зримо зрит правду твою, княже, и не мешай мне полагать оным пути легчайшие
к постижению истины!
голову, и Андрей, оставшись совсем один, должен был уступить, согласясь с
епископом ежели не в душе, то хотя бы наружно.
бледный, измученный лик. - Обещай мне, когда я умру, поддержать волею
своею того из них, кто будет более прав!
подошел к иконам, дабы клятву, данную Андрею, повторить пред господом. -
Господи! Ты ведаешь все дела человеческие! Приимь обещание мое поддержать
правого среди князей суздальских! Что бы ни было и что бы ни совершило со
мною...
бледная, с темно-углубленным взором, молчаливо слушавшая странную просьбу
мужа и клятву епископа, тоже отозвалась из угла покоя тихо, словно далекое
эхо их голосов:
года, когда Алексий добился от Мамая ярлыка, отдающего владимирский стол в
вотчину государям московским, Ольгерд, разбив татарских князей Кутлубугу,
Хаджибея и Дмитрия, занял Белобережье и Синюю Воду, то есть всю Подолию
(Низовья Днепра и Буга), подготовив тем самым скорое присоединение Киева и
превращение маленькой Литвы в огромное литовско-русское государство,
протянувшееся <от моря и до моря>. (Точности ради скажем, что как
побережья Балтики, так и Черного моря ему не принадлежали.)
незаметное со стороны, и второе громозвучно-победоносное, тем паче, что
победа была совершена над непобедимыми до сих пор татарами, - произошли в
один и тот же год, словно бы намечая разноту путей, по которым пойдет
развитие того и другого государства Восточной Европы.
одоления на враги. Татарские князья, чьи орды кочевали в низовьях Днепра,
почти не подчинялись центральному улусу, а рати Мамая были нацело скованы
борьбою с ханом Мурутом, и сил, чтобы вмешаться в дела Подолии, он в ту
пору совсем не имел. К тому же голод и чума, опустошившие Бездеж и другие
татарские города, и вовсе ослабили Орду.
своей родины, в открытой степи разгромила татар, выгнав их за Дунай и в
Добруджу, это была отнюдь не рядовая победа в бесконечных войнах эпохи,
это был символ начавшегося обратного движения европейских народов против
еще недавно неодолимых кочевников.
не прочна, пусть это была окраина Орды, окраина степного моря... Но выйти
в степи! В ослепительный бескрайний, сливающийся с небом простор, в
безмерность, в которой тонет взор жителя лесной стороны, не ведая, за что
зацепиться ему. Выйти в степи почти то же, что выйти в океан, оторвавшись
от спасительных берегов. Та же унылость и простор и та же близость дальних
земель и стран, открывающаяся духовному взору путника, ибо конь не
медленнее бежал по степи, чем стремились по морю пузатые окрыленные
корабли тогдашних мореходов.
степь! Теперь он предложит папе римскому в уплату за крещение Литвы в
латинскую веру переселить сюда, за границу Золотой Орды, немецких
орденских рыцарей (это будет его непременным условием почему и само
крещение, на коем многажды настаивал папский Рим, не состоялось вновь). За
этой степью - Греческое (когда-то Русское!) море, пути в Константинополь,
на Запад и в страны Востока...
европейской истории, сопоставим тайный договор Алексия, клочок пергамента
из тех, что тысячами истлели без остатка в земле?
столкнутся с Ордою те и другие. И ежели Русь устоит на Куликовом поле, то
Литва при Витовте будет наголову разбита на Ворскле, и это означит ее
скорый закат, поглощение Польшей, и уступит она после того сопернице -
Руси путь и в Византию, и к Востоку, и в степи, а затем и в лесные
просторы Сибири, все дальше и дальше, пока чужой, неведомый океан не
заплещет перед очами землепроходцев-русичей, добравшихся уже на другом
конце величайшего из земных материков до своего <последнего моря>.
Утвержденное. Осененное знаком креста и скрепленное государственными
вислыми печатями.
совершенною в тот же год, но означившую только шаткость военного счастья и
переменчивость земных судеб, замыкающихся на смертной личности правителя,
мнящего себя бессмертным (как, увы, и многие правители земные!).
окинем взглядом те незаметные в громе побед и поражений родники, что уже
повсюду начинали пробиваться, хлопотливо журча, в русской земле.
есть всего с десятилетним перерывом (при этом поветрие 1363 - 1366 годов,
принесшее на Русь сразу и чуму и моровую язву, было не менее, а быть
может, и более сильным, чем предыдущее), в сложном обстоянии военных
розмирий, походов, княжеских ссор и порубежных угроз страна очень много
строит, создает, украшает и творит.
украшают Нижний, Москва один за другим возводит монастыри и храмы;
строительство идет и в Твери. Неслыханно расцветает живопись (напомним,
что вскоре на Русь явится Феофан Грек и обретет здесь пышную местную
художественную школу, точнее - много школ, и уже не за горами появление
Рублева, целиком созданного XIV веком, а его гением означено высшее
стояние художественной культуры Московской Руси, что о сохранившихся
образцах русской живописи середины XIV века теперь сочиняют целые
монографии, что именно в эту пору начинается бурное развитие иконостасного
ряда, музыки, возникают или достигают своей законченности все местные
школы зодчества).
Рязань>, многочисленные <Хожения> русских паломников, <Повесть о Шевкале>,
<Повесть о житии и убиении князя Михаила Тверского>, <Задонщина>, бурно
развивается летописание и в Залесской Руси и в Новгороде, создаются
русские <Жития>, <Сказания>, переводятся шедевры византийской литературы.
Возникает и растет монастырское <скитское> движение, отмеченное появлением
новых общежительных обителей, ставших центрами и рассадниками культуры, и
целым соцветием имен выдающихся подвижников, таких, как Дионисий
Печерско-Нижегородский, Евфимий Суздальский, Макарий Унженский и тьмы
других, не говоря уже о Сергии Радонежском и веренице его последователей и
учеников. Все это свидетельствует о действительном духовном подъеме,
подъеме внутреннем, мощном и всеобъемлющем. Подъеме, уже в силу
значительности своей более медленном, как подъем океанской волны по
сравнению с частым плескем прибрежного наката.
Нижнего Новгорода, Переяславля (где умирало до сотни человек в день!) и
Москвы. Умирали <железою>, умирали <прыщом>, но люди продолжали работать,
строить, творить, скакали по-прежнему послы, двигались рати, и митрополит
Алексий продолжал неустанную работу, сплетая свою сеть, в которую уловлял
уже не отдельные души - целые княжества.
год, с внучкой, будущей невестою московского князя.
высидеть спокойно. То принималась без нужды целовать и тискать юную
Ольгердовну, то теребила рабыню-татарку, подаренную ей зятем. Татарка
кое-как понимала русскую молвь. Все опасы, слухи и вести о черной смерти -
все было позабыто до поры.
хлеба, и такие же высокие стояли облачные башни в тающих, безмерных
небесах над родною землей. Дома бросилась в очи новая кровля (по весне,
оказывается, кровли с теремов сорвало вихорем, а в верх Спаса ударило
молоньей).
крыльцо. Сыновья стояли торжественные, разряженные ради встречи с матерью,
а юная Ольгердовна так вся и заполыхала жарким румянцем: подумала, что
один из них - князь Дмитрий, ее суженый.
ответами, сама почти не слушая ничего, сияющими глазами любуя детей, и
невесток, и внуков... А когда стала переодеваться у себя в горнице, бурно
расплакалась невесть почему. Николи прежде такой не была.
смоченным в вине платом.
дороги - своя, отвычная - умилила Настасью несказанно).
дорогам, и держали дня по три, разглядаючи: не везут ли болесть? -
Доставалов Александр
Николаев Андрей
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Апраксина Татьяна