светло-каштановые волосы, добрый, всегда улыбающийся рот. Они познакомились
в душевой бассейна "Москва", поняв друг друга с полуслова.
листьями на асфальте, ответ незнакомого голоса на Маринин звонок:
гранитный блок. неприжившиеся "анютины глазки"...
платья, читала "Камасутру", ласково просила, по-детски пришипетывая:
свечу, нежно вводила в раскрывшееся влагалище...
оглянешься, -- говорила голая Туська, разливая дешевый портвейн в три
фужера...
черноволосого Ашота с детской улыбкой, мускулистым телом и длинным, слегка
кривым пенисом. С ним часто играли в жмурки, -- завязывали глаза богемным
Сонечкиным шарфом, раскручивали и заставляли искать. Голый Ашот, улыбаясь,
сомнамбулой ходил по комнате, а девочки, повизгивая, кусали его
подрагивающий жезл.
вульгарными замашками.
они ехали в общежитие к Барбаре...
таблеток...
тридцатисемилетняя. Первый раз казалась вялой, но умело работала языком. Во
второй -- приехала со своим "тюфячком" -- круглым валиком от дивана. На
валик одевался чистый стиранный чехольчик, постанывая, голая Наташа зажимала
его между ног и ложилась на кровать ничком, обреченно бормоча:
офицерский ремень со срезанной пряжкой:
просила прощения, ерзая на валике.
желеобразную тушу.
голова ее мелко тряслась, шея багровела. Марина била, ласково приговаривая:
толстые ноги, унося до следующей субботы свое распухшее тело и вместе с ним
-- заветный тюфячок... Ее посадили за спекуляцию лекарствами...
крапинках веснушек. Розовую Дверь в ней открыла Барбара, Марине оставалось
лишь помочь ей усвоить и закрепить пройденное.
миловидное лицо ее приобретало таинственное выражение.
оплывшей свечи.
смотрела как исчезает за дверью ее мокрое тело, потом тоже вылезала и
гналась, ловила в темноте, заламывая скользкие руки, тащила к кровати,
наваливалась, подминая под себя хнычущую Аннет-Минет...
неправдоподобно широкое влагалище, которое и толкнуло на лесбийский путь:
мужчина был беспомощен в таком пространстве.
бормотала она. Похлопывая себя по буйно поросшим гениталиям.
бесчисленных оргазмов Тамара плакала, по-детски прижимаясь к Марине:
ответно, заставляя Тамару постанывать, скалить ровные белые зубы...
рассматривая их, вспоминала пахучие Тамарины подмышки, проворные губы и
жадные руки.
боялась мужчин. Марина брила ее гениталии, научила восточной технике, "игре
на флейте", "поцелую Венеры" и многому другому...
под брови глаза, разболтанная походка, синие джинсы...
сама Маринка беспробудно пила и трахалась, чувствуя нарастающий ужас, по
мере того как таял мужнин срок. Ужас. Он и толкнул ее в умелые объятия
тезки. Правда всего на три ночи...
было ясно: притиснутая какой-то бабой к стеклу Люба провела кончиком язычка
по верхней губке. Стоящая неподалеку Марина через секунду повторила жест.
Они сошли на Пушкинской старыми знакомыми, в Елисеевском купили раскисающий
тортик, бутылку белого вина, с трудом поймали такси и вскоре жадно
целовались в темном, пахнущем кошками коридоре...
умелой, чувственной... Марина вспомнила ее подвижную голенькую фигурку,
присевшую на широкий подоконник.
потягивая невкусное вино из высокого узкого стакана, -- Я ведь и в
детстве-то только с девочками дружила...
высовывался из ее пухлых гениталий толстеньким розовым стручком и мелко
подрагивал. Марина медленно втягивала его в рот и нежно посасывала, впиваясь
ногтями в ерзающие ягодицы любовницы...
ванную, раглядывала себя в зеркало, в то время как Марина приникала к щели в
нарочно неприкрытой двери. Люба раздевалась, посылая своему отражению
воздушные поцелуи. Оставшись в одних трусиках, долго позировала перед
зеркалом, оттопыривая зад, поглаживая груди и проводя языком по губам.
Потом, стянув свои лиловые трусики, присаживалась на край ванны и начинала
заниматься онанизмом: пальцы теребили поблескивающий клитор, колени
конвульсивно сходились и расходились, щеки пылали румянцем. Так продолжалось
несколько минут, потом движения ее становились лихорадочными, полуоткрытые
губы с шумом втягивали воздух, колени дергались, и она вставала, давая
понять, что желанный оргазм уже на пороге. Вместе с ним врывалась Марина и с
криком "ах ты сука!" начинала бить ее по горячим щекам. Не переставая
теребить свой стручок, Люба бледнела, бормоча "милая, не буду, милая, не
буду...", дергалась, стонала и бессильно сползала на пол. Миловидное лицо ее
в это мгновенье поражало удивительной красотой: глаза закатывались, губы
наливались кровью, распущенные волосы струились возле белых щек. Сначала
Марине было жалко бить, но Люба требовала боли:
пощечин метались в душной ванной. Люба благодарно плакала...
курточке и серебряных сандалиях. Беломорина не покидала ее огромных цинично
смеющихся губ, проворные руки щипали, били, тискали. В метро, пользуясь
всеобщей давкой, она прижимала Марину к двери, по-змеиному скользкая рука
заползала в джинсы, пальцы раздвигали половые губы, один из них проникал во
влагалище и сгибался.
Пиздец голубушке...
на полную мощь, поила Марину коньяком из собственного рта, потом безжалостно
раздевала, валила на кровать...
ее полусадистским ласкам, дряхлая кровать жалобно трещала, грозя рухнуть,
магнитофон ревел, ползая по полу...
пою, и не вожу смычком черноголосым..."
нравилась Марине: чопорно-изысканные ухаживания с букетами роз, поездками в
Афанасьев Роман
Каргалов Вадим
Орловский Гай Юлий
Березин Федор
Василенко Иван
Сертаков Виталий