постарел и, виделось, был скорбен, хоть и не являл того на люди. Порою,
внимая рассказу Василия, взглядывал сумрачно и вновь опускал глаза. В
густых волосах московского князя кое-где проблескивала седина, которой
раньше не замечалось.
худа от него Нову Городу!>
новгородские пригороды, Иван уже знал. Дошла весть из Литвы. Наружно,
однако, не оскорбился ничем, не зазрил, не нахмурил даже, выслушав о том
еще раз от Василия. Видно, решил что-то про себя заранее. Говоря про
Гедимина, раз или два назвал его <братом>. Узнав о нападении на владычный
обоз Федора Киевского, глянул прозрачно и строго. Вымолвил:
ли, что захвачен Ордою на бою? Покивал. Подумал. Подымаясь из-за стола,
вновь подошел под благословение.
Кремник, сильно занедужил и к исходу осени умер великий московский боярин
Федор Бяконт, правая рука князя во всех делах посольских и господарских.
Иван сам сидел у постели больного, сам закрыл глаза усопшему, сам стоял у
гроба на похоронах. И теперь, направляясь из Новгорода Великого в Орду, к
хану Узбеку, Иван с особою болью вспоминал Бяконта: как не хватало сейчас
его совета, его мудрости, даже его старческого, с придыхом, тяжкого
сопенья. Задумавшись, Иван иногда ловил себя на том, что словно бы опять и
вновь слышит старика. Из бояр отцовых, ближних, оставался, почитай, один
Протасий, седой, костистый, воистину бессмертный старец. Но и он нынче
больше мыслил о Господе, чем о делах, почти передав тысяцкое сыну Василию.
в юные годы, прибегал за советом, уже ушли, отойдя мира сего, и некого
вопросить по нужде, и не к кому прибегнуть, един Господь прибежище, и един
он утешитель в скорби! А тех уже нет, - и хочешь того иль не хочешь, готов
или нет к тому, - а уже сам-один прибежище и утешитель молодших себя, сам
ты тот старец, к коему идут за советом юные. Возможешь ли ты не угасить
света отчего? Возможешь ли сохранить и передать другим переданное тебе
пращурами твоими? Возможешь - будет жив род твой и племя твое, и свеча
твоей памяти не угаснет!
Новгород праздничным звоном и толпами гражан, вышедших далеко за ворота,
встречал своего архиепископа. Старый неревский боярин Варфоломей Юрьевич
расплакался, увидав наконец Василия Калику, <своего> попа, коего сам
снаряжал весною в далекий поход. И владыка, обняв боярина, долго утешал,
теперь уже на правах старейшего властью и званием, старопрежнего друга
своего.
великий князь Иван отправлялся в Орду.
достиг Новгорода. Медлить было и некогда. Узбек звал к себе. Хану опять
требовалось русское серебро.
Узбек доходы со своего русского улуса. Все уходило в жадные руки
невероятно разросшейся и громоздкой иерархии разных чинов и начальников,
крупных и мелких, заполонивших Сарай и прочие ордынские грады. Потому и в
войнах неуспешен, потому и с Кавказа ушел и от Литвы терпит уроны!
Гедимин, однако, становится все опасней. Пора хану вмешаться, не то
заберет под себя и Смоленск и Подолию! И об этом следовало поговорить с
Узбеком. Токмо осторожно. Намеками. И о Твери. Пущай утвердит Костянтина
на тверском столе! Александр, воротившийся во Плесков, висит над ним
постоянной угрозою. А все великая княгиня Анна! Матери боится Костянтин, и
жена не возможет противу нее! (На племянницу, Юрьеву дочь, супругу
Константина Михалыча Тверского, Калита возлагал надежды немалые.) Нынче
князя Костянтина он повезет в Орду вместе с собою. Авось и склонит хана к
чему путному...
судьба града Владимира. Суздальский князь Александр Васильевич умер на
днях. Сейчас поспешить - и все великое княжение будет в его руках!
хану. Иван, молча отрицая, потряс головой. Ехать должен был он сам, только
сам. Везти серебро, жестоко добытое им грабежом Ростова. (Еще в конце
марта умер Федор Васильич Ростовский, и Иван тотчас наложил руку на
Сретенскую половину города, принадлежавшую покойному. Молодой зять Ивана
не смел возразить всесильному тестю.) Кочева с Миною потрудились немало.
Передавали позорища самые безобразные. Градского епарха, Аверкия,
москвичи, выколачивая дани, повесили за ноги, отпустили едва живого. Город
роптал и разбегался... Но серебро - вот оно! Станет чем задобрить хана,
чем заплатить за великий стол, за власть, столь необходимую для его
замыслов, дел и свершений.
думая, что и она вскоре уйдет следом за Бяконтом. И что останет ему? С кем
останется он?
совсем неживая, все косточки прощупывались насквозь под желтою кожей.
Иван, приняв ее ладонь в свою, едва сдержал подступивший к горлу жгучий
комок. Она долго глядела на него, вымолвила тихо:
губить нынче замыслил? На Ярославль, поди, кинешься? Ростов-то излиха
пограбил? Не жаль тебе дочерь свою!
Иван. - Теперь везу серебро хану! Пойми и ты меня!
отозвалась жена. - Дак не пождешь? Поедешь?
увидимся ищо. Ворочусь вборзе!
дряблой щеке Олениной. Она тихо гладила его по затылку, вспоминая, как
ласкала когда-то. Теперь казалось, уже и очень давно, чуть ли не многие
годы назад! Не хотелось отпускать. Чуяло сердце, что более не увидит.
Пересилила себя, сказала:
тысяцкому, попросил об услуге:
поезжай, повидь тово! Может, и к нам привести, под Радонеж. Я те места по
духовной младшему своему, Андрею, оставляю. Дак и населить мочно!
снедного припасу надоть попервости.
земли, поди распаши их да устрой домы, и хлевы, и все прочее. - Подумал,
пожевал губами, поглядел прямо в глаза князю. Прибавил: - Да и для души
легше! Сирого приветить - иной грех господь в доброту зачтет!
и снова возы и сани с разноличным добром. Двигались, уходили, покидали
город, на ходу прощаясь с оступившими дорогу посадскими жонками. Иван
верхом, в бобровой круглой шапке, выставив бороду неощутимо отцовым
движением, Даниловым, озирал спускающийся с горы бесконечный обоз. Князь
Константин осаживал нетерпеливо рвущегося скакуна, готового ринуть вскок
вослед проходящей коннице.
рукавицей провожавшему его сыну и, под колокольный звон новостроенных
церквей московских, тронул коня.
порушенном дому ростовского боярина Кирилла только и речей ныне: куда
подаваться? В Белозерско - дак и дотоле уже досягнули долгие руки
московита... На Шексну али Сухону? Страшно, не своя сторона! Посылывали
слухачей и в Устюг, и в Тотьму, судили и рядили так и эдак, съезжались
родней, с Тормосовыми, и вновь судили-пересуживали, и все об одном: куда
бежать? Где найти укрытый угол, землю незнаему, за какими горами, морями
ли, за какими лесами синими затаить, сокрыти себя от злобы людской, от
власти ненасытной и предерзостной, не ведающей святынь отних, ни добрых
навычаев старины? Куда спастись от московской грозы?
Батыевы разумелись в предании том, не от них - от московского деспота
уходил в глуби озерные зачарованный город.