Небось пожалеет боярин, что не своими мужиками скосил. Я ж ему заплатил за
сорок четвертей, а мы... Слушай, Радько, по полуторы заколины этого сена
станет?
четверть по заколине!
в жарком небе. Только и было слышно, как, с хрустом приминая сочные травы,
ступают лошади да поскрипывают, кренясь на водомоинах, груженные припасом
и снедью возы.
на возы. Солнце уже низилось, когда за негустым перелеском открылась
широкая пойменная луговина. От реки, от раскинутых шатров, окликнули.
Радько отвечал, и скоро повозки окружили мужики, иные в полотняных куколях
от комаров, и любопытные бабы. Распрягли лошадей, принялись ставить шатры.
Новый парень, Микита, - Радько дорогой отводил его в сторону и шептался, -
старался больше всех, то и дело заглядывая в глаза хозяину. Олекса кивал
рассеянно, не до него было.
- угощение на конец работы - зарыли в землю. Натащили еловых лап,
подсохшей травы, постелились.
с жонками, которые сами окликнули его:
оставить боиссе?
маленько, за словом в кошель не лез. Встал, махнул рукой:
расшумевшихся жонок.
напустить комаров. Домаша спала или притворялась - всегда ревновала его к
сельским жонкам. Улегся и уже задремывал, когда не выдержала, круто
повернулась, прижалась к нему, потянула его руку, чтобы обнял. Усмехнулся
Олекса, расцеловал Домашу:
дети, поют комары, пробившиеся под полог шатра, да шумит река в стороне, и
не заметил, как заснул. Будто в тот же миг разбудил его старик, староста
покосников:
Ополоснулись, испили водицы и так, натощак, подхватывая горбуши, стали
выстраиваться в ряд.
поршнях*. Взмах, другой, - вправо, влево, вправо, влево: в обе стороны
валится срезанная трава. За ним двинулся мужик из местных косарей, за ним
Станята, Олекса четвертым, пятым шел новый парень, Микита. Старик покосник
вел своих косарей с другой стороны.
разогнулись! Ух! С отвычки нешуточно ломит спину, руки и ноги гудят от
работы.
стерлядей. Жонки резали хлеб, разливали уху в мисы, выкладывали рыбу на
кленовые продолговатые подносы, с четвероугольными краями.
наступал ему на пятки. Парень был, и верно, силен, а в работе неутомим.
Задувал ветерок, и к пабедью бабы уже тронулись цепью ворошить траву.
Домаша шла со всеми. Отдыхая, мужики точили лезвия горбуш, измеряли на
глаз пройденные прокосья.
дня в наклонку да растут стога.
ветерке заблестевшая трава. Сено получалось духовитое, пышное. Косит
Олекса в серой рубахе посконной, косит, разогнется, оглянется вокруг -
весело идет работа! Вечером - ловить тайменей. А то в полдни, когда
повалятся отдыхать мужики, спугнет купающихся баб, притаясь за кустами. С
хохотом разбегаются они в чем мать родила, завидя Олексу.
отпустят чуть живого.
положат, все будет бегать! Детей цетверо никак и жонка рядом ништо его не
берет!
покосе. Ништо!
парнями, - поглядывает Олекса, вроде и ухом не ведет, а глазом-то косит,
вздрагивает носом - тоже ревнует. Поделом ему!
идет в ряду баб, почти неотличимая от прочих. И как-то по-новому, проще и
ближе, становится она. Уже не Завидова дочь, а простая баба детная,
своя... Эх, не будь воли боярской да недородов, так мужиком еще и проще
жить! Все ясно, как этот день, и известно наперед. Разве ворог нагрянет -
ну дак лес рядом. Или пожар - дак опять же лес рядом. Топор в руки - и
пошел! Была бы только сила в плечах...
вспомнив Ратибора, вскинулся Олекса, развалившийся было на траве, и поник,
закусил травину, добавил глухо: - Слишком много власти над мужиком... Воля
дорога!
и уважение. Вона, смотри, Микита, - чем не парень? Еще и получше меня! А
свистни я - собакой подползет. Потому - беден.
Дети видят!
как тут устоишь?.. Нет, полно! Да и в Новгород пора, нужно с Тимофеем
поговорить. Он прижмурился, представив, как будет срамить его и что скажет
ему старший брат. От Клуксовича все равно не набегаешься!
поняла, не удерживала, только поцеловала взасос, долго-долго, пока дыхание
не пресеклось. Переводя дух, глаза отвела:
не падут - доуправимсе.
прочь. Радько повел глазом вслед старику:
его второй дом.
бересто в полотняный кошелек и поскакал.
Перумов Ник
Ильин Андрей
Орлов Алекс
Херберт Фрэнк
Лукин Евгений
Самойлова Елена