кто-нибудь не видел меня. А я, мой друг, теперь буду не здесь... буду вот
здесь в переулочке. Кофейная есть здесь одна; так я там буду ждать, а ты,
если случится что, и уведомляй меня обо всем, понимаешь?
освободившемуся наконец Писаренке... "Шельмец, кажется, грубее стал после,
- подумал герой наш, украдкой выходя из-за печки. - Тут еще есть крючок.
Это ясно... Сначала был и того, и сего... Впрочем, он и действительно
торопился может быть, дела там много. И его превосходительство два раза
ходили по отделению... По какому бы это случаю было?.. Ух! да ну, ничего!
оно, впрочем, и ничего, может быть, а вот мы теперь и посмотрим..."
как вдруг, в это самое мгновение, у крыльца загремела карета его
превосходительства. Не успел господин Голядкин опомниться, как отворились
изнутри дверцы кареты и сидевший в ней господин выпрыгнул на крыльцо.
Приехавший был не кто иной, как тот же господин Голядкин-младший, минут
десять тому назад отлучившийся. Господин Голядкин-старший вспомнил, что
квартира директора была в двух шагах. "Это он по особому", - подумал наш
герой про себя. Между тем господин Голядкин -младший, захватив из кареты
толстый зеленый портфель и еще какие-то бумаги, приказав, наконец, что-то
кучеру, отворил дверь, почти толкнув ею господина Голядкина-старшего, и,
нарочно не заметив его и, следовательно, действуя таким образом ему в пику,
пустился скоробежкой вверх по департаментской лестнице. "Плохо! - подумал
господин Голядкин, - эх, дельце-то наше чего прихватило теперь! Ишь его,
господи бог мой!" С полминутки еще простоял наш герой неподвижно; наконец
он решился. Долго не думая, чувствуя, впрочем, сильное трепетание сердца и
дрожь во всех членах, побежал он вслед за приятелем своим вверх по
лестнице. "А! была не была; что же мне-то такое? я сторона в этом деле", -
думал он, снимая шляпу, шинель и калоши в передней.
сумерки. Ни Андрея Филипповича, ни Антона Антоновича не было в комнате. Оба
они находились в директорском кабинете с докладами; директор же, как по
слухам известно было, в свою очередь спешил к его высокопревосходительству.
Вследствие таковых обстоятельств, да еще потому, что и сумерки сюда
подмешались и кончалось время присутствия, некоторые из чиновников,
преимущественно же молодежь, в ту самую минуту, когда вошел наш герой,
занимались некоторого рода бездействием, сходились, разговаривали,
толковали, смеялись, и даже кое-кто из самых юнейших, то есть из самых
бесчиновных чиновников, втихомолочку и под общий шумок составили орлянку в
углу, у окошка. Зная приличие и чувствуя в настоящее время какую-то
особенную надобность приобресть и "найти", господин Голядкин немедленно
подошел кой к кому, с кем ладил получше, чтоб пожелать доброго дня и т.д.
Но как-то странно ответили сослуживцы на приветствие господина Голядкина.
Неприятно был он поражен какою-то всеобщею холодностью, сухостью, даже,
можно сказать, какою-то строгостью приема. Руки ему не дал никто. Иные
просто сказали "здравствуйте" и прочь отошли; другие лишь головою кивнули,
кое-кто просто отвернулся и показал, что ничего не заметил; наконец,
некоторые, - и что было всего обиднее господину Голядкину, некоторые из
самой бесчиновной молодежи, ребята, которые, как справедливо выразился о
них господин Голядкин, умеют лишь в орлянку поиграть при случае да
где-нибудь потаскаться, - мало-помалу окружили господина Голядкина,
сгруппировались около него и почти заперли ему выход. Все они смотрели на
него с каким-то оскорбительным любопытством.
приготовился с своей стороны ничего не заметить. Вдруг одно совершенно
неожиданное обстоятельство совсем, как говорится, доконало и уничтожило
господина Голядкина.
самую тоскливую минуту для господина Голядкина, появился господин
Голядкин-младший, веселый по-всегдашнему, с улыбочкой по-всегдашнему,
вертлявый тоже по-всегдашнему, одним словом: шалун, прыгун, лизун, хохотун,
легок на язычок и на ножку, как и всегда, как прежде, точно так, как и
вчера, например, в одну весьма неприятную минутку для господина
Голядкина-старшего. Осклабившись, вертясь, семеня, с улыбочкой, которая так
и говорила всем: "доброго вечера", втерся он в кучку чиновников, тому пожал
руку, этого по плечу потрепал, третьего обнял слегка, четвертому объяснил,
по какому именно случаю был его превосходительством употреблен, куда ездил,
что сделал, что с собою привез; пятого, и, вероятно, своего лучшего друга,
чмокнул в самые губки, - одним словом, все происходило точь-в-точь как во
сне господина Голядкина-старшего. Напрыгавшись досыта, покончив со всяким
по-своему, обделав их всех в свою пользу, нужно ль, не нужно ли было,
нализавшись всласть с ними со всеми, господин Голядкин-младший вдруг, и,
вероятно, ошибкой, еще не успев заметить до сих пор своего старейшего
друга, протянул руку и господину Голядкину-старшему. Вероятно, тоже
ошибкой, хотя, впрочем, и успев совершенно заметить неблагородного
господина Голядкина-младшего, тотчас же жадно схватил наш герой простертую
ему так неожиданно руку и пожал ее самым крепким, самым дружеским образом,
пожал ее с каким-то странным, совсем неожиданным внутренним движением, с
каким-то слезящимся чувством. Был ли обманут герой наш первым движением
неблагопристойного врага своего, или так, не нашелся, или почувствовал и
сознал в глубине души своей всю степень своей беззащитности, - трудно
сказать. Факт тот, что господин Голядкин-старший, в здравом виде, по
собственной воле своей и при свидетелях, торжественно пожал руку того, кого
называл смертельным врагом своим. Но каково же было изумление, исступление
и бешенство, каков же был ужас и стыд господина Голядкина-старшего, когда
неприятель и смертельный враг его, неблагородный господин Голядкин-младший,
заметив ошибку преследуемого, невинного и вероломно обманутого им человека,
без всякого стыда, без чувств, без сострадания и совести, вдруг с
нестерпимым нахальством и с грубостию вырвал свою руку из руки господина
Голядкина-старшего; мало того, - стряхнул свою руку, как будто замарал ее
через то в чем-то совсем нехорошем; мало того, - плюнул на сторону,
сопровождая все это самым оскорбительным жестом; мало того, - вынул платок
свой и тут же, самым бесчиннейшим образом, вытер им все пальцы свои,
побывавшие на минутку в руке господина Голядкина-старшего. Действуя таким
образом, господин Голядкин-младший, по подленькому обыкновению своему,
нарочно осматривался кругом, делал так, чтоб все видели его поведение,
заглядывал всем в глаза и, очевидно, старался о внушении всем всего самого
неблагоприятного относительно господина Голядкина. Казалось, что поведение
отвратительного господина Голядкина-младшего возбудило всеобщее негодование
окружавших чиновников; даже ветреная молодежь показала свое неудовольствие.
Кругом поднялся ропот и говор. Всеобщее движение не могло миновать ушей
господина Голядкина-старшего; но вдруг - кстати подоспевшая шуточка,
накипевшая, между прочим, в устах господина Голядкина-младшего, разбила,
уничтожила последние надежды героя нашего и наклонила баланс опять в пользу
смертельного и бесполезного врага его.
молодого Фоблаза, - запищал господин Голядкин-младший, с свойственною ему
наглостью семеня и вьюня меж чиновниками и указывая им на оцепеневшего и
вместе с тем исступленного настоящего господина Голядкина. "Поцелуемся,
душка!" - продолжал он с нестерпимою фамильярностию, подвигаясь к
предательски оскорбленному им человеку. Шуточка бесполезного господина
Голядкина-младшего, кажется, нашла отголосок, где следовало, тем более что
в ней заключался коварный намек на одно обстоятельство, повидимому, уже
гласное и известное всем. Герой наш тяжко почувствовал руку врагов на
плечах своих. Впрочем, он уже решился. С пылающим взором, с бледным лицом,
с неподвижной улыбкой выбрался он кое-как из толпы и неровными учащенными
шагами направил свой путь прямо к кабинету его превосходительства. В
предпоследней комнате встретился с ним только что выходивший от его
превосходительства Андрей Филиппович, и хотя тут же в комнате было
порядочно всяких других, совершенно посторонних в настоящую минуту для
господина Голядкина лиц, но герой наш и внимания не хотел обратить на
подобное обстоятельство. Прямо, решительно, смело, почти сам себе удивляясь
и внутренно себя за смелость похваливая, абордировал он, не теряя времени,
Андрея Филипповича, порядочно изумленного таким нечаянным нападением.
слушая запнувшегося на чем-то господина Голядкина.
тотчас же и глаз на глаз, разговор с его превосходительством? - речисто и
отчетливо проговорил наш герой. устремив самый решительный взгляд на Андрея
Филипповича.
взглядом своим господина Голядкина.
никто здесь не обличит самозванца и подлеца.
известное лицо намекаю; я в своем праве... Я думаю, Андрей Филиппович, что
начальство должно было бы поощрять подобные движения, - прибавил господин
Голядкин, очевидно не помня себя, - Андрей Филиппович... вы, вероятно, сами
видите, Андрей Филиппович, что это благородное движение и всяческую мою
благонамеренность означает, - принять начальника за отца, Андрей
Филиппович, принимаю, дескать, благодетельное начальство за отца и слепо
вверяю судьбу свою. Так и так, дескать... вот как... - Тут голос господина
Голядкина задрожал, лицо его раскраснелось, и две слезы набежали на обеих
ресницах его.
как-то невольно отшатнулся шага на два назад. Потом с беспокойством
Сертаков Виталий
Маккарти Кормак
Лукин Евгений
Ильин Андрей
Андреев Николай
Контровский Владимир