движение рукой, словно что-то медленно сгребал в охапку. Магда кивнула и
побежала в дом. Кречмар тотчас отошел от окна и, присев на корточки, отпер
чемодан, поднял крышку, но, вспомнив, что искомое не там, пошел к шкапу и
сунул руку в карман автомобильного пальто. Он проверил, вдвинута ли
обойма. Затем закрыл шкап и стал у двери. Сразу, как только она отопрет
дверь. (Щуплый ангел надежды, который тянет за рукав даже в минуту
беспросветного отчаяния, был едва жив - на что надеяться? Надо сразу,
обдумать можно потом.) Он мысленно следил: вот теперь она вошла в
гостиницу со стороны сада, вот теперь поднимается на лифте, пятнадцать
секунд лишних - если по лестнице, вот сейчас донесется стук каблуков по
коридору. Но воображение обгоняло, опережало ее, все было тихо, надо
начать сначала. Он держал браунинг, уже подняв его, было чувство, словно
оружие - естественное продолжение его руки, напряженной, жаждущей
облегчения: нажать вогнутую гашетку.
когда вдруг послышался из коридора ее легкий резиновый шаг, - да, конечно,
она была в теннисных туфлях, - каблуки ни при чем. Сейчас, сейчас... Еще
другие шаги.
голос за дверью. Магда вошла вместе с горничной, - он машинально сунул
браунинг в карман.
заставляешь бегать наверх?" Он, не отвечая, глядел исподлобья на то, как
горничная ставит на поднос посуду, поднимает ложечку с пола. Вот она все
взяла, вот закрылась дверь.
близ кровати, нагнулась и стала расшнуровывать белую туфлю. Он видел ее
затылок, загорелую шею. Невозможно стрелять, пока она снимает башмачок. На
пятке было красное пятно, кровь просочилась сквозь белый чулок. "Это ужас,
как я натерла", - проговорила она и, оглянувшись на Кречмара, увидела
тупой черный пистолет. "Дурак, - сказала она чрезвычайно спокойно. - Не
играй с этой штукой".
- И вообще, отстань - у меня страшно болит, все присохло".
кровати и стала смеяться.
самое, как эта пьеса, которую мы видели, с чернокожим, с подушкой..."
исковеркано... Ты и этот негодяй..." Он оскалился, верхняя губа дергалась
- заикался и не мог попасть на слово.
знаю, что случилось, но я знаю одно - я тебе верна, я тебе верна..."
застрелю".
успею выбежать в коридор. Он может не успеть попасть, сразу начну орать, и
сбегутся люди. Но тогда все пойдет насмарку, все...")
все знаю..."
ударяя краем ладони по мебели. - Я все знаю. Ведь это поразительно смешно:
облысел и видел вас в вагоне, вы вели себя как любовники. Ванная - как
удобно, заперлась и перешла, нет, я тебя, конечно, убью".
Ради Бога, убери эту штуку, Бруно!"
равнодушен..."
шулерское изощрение!"
шутку предложила. Знаете что? Я вас растормошу. Мы будем друг другу
говорить нежности, и вы своих мальчиков забудете. Ах, мы оба знали, что
это все пустое. Вот и все, вот и все, Бруно!"
перебегаешь в номер, пока... пока льется вода. И это слышал писатель,
человек, который..."
ничего из этого не выходило, но было очень смешно. Я не отрицаю про
ванную. Я сама ему сказала, что если мы были бы влюблены друг в друга, то
было бы очень ловко и просто - переходный пункт, - а твой писатель -
дурак".
целовались, это уже противно".
немножко глупо".
наконец не выдержала, с ней сделалась истерика. Она лежала ничком на
постели, в своем белом нарядном теннисном платье, босая на одну ногу, и,
постепенно успокаиваясь, плакала в подушку. Кречмар сидел в кресле у окна,
за которым были солнце, веселые английские голоса с тенниса, и перебирал
все, что произошло, все мелочи с самого начала знакомства с Горном, и
среди них вспоминались ему такие, которые теперь освещены были тем же
мертвенным светом, каким нынче катастрофически озарилась жизнь: что-то
оборвалось и погибло навсегда, - и как бы яснооко, правдоподобно не
доказывала ему Магда, что она ему верна, всегда отныне будет ядовитый
привкус сомнения. Наконец он встал, подошел к ней, посмотрел на ее
сморщенную розовую пятку с черным квадратом пластыря, - когда она успела
наклеить? - посмотрел на золотистую кожу нетолстой, но крепкой икры и
подумал, что может убить ее, но расстаться с нею не в силах. "Хорошо,
Магда, - сказал он угрюмо. - Я тебе верю. Но только ты сейчас встанешь,
переоденешься, мы уложим вещи и уедем отсюда. Я сейчас физически не могу
встретиться с ним, я за себя не ручаюсь, нет, не потому, что я думаю, что
ты мне изменила с ним, не потому, но, одним словом, я не могу - слишком я
живо успел вообразить, и то, что мне читал Зегелькранц, слишком тоже было
выпукло. Ну, вставай..."
в этой комнате, и, наверное, убью, если мы сейчас, сейчас же не начнем
собирать вещи"
конечно, неважно, что я оскорблена тобой и твоим милым Розенкранцем. Ну,
ладно, ладно, давай укладываться".
горничная принесла счет, мальчик пришел за багажом.
Только что он попался с так называемой "полной рукой" против "масти" и
"карре". Он уже подумывал, не бросить ли и не пойти ли проведать на
теннисе Магду, которая прилежно отправилась учиться бэк-хэнду у
американского игрока, - он уже серьезно подумывал об этом, как вдруг
сквозь кусты сада по дороге около гаража увидел автомобиль Кречмара;
автомобиль неуклюже взял поворот и скрылся. "В чем дело, в чем дело..." -
пробормотал Горн и, расплатившись (он проиграл немало), пошел искать
Магду. На теннисе ее не оказалось. Он поднялся наверх. Дверь в номер
Кречмара была открыта. Пусто, валяются листы газет, обнажен красный матрац
на двуспальной кровати.
прошел в свою комнату, предполагая, что найдет там записку. Записки
никакой не было. Недоумевая, он спустился в холл. Молодой черноволосый
француз с орлиным носом, некий Monsieur Martin, не раз танцевавший с
Магдой, посмотрел через газету на Горна и, улыбнувшись, сказал: "Жалко,
что они уехали. Почему так внезапно? Назад в Германию?" Горн издал
неопределенно-утвердительный звук.
умеют, однако, и воскресить электричество после таинственного события,
называемого "коротким замыканием", и починить ножичком механизм
остановившихся часов, и нажарить, если нужно, котлет. Кречмар к их числу
не принадлежал. В детстве он ничего не строил, не мастерил, не склеивал,
как иные ребята. В юности он ни разу не разобрал своего велосипеда и,
когда лопалась шина, катил хромую, пищащую, как дырявая галоша, машину в
ремонтное заведение. На войне он славился удивительной нерасторопностью,
неумением ничего сделать собственными руками. Изучая реставрацию картин,
паркетацию, рантуаляцию, он сам боялся к картине прикоснуться. Не
удивительно поэтому, что автомобилем, например, он управлял прескверно.
Зыков Виталий
Флинт Эрик
Корнев Павел
Акунин Борис
Сапковский Анджей
Шилова Юлия