлось. Развалины остались позади. Позади остались болота
и вымершие трущобы. Мы пересекли Обводный канал, вода в котором пахла
отбросами, и по безлюдной, уже растрескавшейся набережной обогнули
территорию Варшавского вокзала. Дальше начинались пакгаузы и склады,
засыпанные антрацитом. Собственно, город здесь завершался. Город тоже
оставался позади. Леля была права. Это был действительно очень красивый
город. Я вспомнил, как горит от закатного солнца шпиль Петропавловской
крепости, как потом выделяется чернотой отточенный ее силуэт, как темнеет
прозрачная синева на Дворцовой площади и как светится в ней пышная лепка
Дворца, как блестит неподвижная зеркальная вода в каналах, как сквозят
ранней осенью деревья в Летнем саду, как пленительно разгораются белые
ночи и как облекают они капище камня в волшебный свет. Замирают подъезды,
цепенеют торжественные колокольни, эхо случайных шагов парит над улицей...
груди.
закончилось. Что-то перестало существовать. Я не знаю, будет ли у нас
что-нибудь новое. Может быть, и не будет. Но что-то определенно
закончилось. Раз - и все.
просто - город. Что-то еще. Что-то исключительно важное, прежде
необходимое. То, на чем основывалась, быть может, сама жизнь. И теперь оно
бесповоротно закончилось.
кирпича. Одинаковые, безликие, отличающиеся лишь по размерам и по
количеству этажей. Это потянулись районы новостроек. Простирались они на
десятки километров, окружая город враждебным искусственным частоколом.
Была в них какая-то тупая унылость. Словно строили не люди, а некие
механические существа. И особенно удручающе выглядели они сейчас, когда
были покинуты своими жителями. Висели лопнувшие провода. Стояли
троллейбусы с разбитыми стеклами. Двери многих парадных были сорваны, и
оттуда гнилыми языками выплескивался квартирный мусор. Валялись матрасы,
игрушки, взрезанные чемоданы. Впечатление было неприятное. Словно после
чумы. Я не ожидал, что здесь будет так пустынно. Насколько я знал,
"явления" не затрагивали новостройки. Тут не возникали "мумии" и не
случалось "прорывов истории". Не разваливались, набухая, здания, и не
трескался от железной травы асфальт. Не свирепствовала гроза, и не
образовывались многокилометровые болота. Тут все было, как обычно. Даже
коммунальные службы работали вполне нормально. Во всяком случае, если
судить по сводкам. И тем не менее, население покинуло эти районы. Видимо,
поддавшись общей панике.
высоко, начинало припекать, редкий болотный туман, царивший в городе,
незаметно рассеялся, проступило синее небо, но ощущение было именно как от
кладбища. Хотя как раз в новостройках мы встретили первых людей.
от перекрестка, из стеклянного магазина с надписью "Промтовары" вынырнули
трое мужчин в рабочих комбинезонах. Все трое были коренастые,
неповоротливые, угрюмые, чем-то даже, как братья, похожие друг на друга -
в тяжелых армейских ботинках, с ломиками в руках. И у каждого из них за
спиной висело по объемистому рюкзаку.
"мумии": десятки и сотни "мумий", лежащих на улицах. Высохших,
потемневших, рассыпающихся во прах. А живых людей не было.
стал щелкать предохранителем и демонстративно передергивать затвор. Я
просто держал его у бедра. Так, чтобы видели.
сунул руку за пазуху. Но доставать ничего не стал. Наверное, передумал.
слышал...
усмехнулся:
хлынут в город и разорят его окончательно. Так что - ничего не останется.
Пустошь. Болотистая равнина.
казалось, без всяких границ. После каждого пройденного нами квартала я
думал, что уже - вот-вот, но за группами блочных параллелепипедов
открывались все новые и новые микрорайоны. Здания в них торчали, как
спичечные коробки. Разбегались проспекты, нависали железнодорожные мосты.
В окнах бесчисленных этажей блистало солнце. Раньше я и не подозревал, что
город так сильно разросся. Прямо-таки до ненормальных размеров. Было в
этом что-то патологическое. Неудивительно, что сердце его, в конце концов,
не выдержало. Омрачилось сознание, душа начала распадаться. И в итоге он
превратился в дикого Зверя. А теперь и Зверь отправился в небытие, -
захватив с собою часть нашей жизни. Что-то кончилось. Что-то кончилось
навсегда. Я не знал, как это правильно сформулировать. Чтобы
сформулировать, нужны какие-то силы. А сил у меня не было. Я еле тащился.
Очень тяготила духота. Ослепляло надрывное летнее марево. Жара
Корнев Павел
Шилова Юлия
Флинт Эрик
Лукин Евгений
Самойлова Елена
Афанасьев Роман