руки. Чесали, а зуд оставался: у каждого - свой, у всех - общий по общей
причине.
дороги на Русь, были тропы через чужую степь.
морской дороге грекам могли воспрепятствовать только бури, русским на
сухом пути могли помешать люди. Что опаснее? Слепая сила стихии или
зрячий, расчетливый степняк?
Степи тмутороканский быт привычно покоился на непокое. Потому-то
Тмуторокань могла сразу, без слов, взяться за дело. Потому-то тмутороканцы
учили детей: поменьше слушай, побольше узнаешь. И не жаловали поспешных
вестовщиков.
глядел и глядел назад, будто бы ждал, будто бы чего-то можно было
дождаться. Утомившись, забылся. Среди ночи очнулся, дрожа от холода:
галера шла в открытом море под парусом, береговой ветер разгулялся на
просторе.
и видел, и бредил не. столь дальней историей Василия Склира, старшего
отцова брата. Переплелась она с большими делами империи, и рассказать ее
можно так.
палатийской опочивальне. Шла последняя неделя великого поста, в дни
которой сановники ежегодно награждались раздачей денег, и завтра базилевс
собирался украсить церемонию своим присутствием.
года серьезно занемог шестидесятисемилетний Константин Восьмой. Близкий
конец был очевиден, и главный етериарх - начальник палатийской стражи -
умно и разумно пользуясь величайшим для трусливого базилевса значением
своего поста, убедил бодрящегося больного назначить своим преемником
скромного, образованного и, думалось, смирного характером патрикия Романа
из фамилии Аргиров, бывшего лишь на десять лет моложе Константина, но зато
связанного с династией узами родства. Романа тут же развели с женой и
хотели женить на Феодоре, младшей дочери Константина. Но ее сопротивления
не удалось побороть, и Роману досталась Зоя, вторая дочь Константина,
женщина не молодая и хорошо пожившая в годы своего девичества. Самая
старшая, Евдокия, сильно обезображенная оспой, к тому времени успела
принять пострижение в монахини. Брак Романа и Зои состоялся за два дня до
смерти Константина. Роман объявил прощение недоимок по налогам, казна
уплатила долги неисправных должников, находившихся в заключении. Выкупили
пленников, уведенных печенегами за Дунай в предыдущее правление.
Особенными милостями была осыпана Церковь; клиру святой Софии новый
базилевс назначил богатейшие вспомоществования, дабы клирики, даже
последний служка, были до конца дней своих избавлены от заботы не только о
своем хлебе насущном, но и о хлебе всех своих присных и родных до дальнего
колена. Вступив во вторую половину жизни - считая срок жизни праведных в
сто лет, - Роман отдался мечте о строительстве храмов с такой силой, что
само духовенство возражало, опасаясь истощения казны. Константин Восьмой
изливал золотой дождь на пороки, Роман - на цели добродетельные, которые
превращал в зло чрезмерностью. И патриарх, и настоятель Софии не хотели
дополнительных украшений и так пышного храма, достаточно кое-что подновить
обычной позолотой, когда одного фунта золота хватает на целый купол,
украсить кое-что не настоящими камнями, но искусственными, из граненого
стекла, подложенного амальгамой.
храмовую роскошь как воздействие на чувства людей истинно верующих, но
слабых и непросвещенных, которым для обращенья к невидимому нужно видимое,
осязаемое. Патриарх, пытаясь вразумить увлекшегося Романа, захотел
пояснить: бога не уловишь, как птицу сетями, обилием вещественных
приношений. Но отступил, ибо в Романе, до того времени скромном
христианине, открылся доподлинный язычник, подобный тем, которые насильно
склоняли к себе милость идолов обилием пролитой на жертвенниках крови
животных и пленников.
в них опасность для единства империи. Его брат и преемник Константин
Восьмой оставил в силе законы Василия. Роман Третий отменил ограничения,
считая, что следует не гнать богатых, но мягко препятствовать им угнетать
убогих, малоимущих, которые суть у бога. Возрадовались Дуки, Фоки,
Мелессины, Далассины, Палеологи, Каматиры, Комнины и прочие, которые
ненавидели Василия Второго не меньше, чем изувеченные им болгары. Отныне
для знатных людей оставалось одно препятствие на дороге к власти -
иерархия служащих, которые выдвигались из чем-то отличившихся людей,
невзирая на звание. Эти-то служащие - от высших сановников до низшего
налогосборщика, - обучая один другого и передавая навыки, удерживали
провинции в подчинении Палатию, создавали единство империи и непрерывность
правления, кто б ни носил диадему. При Романе Третьем явственно
обнаружился спор: кому не править империей, но распоряжаться в ней?
спиной и к своим богатым, и к бедным подданным. Ему пришлось заняться
собственным домом.
хвостом". Подобной притчей писатель напоминал читателям об опасности
ослабления единой для империи центральной власти. Но кто его слушал?
Никто.
любви и, в своем постоянстве, заставляют верить себе.
своим отказом от брака с Романом восстановила против себя базилевса.
расчетом. Ныне оба объединились в ненависти к Феодоре. Произошло несколько
тайных следствий и тайных судов без участия обвиняемых. Если кого и
спрашивали, то, как писал современник, "вызывали не на суд, а на
осуждение, спрашивали о том, чего не было и чего он не знал".
Болгарии, по имени Пруссиан, командовал одной из малоазийских провинций
империи. Свояк будущего базилевса Романа, Василий Склир, человек знатный,
решительный и беспокойный, поссорился с Пруссианом и вызвал его на
поединок, чем нарушил иерархию. Склир был за это заключен и затем оскоплен
в наказание за попытку к побегу. Вскоре, при поддержке Романа, Василия
Склира простили. Ныне он был восстановлен в придворной должности: часто
применявшееся в империи оскопление отнюдь не рассматривалось как позор или
бедствие. Неприятность, как каждое наказание, но временная и открывающая
возможность дальнейшего возвышения, тем более для лиц высокопоставленных.
обвинена в заговоре о похищении престола с помощью Пруссиана. Его ослепили
вместе с десятком обвиненных в пособничестве, а мать его, вдову
болгарского базилевса Владислава, Марию, из владетельного грузинского
рода, сослали в дальний малоазийский монастырь.
отбросивший за Дунай в 1027 году вторгшихся в империю печенегов. Чтобы
разорвать связи, перевели его командовать малоазийскими войсками. Здесь
схватили, постригли в монахи и заключили в монастырь. Многих обвинили
вместе с Дигенисом. В числе таких был и один из доверенных сановников
Василия Второго, Иоанн. Этот Иоанн был вначале приставлен к Феодоре как
смотритель ее двора, чтобы погубить сестру базилиссы Зои. Он раскрыл якобы
заговор, был награжден, а теперь пришла очередь и ему быть списанным в
расход, как выражались в то время. Уличенных по делу Дигениса подвергли
публичной порке и разослали по дальним местам под строгий надзор, но на
свободе - свободе умирать от голода, прося подаяния. Феодору отправили в
монастырь и насильно постригли. Бывшего полководца, ныне смиренного инока
Дигениса опять привлекли к суду: он будто бы собрался бежать в горы к
шкипетарам и выступить претендентом на престол. Дабы избежать наказания
плетьми, порки, оскопления и ослепления, Дигенис бросился из окна вниз
головой на каменные плиты и умер мужчиной.
ухудшаться. Пропал интерес к пище, и усилия лучших поваров оставались
тщетными. Базилевс лысел со странной быстротой, и вскоре у него остались
лишь редкие пучки на висках. Борода и усы так поредели, что просвечивала
кожа, и волосы можно было бы сосчитать, если бы базилевсу вздумалось
приказать это сделать. Лицо опухло, а тело исхудало. Мучила потеря сна.
Лучшие врачи тщетно изощрялись в своем искусстве, испытывая отвары трав,
настои цветов, драгоценные камни, мази. Ничто не помогало. Базилевс
вопрошал: за что? И не видел своей вины, сколько бы ни искал в памяти. Он
веровал в бога, никогда не усомнившись ни в одном из канонов, не нарушал
постов, не распутничал, не чревоугодничал, ничего не скрывал на исповеди и
думал и искал только пользы для христианской империи. Для этого он
соединился таинством брака с развратной, нечистой женщиной, и грех этот
был давно прощен ему Церковью и прощался вновь, так как он, исповедуясь,
не забывал вновь и вновь каяться. Откажись тогда Роман, и империя впала бы
не в его руки, а в другие, то есть плохие. Не так ли?
лучших плодов были горьки. Нужно есть - он подчинялся врачам, но нежнейшее
мясо, и овощи, и молоко - все имело тот же особенный горький привкус
чего-то. Чего? Он не мог объяснить словами врачам и гневался на их
непонятливость. Невежды, тупицы! В своем присутствии он приказывал евнухам
бичевать неспособных и глядел, как вздрагивает голое тело, как корчится,
когда евнух метко попадает концом бича в самое чуткое место. И все же не
Махров Алексей
Круз Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Мороз Александра
Контровский Владимир