желтый бараний полушубок и грубое домотканое полотенце с красными узорами
на концах; стол в виде двух досок на широких чурбаках; на столе - толстая
книга в потемневшем кожаном переплете, тут же - глиняная чернильница с
гусиным пером, краюха житного хлеба, деревянная корявая большая расческа
со сломанными зубцами; на полу - деревянный поставец с потухшей лучиной,
под ней - глиняная миска с водой и рядом - набросанные еловые ветки, на
которых лежит связка тонко нащепленных лучин.
- матицу - низкого закоптелого потолка. Полусогнувшись, князь несколько
раз перекрестился на небольшой образ, прикрепленный в углу, где перед ним,
на аналое, лежала церковная книга с замусоленными до черноты нижними
углами страниц.
железных цепочках, спускавшихся с потолка. Огонек фитиля мигал и
потрескивал, чадя тонкой струйкой дыма.
лета! - Пафнутий снова поклонился низко, коснувшись пальцами еловых веток
на полу. - Что же ты не предупредил? Я бы приготовился. Облокся бы в рясу.
Принес бы тебе святую просвирку. А то я встречаю тебя нечесаный, аки зверь
лесной.
место, куда бы сесть, заметил, что ложе монаха сделано из переплетенного
хвороста и прикрыто овчиной (<Пожалуй, не выдержит>), и уселся на широком
пне, служившем Пафнутию столиком для брашна (еды).
давно в дом моего батюшки не жалуешь? Много ли пишешь? Может, в чем
скудость одолела?
рыба к празднику. Только вот соли редко вкушаю. Иногда молельщики кое-чего
приносят: молочка топленого али лучку. Все есть, одна только у меня
кручина...
голоса и подле двери затопали шаги любопытных. Послышался шепот:
задвижку. Он снова присел на чурбаке.
священной книге, где по краям просветы.
А сердце у тебя в груди стучит и только о харатье кручинится?
то раздвигались, как усы у таракана, от непосильной задачи понять, что
хотел сказать князь Александр.
расставленные колени, пристально вглядывался в лицо монаха. Вдруг он
обернулся, прислушался и крикнул зычным голосом:
гостя напугал любопытных.
монаха:
раз сказывал, как в поле полевал, как бился с литовцами, и с булгарами, и
с половцами, и даже на Волге и по морю Хвалынскому плавал?
- А сейчас-то писать не о чем? Туга* одолела?
сорок восьмого (1240 г.) придоша свеи в силе велице, и мурмане, и сумь, и
емь в кораблях множьство много зело. Свеи с князем и бискупы своими. И
сташа в Неве, устье Ижоры, хотяче всприяти Ладогу, и Новгород, и всю
область Новгородскую... Князь же Олександр неумедли ни мало с новгородцы и
с ладожаны, приде на ня, и победи силою святыя Софья... и ту бысть великая
сеча свеем... и в ту нощь, не дождавшись света, посрамлени свеи
отидоша...>
опять к тебе с поклоном придут.
Ветром ее, что ли, качает?
речь клонишь. О какой туге говоришь?
забыл, из какого корня вырос, из какого колодца воду пил? Не из рязанского
ли?
Боже, помяни ее защитников, павших на стенах рязанских и буйные головы
свои под ними сложивших!
сиротливая. Свободно по ней ветер гуляет и ездят татарские баскаки, наши
головы пересчитывают, сколько дани на кого наложить.
перекрестился на икону, прошептав: - Боже милостивый, обереги княжича
Александра от неверного шага!
без памяти, без домысла, чтобы у моего отца жеребцов объезжать? Сердце мое
не вытерпело! Иные бояре новгородские родину забыли. А некоторые псковские
бояре даже в кафтаны иноземные оделись, шапки набекрень сдвинули и на
площади без стыда похаживают, словно гости заморские. А враг злобный,
жадный напирает на нас отовсюду: и от свейских земель, и от немецких
крепостей. И литовцы радуются, что Русь окровавленная лежит, в муках
корчась, в голоде, разрухе и скорби. Враги замыслили навсегда стереть с
земли нашу милую Русь, чтобы внуки наши забыли, какая была она и красная и
пресветлая.
подняв полу рясы, вытер щеки, по которым стекали слезы. Он вдруг
выпрямился и пристально взглянул на Александра. - Неужто, княже, ты
замыслил поднять меч на него... на татарина?
сила в руках? Нынче хан татарский сильнее и свея, и немца, и литвина, и
кого хошь. Он теперь до конца вселенной с победой пройдет.
сыну накажу, пусть он и своему сыну передаст, чтоб затаил в сердце, как
надо готовиться и строить Русь крепкую, единую и дружную, чтобы, когда
день великий настанет, тогда мечи были бы вострые, очи зоркие и рука бы не
дрогнула.
говоришь, как воин, как муж многоопытный.
задумчивое и печальное лицо старого монаха:
радость, что есть у нас богатыри, что смело стоят они за родную землю.
смекаю так: ежели ты делаешь то, что нужно, то ты делаешь мудро. А ежели
делаешь то, что не нужно, - ты безумец!
сильных, и всяких. Что бы ты сделал?
чаша сия!>
говорил:
княже, пока ты домой не придешь.
коснулся старческой рукой богатырского плеча:
постных с рыбой сейчас Гаврило принесет. А заодно пришлю я тебе и книгу
новую - даст бог, еще впишешь в нее не одну нашу победу.
Мацумото Сэйте
Василенко Иван
Верещагин Олег
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Афанасьев Роман