Чтение 24–й страницы книги ~Мастер и Маргарита~

- Но это правда? Доктор Мак-Турк много чего наговорил нам
про государственные секреты и все наврал. Вы нас не
обманываете?

- Боюсь, Джуди, что это чистейшая правда, - чище некуда, как
сказал бы все тот же Трясун, если б ему приспичило изображать
австралийца.

- А его действительно звали Мак-Турком?

- Нет. Он был корабельным врачом по фамилии Джонс. По-моему,
родом из Уэльса. Мне он казался мелким мошенником.

- Он умер?

Летчик отвел глаза.

- Как?

- Просто умер.

- Это вибратор?

Он поколебался - отвечать или нет - не хотелось ему
рассказывать детям о том, чем кончил Трясун, но все же кивнул.

- Но почему?

- Вы могли бы сказать, что он затеял двойную игру.

- Хотел стать Хозяином?

- Думаю, да.

- Это называется coup d'utat, - сообщила Джуди,
демонстрируя, как за нею водилось, неожиданную осведомленность.

Мысли Никки, словно столкнувшись со сказанным ею,
отклонились в сторону.

- Как по-вашему, - спросил он, - не могли бы мы получить
назад наши штаны?

- Завтра я попытаюсь до них добраться. А вот и какао.

Они сидели, обжигая кончики языков горячей жидкостью, так
что основание языка, которым, собственно, и следует смаковать
шоколад, никаких вкусовых ощущений не получало. Кружки жглись и
приходилось все время переносить их из одной ладони в другую.

- Не могли бы вы начать с самого начала и кое-что нам
объяснить?

- Что вам уже известно?

- Практически все, - мы только не знаем, что именно он
делает.

- И, разумеется, что делают все остальные, - добавил
правдивый Никки.

Именно к этому времени они, наконец, вполне уразумели
возраст Хозяина.

- Ну не может же ему быть сто пятьдесят семь лет! -
воскликнула Джуди. - Это невозможно!

- Для него возможно.

- Господи Боже!

- Да, это впечатляет.

- Он был пьяный? - спросил видевший Хозяина Никки.

- Нет.

- Никки считает, что он не может разговаривать без виски.

- Никки совершенно прав.

- Но почему?

- Он перестал разговаривать по-английски - или писать, что
одно и то же, - в тысяча девятисотом. После этого дневники лет
десять велись на китайском, а потом он перешел на какое-то
подобие стенографии с картинками. Когда он хочет сказать
что-нибудь поанглийски, ему приходится парализовывать свои
высшие нервные центры - или как их там доктора называют. У
обыкновенных людей спьяну, как вы знаете, начинает заплетаться
язык. А он начинает разговаривать. По-английски, на латыни -
или еще как-нибудь. Во всяком случае, для того, чтобы говорить,
ему требуется виски.

- Он сказал мне "Non Omnis" и еще что-то такое.

- "Moriar". Когда-то он и мне это сказал. Это означает:
"Нет, весь я не умру".

- А это что означает?

- Что ты его преемник, - прошипела Джуди, тем самым выбив
примерно десять очков из десяти, для возможного по ночному
времени коэффициента умственного развития.

- Да. Он выбрал тебя, чтобы ты продолжил его работу. Для
того тебя и пичкают знаниями. Как меня когда-то. Как всех
остальных. А кроме того, ему, разумеется, нужны помощники, -
что-то вроде штабной команды.

- Но я всего лишь читаю книги о животных!

- Биология, антропология, доисторический период, история,
психология, экономика. В таком порядке. Взгляни вон туда.

На полке, висевшей над простой железной койкой рядком стояли
книги - от Шпенглера до Успенского.

Джуди спросила:

- А как он разговаривает на самом деле?

- Тут что-то вроде передачи мыслей. Так он общается с
Китайцем. Я этого не умею. Я, знаете, этого как следует и
объяснить не смогу. Он способен читать мысли большинства людей
так, будто они произносят их вслух, - да к тому же еще
заставлять их делать, что ему требуется. Но люди-то все разные.
С Джуди ему было легко, - как видите, мне рассказали про вас
обоих, - а Никки оказался тверд, как каменная стена. Когда-то и
я был таким же. И Китаец, и Трясун, и в особенности бедный
старик Пинки. Пинки ему и теперь загипнотизировать не удается.

- А вас?

- Не знаю. Но сказать, о чем я думаю, он может.

- А как с Китайцем?

- Тут со всеми по-разному. Эти двое способны, когда им
требуется, читать мысли друг друга, но может ли он
воздействовать на волю Китайца, я не знаю. Трясун был слабее
всех. Под конец он уже мог использовать Трясуна, как любого
другого, а этот несчастный болван все пытался его облапошить.
Поначалу-то каждый из нас был вроде Никки, - подобие каменной
стены. Именно такие люди ему и нужны.

- Я думала, что нельзя загипнотизировать человека, если он
этого не желает.

- Это не гипноз, Джуди, и не чтение мыслей. Это настоящее
открытие вроде... ну, я думаю, вроде теории относительности.
Знаете, - Эйнштейн обнаружил, что Пространство искривлено. Так
вот, и Время тоже - или Мышление, - наподобие этого. Обычному
человеку этого не понять. А для него это просто привычный факт.
Он установил его в девятьсот десятом. Это как-то связано с тем,
что Пространство и Время являются лишь частями одного и того
же.

- Но мы-то ему зачем?

- Чтобы помочь ему овладеть миром.

Глава семнадцатая. Свобода выбора

Пока они беседовали, мистер Фринтон приобретал вид все более
утомленный и нетерпеливый. Напряженные усилия, которые ему
пришлось потратить, чтобы принудить себя сделать то, что он
намеревался сделать, опасность, которой он подвергался, - и как
оказалось, впустую, - а теперь еще старания столь многое
объяснить детям, все это вымотало мистера Фринтона, сколь бы он
ни был любезен. В карих глазах его все чаще стало мелькать
скрытное, сердитое, враждебное выражение, - не потому, что он
злился на детей, злился-то он как раз на себя самого. Он не
хотел обходиться с ними резко, но боялся, что, пожалуй,
придется. Мысль о том, что от близнецов может быть какая-то
польза, не приходила ему в голову, - напротив, они
представлялись ему катастрофической помехой, - и слишком
быстрый переход от роли убийцы к роли няньки оказался
добавочной соломинкой, прогибавшей спину верблюда. В очертаниях
синеватых челюстей его появилось что-то отталкивающее, лысеющая
голова желтовато, словно налитая желчью, поблескивала в
электрическом свете.

Слишком многое приходилось объяснять, а это отнимало силы.

Человеком он был добрым и совестливым. Мало кто стал бы в
такое время возиться с Никки и Джуди, да еще помогать им в
решении их загадок. Он собирался убить Хозяина, у него имелись
на то свои причины. Операция была опасна хотя бы вследствие
вовлеченных в нее могучих сил, и теперь он вдруг понял, что
пока на острове находятся дети, дразнить эти силы ни в коем
случае нельзя. Собственной жизнью он готов был рискнуть, но не
жизнью детей. Они оказались камнем преткновения в делах, куда
более важных, чем их детские делишки, и это наполняло его
негодованием. Он добросовестно напоминал себе, что негодовать
надлежит на сложившуюся ситуацию, а вовсе не на детей.

Все равно ничего я сегодня ночью уже не сделаю, говорил он
себе. Несчастные ребятишки, наверное, помирают от страха.

На самом деле они были страшно увлечены.

- А зачем ему это?

- Послушай, Никки, я не могу рассказать вам сразу обо всем.
Я устал. И вообще это...

Он с трудом выдавил их себя извиняющуюся улыбку и закончил:

- Ну, это вопрос веры и морали.