Чтение 24–й страницы книги ~В дебрях Южной Африки~

Действительно, он не ослышался: только он собрался подать голос вторично,
как пау снова издал боевой клич, и в ответ раздался подобный же вызов с
другой стороны.

Черныш поглядел туда, откуда донеслось ответное токование, и увидел
вторую дрофу. Она, казалось, свалилась с поднебесья или, что вернее,
выбежала из укрывавших ее кустов. Во всяком случае, охотники не успели
оглянуться, как она уже покрыла почти половину расстояния до центра поляны.

Обе птицы теперь отлично видели друг друга, и по их движениям можно было
заключить, что сейчас, несомненно, начнется бой.

Уверенный в этом, Черныш не стал больше подражать их кличу; он тихонько
притаился за своим кустом. Довольно долго птицы кружили на месте, выступая
чопорным шагом, принимали угрожающие позы, обменивались оскорблениями, пока
не раздразнили друг друга достаточно, чтобы завязалась драка. Они сражались
по всем правилам своей птичьей чести, пуская в ход три вида оружия - крылья,
клюв и ноги. То ударят крылом, то стукнут носом, а время от времени, когда
представлялась возможность, угощали друг друга пинком, который, принимая во
внимание длину и мускулистость ноги, должен был отличаться значительной
силой.

Черныш знал, что, когда они сильнее увлекутся дракой, он сможет подойти к
ним незамеченный, и терпеливо ждал своей поры.

С первых же секунд стало ясно, что ему не придется даже оставить свое
прикрытие: птицы в драке приближались к нему. Он наложил стрелу на тетиву и
выжидал.

Не прошло и пяти минут, как птицы дрались уже ярдах в тридцати от того
места, где залег бушмен. Один из бойцов мог бы услышать звон тетивы, если бы
был еще способен замечать что-нибудь вокруг себя. Другой все равно не
услышал бы: прежде чем звук мог достичь его слуха, отравленная стрела
пробила ему уши. Наконечник вышел, а стержень остался в голове, пронзив ее
насквозь.

Сраженный пау, конечно, рухнул мертвым на траву, а его противник в
изумлении смотрел на тело.

Кичливый боец сперва вообразил, что это сделал он сам, и стал с триумфом
прохаживаться вокруг павшего врага.

Но вот его взгляд упал на стрелу, торчавшую в голове убитого. Он взирал
на нее в недоумении. Этого он не делал! Что за чертовщина... Если бы ему
предоставили еще хоть полсекунды на раздумье, он, верно, пустился бы наутек;
но не успел он даже толком испугаться, как снова послышался звон тетивы,
просвистела в воздухе вторая стрела, и вторая дрофа простерлась рядом с
первой на траве.

Черныш бросился теперь вперед и завладел добычей; подстреленные птицы
оказались молодыми петухами, так и просившимися на вертел.

Подвесив дичь на высокий сук, чтобы шакалы и гиены не могли ее достать,
охотники отправились дальше и, спустившись снова в безводное русло реки,
пошли вперед, куда оно их повело.

Глава 27
ПО СЛЕДАМ

Они прошли не больше ста ярдов, когда набрели на один из тех прудков, о
которых говорилось выше. Он был довольно велик, а ил на его берегах был
испещрен следами множества разных животных. Охотники увидели это еще издали,
а когда пришли на место, Черныш, несколько опередивший остальных, вдруг
обернулся и, выкатив глаза, выпятив дрожащие губы, отщелкал языком слова:

- Мин баас! Мин баас! След клау!

Не приходилось опасаться ошибки: след слона нельзя спутать ни с каким
другим. Ил действительно был весь изрыт большими круглыми отпечатками в
добрых два фута длиною и почти такой же ширины, глубоко вдавленными в почву
тяжестью огромного туловища. Каждый отпечаток представлял собой большую яму,
в которой уместился бы толстенный столб.

В радостном волнении охотники разглядывали след. Было очевидно, что он
оставлен совсем недавно: поверхность ила там, где она была нарушена, еще не
затвердела и казалась сыроватой. Она была изрыта не более как за час перед
тем.

В эту ночь к болотцу приходил, очевидно, только один слон. Среди
множества следов только один был недавним - след старого и очень крупного
самца.

Об этом явственно говорили отпечатки ног: чтобы оставить рытвину в
двадцать четыре дюйма длиной, животное должно быть очень крупным, а очень
крупным может быть только самец, старый самец.

Что ж, чем старше и крупней, тем лучше - лишь бы не оказались по
какому-нибудь несчастному случаю обломанными бивни. Бивни, если обломаются,
уже не восстанавливаются. Слон, правда, сбрасывает их, но лишь в самом юном
возрасте, когда они у него не больше клешни омара; а те, что вырастают им на
смену, уже постоянные и должны служить ему до самой смерти - не один и не
два десятка лет, ибо никто не скажет, сколько десятилетий бродит по земле
могучий слон.

Посоветовавшись немного, наши герои двинулись в путь по следу - Черныш
впереди, а за ним ван Блоом и Гендрик.

След вел из безводного русла в джунгли.

Когда есть вокруг кусты тех пород, которыми питается слон, его путь
нетрудно проследить по ним. Сейчас, впрочем, слон их не трогал, но бушмен,
умевший преследовать зверя не хуже гончей, шел по слоновьей тропе так
быстро, как могли поспевать за ним его спутники.

Заросли сменялись порой открытыми полянами; миновав их, охотники увидели
перед собой муравейник, стоявший посреди прогалины. Слон, по-видимому,
прошел около муравейника, постоял немного... Ага, тут он, должно быть, лег!

Ван Блоом не знал, что у слонов есть такая повадка. Он слышал всегда, что
они спят стоя. Сведения Черныша были вернее. Он пояснил, что слоны спят
иногда и стоя, но чаще ложатся, особенно в таких местах, где на них редко
охотятся. Бушмен считал хорошим признаком, что слон ложился. Отсюда он
сделал вывод, что в этих краях слонов мало тревожат и, значит, к ним легче
будет приблизиться на выстрел. И вряд ли они захотят покинуть спокойную
местность, покуда охотники не возьмут "хорошую поживу".

Это соображение играло важную роль. Где слонов много преследуют и где они
уже знают, что означает гул выстрела, там нередко один день охоты обращает
их в бегство: они пускаются в кочевье и не осядут снова до тех пор, пока не
окажутся вне пределов досягаемости. Так поступают не только отдельные,
выслеженные охотником слоны. Все остальные также снимаются с места, как
будто предупрежденные товарищами, пока последний слон не покинет округу. Эти
странствия представляют одну из главных трудностей для охотника; и, когда
слоны уходят на новые места, ему не остается ничего иного, как самому
переменить поле действия.

Напротив, там, где слонов долгое время оставляли в покое, их не пугает
раскат ружейного выстрела, и они долго мирятся с преследованием, прежде чем
"покажут хвост" и покинут местность.

Так что Черныш недаром обрадовался, когда убедился, что старый слон
лежал. Бушмен вывел из этого обстоятельства целую цепь заключений.

А что слон действительно ложился, было достаточно ясно - углубление в
упругой насыпи муравейника показывало, куда он прислонился спиной: на земле
был виден оттиск туловища, а большой бивень оставил рядом на дерне глубокую
борозду. Бивень был, несомненно, велик, как показал отпечаток зоркому глазу
бушмена.

Черныш сообщил спутникам несколько любопытных фактов о четвероногом
великане - или, по меньшей мере, то, что ему представлялось фактами. Слон,
сказал он, никогда не отважится лечь, если ему не к чему будет прислониться
- к скале, к муравейнику, к дереву; он делает это, чтобы во сне не
перекувырнуться на спину. Если он нечаянно попадет в такое положение, ему
очень трудно встать, и он бывает тогда почти столь же беспомощен, как
черепаха. Нередко он спит, стоя около дерева и всей тяжестью тела
навалившись на ствол.

Черныш не думал, что слон наваливается на ствол, едва лишь расположится
под деревом; дерево соблазняет его сперва своею тенью, а уж потом, когда
великаном овладеет сонливость, он припадает к стволу, найдя в нем прочную
опору.

Бушмен поведал также спутникам, что иногда у слонов бывают свои
облюбованные деревья, к которым они возвращаются снова и снова подремать в
жаркие полуденные часы - их обычное время отдыха. Ночью слоны не спят.
Наоборот, они в это время бродят по окрестностям, пасутся, ходят к далеким
водопоям. Впрочем, в глухих, спокойных областях они пасутся и днем, и не
исключено, что повадки полуночника родились у них как следствие страха перед
их неугомонным врагом - человеком. Все это Черныш излагал, пока охотники
продвигались вперед по следу.

Начиная от муравейника, след менял свой характер. По дороге слон
"завтракал". Сон вернул ему аппетит; кусты терновника "стой-погоди" были
истерзаны его бивнями. Тут и там ветви были обломаны и дочиста ощипаны, и
только жесткие голые прутья валялись на земле. Местами попадались вырванные
с корнем деревья, и притом не маленькие. Слон валит деревья, если не может
дотянуться хоботом до их листвы; когда же дерево повалено, вся зелень,
конечно, оказывается в полном его распоряжении. Иногда же он вырывает
деревья, чтобы пообедать корнями, так как некоторые породы пускают сладкие,
сочные корни - любимое лакомство слона. Гигант выдергивает деревья хоботом,
предварительно подрыв их бивнями, которыми пользуется, как киркой. Впрочем,
слону не всегда удается достичь своей цели. Например, мимозу более крупных
пород он может расшатать только после больших дождей, когда земля становится
влажной и рыхлой. А иногда он привередничает: вырвет дерево из земли,
протащит его несколько метров корнями вверх и бросит, едва отщипнув корешок.
Проходя целым стадом, слоны беспощадно губят лес.

Малые деревья слон вырывает одним только хоботом, но для крупных он
применяет мощный рычаг - свои крепкие бивни. Он подводит их под корни
(дерево растет обычно в рыхлой песчаной почве) и, дернув, разом