черной стриженой бородкой и подстриженными усами, с одним открытым, другим
полузакрытым глазом, с разрубленным и недорубленным бритым черепом, с
окровавленным запекшейся черной кровью носом. Шея была замотана
окровавленным полотенцем. Несмотря на все раны головы, в складе посиневших
губ было детское доброе выражение.
шагами ушла в дом.
самого Хаджи-Мурата, с которым он так недавно проводил вечера в таких
дружеских беседах.
вошел в дом вместе с Бутлером.
я затем послан. Развожу по всем укреплениям, аулам, показываю.
выпившими офицерами, вернулся в дом и принялся обнимать Каменева.
Матвеевич пьяными глазами долго смотрел на нее.
голову в мешок, стараясь опустить на пол так, чтобы она как можно слабее
стукнула.
один офицер.
Матвеевич.
Она оглянулась на Бутлера и тотчас же сердито отвернулась.
вставая.
На то война.
все. Мертвое тело земле предать надо, а они зубоскалят. Живорезы, право, -
повторила она и сошла с крыльца и ушла в дом через задний ход.
было все дело. И Каменев рассказал. Дело было вот как.
с конвоем казаков. Казаков всех в Нухе была полусотня, из которой разобраны
были по начальству человек десять, остальных же, если их посылать, как было
приказано, по десять человек, приходилось бы наряжать через день. И потому в
первый день послали десять казаков, а потом решили посылать по пять человек,
прося Хаджи-Мурата не брать с собой всех своих нукеров, но 25 апреля
Хаджи-Мурат выехал на прогулку со всеми пятью. В то время как Хаджи-Мурат
садился на лошадь, воинский начальник заметил, что все пять нукеров
собирались ехать с Хаджи-Муратом, и сказал ему, что ему не позволяется брать
с собой всех, но Хаджи-Мурат как будто не слыхал, тронул лошадь, и воинский
начальник не стал настаивать. С казаками был урядник, георгиевский кавалер,
в скобку остриженный, молодой, кровь с молоком, здоровый русый малый,
Назаров. Он был старший в бедной старообрядческой семье, выросший без отца и
кормивший старую мать с тремя дочерьми и двумя братьями.
стременах, тронул рысью, придерживая за плечом винтовку, своего доброго,
крупного, рыжего, горбоносого мерина. Четыре казака ехали за ним:
Ферапонтов, длинный, худой, первый вор и добытчик, - тот самый, который
продал порох Гамзале; Игнатов, Отслуживающий срок, немолодой человек,
здоровый мужик, хваставшийся своей силой; Мишкин, слабосильный малолеток,
над которым все смеялись, и Петраков, молодой, белокурый, единственный сын у
матери, всегда ласковый и веселый.
на только что распустившейся листве, и на молодой девственной траве, и на
всходах хлебов, и на ряби быстрой реки, видневшейся налево от дороги.
ним. Выехали шагом по дороге за крепостью. Встречались женщины с корзинами
на головах, солдаты на повозках и скрипящие арбы на буйволах. Отъехав версты
две, Хаджи-Мурат тронул своего белого кабардинца; он пошел проездом, так,
что его нукеры шли большой рысью. Так же ехали и казаки.
он не мирной был, ссадил бы его.
хода.
Хаджи-Мурата.
проездом, не уменьшая хода.
не оглядывался, только еще прибавлял хода и с проезда перешел на скок.
и нагнувшись вперед, пустил его во весь мах за Хаджи-Муратом.
душе Назарова, когда он, слившись в одно существо с доброю, сильною лошадью,
летел по ровной дороге за Хаджи-Муратом, что ему и -в голову не приходила
возможность чего-нибудь недоброго, печального или страшного. Он радовался
тому, что с каждым скоком набирал на Хаджи-Мурата и приближался к нему.
Хаджи-Мурат сообразил по топоту крупной лошади казака, приближающегося к
нему, что он накоротко должен настигнуть его, и, взявшись правой рукой за
пистолет, левой стал слегка сдерживать своего разгорячившегося и слышавшего
за собой лошадиный топот кабардинца.
протягивая руку, чтобы схватить за повод его лошадь. Но не успел он
схватиться за повод, как раздался выстрел.
их, ребята, - проговорил он и, шатаясь, повалился на луку седла.
и рубили их шашками. Назаров висел на шее носившей его вокруг товарищей
испуганной лошади. Под Игнатовым упала лошадь, придавив ему ногу. Двое
горцев, выхватив шашки, не слезая, полосовали его по голове и рукам.
Петраков бросился было к товарищу, но тут же два выстрела, один в спину,
другой в бок, сожгли его, и он, как мешок, кувырнулся с лошади.
Хан-Магомой бросились за Мишкиным, но он был уже далеко впереди, и горцы не
могли догнать его.
к своим. Гамзало, добив кинжалом Игнатова, прирезал и Назарова, свалив его с
лошади. Хан-Магома снимал с убитых сумки с патронами. Ханефи хотел взять
лошадь Назарова, но Хаджи-Мурат крикнул ему, что не надо, и пустился вперед
по дороге. Мюриды его поскакали за ним, отгоняя от себя бежавшую за ними
лошадь Петракова. Они были уже версты за три от Нухи среди рисовых полей,
когда раздался выстрел с башни, означавший тревогу.
обращено к небу, и он, как рыба всхлипывая, умирал.
голову, начальник крепости, когда узнал о побеге Хаджи-Мурата. - Голову
сняли! Упустили, разбойники! - кричал он, слушая донесение Мишкина.
были посланы за бежавшими, но собраны были и все, каких можно было собрать,
милиционеры из мирных аулов. Объявлено было тысячу рублей награды тому, кто
привезет живого или мертвого Хаджи-Мурата. И через два часа после того, как
Хаджи-Мурат с товарищами ускакали от казаков, больше двухсот человек конных
скакали за приставом отыскивать и ловить бежавших.
тяжело дышавшего и посеревшего от поту белого коня и остановился. Вправо от
дороги виднелись сакли и минарет аула Беларджика, налево были поля, и в
конце их виднелась река. Несмотря на то, что путь в горы лежал направо,
Хаджи-Мурат повернул в противоположную сторону, влево, рассчитывая на то,
что погоня бросится за ним именно направо. Он же, и без дороги переправясь
через Алазань, выедет на большую дорогу, где его никто не будет ожидать, и
проедет по ней до леса и тогда уже, вновь переехав через реку, лесом
проберется в горы. Решив это, он повернул влево. Но доехать до реки
оказалось невозможным. Рисовое поле, через которое надо было ехать, как это