он. Верно! Хлебнул горя - чему-то научился, от счастья душа запела -
размагнитился...
поезд уйдет? Она так напугала Леньку, что он чуть было не схватился за
рычаги, чтобы развернуться и помчаться куда угодно вослед ушедшим от
него людям. Но удержался: в поземку никуда поезд не двинется, это
исключено. Потом другая мысль, тоже очень неприятная: а что, если мотор
заглохнет? К Гаврилову-то он успел, а успеют ли к нему? Должны успеть,
успокоил себя Ленька, в случае чего такую разминку сделаю, что не
вспотеть бы. И решил держаться золотой, высеченной на мраморе заповеди
антарктического водителя: "Попал в переплет - стой и жди".
действия, а мозг, принявший столь мудрое решение - ждать, не желал
закостенеть в этой догме. Обидно было бездействовать, когда
перебродившая сила искала выхода, сила, от напора которой дрожали мышцы.
Почему, подумал Ленька, они должны искать его, а не он их? Закутался,
вышел из кабины и не увидел, а нащупал колею. Мысленно определил угол,
на который отклонился его тягач. Возвратился, развернул машину и проехал
немного вслепую. Вышел, поползал на четвереньках: нет колеи. Срезал
угол, прокатился еще немного: нет колеи.
сволочь, на испуг берет. Не на такого напал! Ленька страха не испытывал,
как часто не испытывают его люди, оказавшиеся в опасности и по незнанию
не представляющие себе истинных ее размеров. Пургу побеждают не
бесстрашные, а опытные, понимающие, когда с ней можно бороться, а когда
нельзя. Над не подкрепленной опытом храбростью Север посмеивается,
уважает он лишь мудрую предусмотрительность. Много трагедии произошло с
теми, кто не знал этого.
привычно потянулся в карман за сигаретами и чертыхнулся. Кровь вскипела
- так захотелось курить. И поесть бы в самый раз, по часам скоро ужин.
Неожиданно вспомнил, что низовая метель потому и называется низовой, что
стелется над самой поверхностью! Полез на крышу кабины, встал - и увидел
метрах в двухстах наискосок избиваемый ветром флаг "Харьковчанки".
Радостно засмеялся: вот она, родненькая! Жаль, что флаг только на ней,
иначе ребята давно бы его разыскали. Ну, теперь дело в шляпе. Сел за
рычаги и медленно, чтобы не врезаться невзначай в чью-либо машину,
двинулся в намеченном направлении. Остановился через минуту, залез на
крышу и в сердцах выругайся: флаг реял опять же метрах в двухстах, по
уже не наискосок, а прямо по курсу. Тем не менее вернулся в кабину
повеселевший. Там; небось паникуют сейчас, заседают и совещаются, как.
его выручить, а он тихонько войдет па камбуз, отряхнется и скажет: "Что
у нас нынче на ужин, Петя?" Все бросятся к нему обрадованные, а он
недоуменно пожмет плечами: "Подумаешь, поземка, говорить не о чем!"
Очень понравилась Леньке эта эффектная, как в кино, сцена.
затормозил. Выскочил, нащупал руками лопнувшую гусеницу. Распустилась,
змея, нашла место и время! Не могло быть и речи о том, чтобы исправить
такое повреждение в одиночку, да еще вслепую. А ведь не больше сотни
метров осталось до "Харьковчанки"! Что теперь делать? Двигатель мерно
гудел, в кабине было тепло, поземка при таком морозе, как говорили,
продолжается от силы два-три часа. Может, пересидеть?
Достал из-под сиденья моток шнура, затянул ремешки на унтах, молнии на
каэшке задраил до отказа, поверх подшлемника для страховки обмотал шарф,
надел защитные очки и вышел в поземку. Все предусмотрел! Привязал конец
шнура к ручке дверцы, напомнил себе, что к "Харьковчанке" следует идти
прямо, никуда не сворачивая, и медленно пошел в белую мглу.
пошел Ленька не прямо по курсу, а параллельно колее, на которой стоял
поезд.
частицы пробивали шарф и подшлемник, жгли, словно капли раскаленного
металла, унты продавливали чуть ли не до колен сыпучий, невидимый сверху
снег. Тяжело идти в метель, выматывает она силы, как самая изнурительная
работа, из-за рваного темпа и сбитого напрочь дыхания. Но сил у Леньки
было больше, чем у обычного человека, и он упорно шел, доподлинно зная,
что "Харьковчанка" должна быть рядом.
конца. Где-то совсем близко тарахтели двигатели, Ленька шел на звук, по
оказывалось - в пустоту; прислушивался, снова шел - и снова в пустоту.
Вспомнил рассказы, что в поземку слух подводит человека настолько, что
нельзя верить собственным ушам, - резонанс, или "бегущее эхо", или как
там это еще называется.
смалодушничал - не повернул назад, к своему тягачу, но взял себя в руки
и решил предпринять последнюю попытку. Натянув шнур, как радиус, начал
описывать окружность, уже не боясь, а мечтая удариться об угол балка, о
железо саней - лишь бы найти поезд.
не натягивался! Не веря себе, Ленька осторожно потянул остаток мотка - и
не встретил сопротивления. Мороз пробивал до костей, но в это мгновение
Леньке показалось, что его прошиб пот. Дернул еще раз - и шнур легко
подался рывку. Теперь уже не было сомнений в том, что шнур оборвался.
зайца, ужас обреченного на неминуемую гибель существа охватил Леньку с
такой силой, что он закричал дико и отчаянно:
по одной, то по другой оставленной Ленькиным тягачом полузасыпанной
снегом колее. Два раза не выдерживали, возвращались на камбуз греться и
вновь отправлялись на поиски. В третий раз нашли тягач...
было. Молча посидели несколько минут в кабине, чуть отогрелись,
отдышались. Особенно устал Сомов. Губы посинели, из горла вместе с
выдохом вырывался хрип. Сомов сидел, прикрыв глаза, и Игнат вдруг
подумал, что бывал несправедлив к этому человеку. Ну, жмот, молчун - что
есть, то есть, - зато работяга безотказный. Худой, не поймешь, в чем
душа держится, а рыскает по снегу проворнее Тошки, сам замучился и всех
замучил. Надежный человек, зря мы на него.
проговорил Сомов. - Хотя и сосунок, а вряд ли так в метель пошел.
через несколько минут, доложил, что никуда Ленька шнура не привязал.
веки, сказал Сомов.
- Может, конец сорвался?
счастье.
Побрели гуськом, стараясь не потянуть шнур, чтоб случайно не выдернуть
моток из Ленькиных рук. Вскоре обнаружили на снегу брошенный моток, но
не стали обсуждать эту находку, потому что и так было ясно, что шнур для
Леньки стал бесполезной обузой и он его бросил. Шарили вокруг,
всматривались в пелену, надеясь различить в ней огромную Ленькину
фигуру; по сигналу Сомова меняли направление, чуть расходились, чтобы
охватить возможно большее пространство. Около часа проискали, с ног
начали валиться, в ушах звенело, и виски разрывались от напора крови.
не к балку, а от него, и не шел, а передвигался чуть ли не на
четвереньках, падая и поднимаясь. Взяли его под руки, повели, втащили в
балок.
Посидел он, бессмысленно улыбаясь замерзшей улыбкой, позволил Валере и
Пете растереть себе помороженные запястья, выпил принесенный Алексеем
спирт и пришел в себя.
него не обращал внимания, даже сесть ему оказалось некуда. Присел он на
корточки, склонил набок голову - и кап-кап: кровь из горла и носа на
пол.
Заглушили двигатели, надели на капоты чехлы и затолкали в отверстия
выхлопных труб снежные пробки - на случай нежданной пурги. Трубы
изогнутые, забьет их, хлопот не оберешься, три часа будешь проволокой
спрессованный снег выковыривать. А не сделаешь этого, отработанный газ
пойдет в кабину.
сумерки еще не наступили. Хорошо различались силуэты машин и номера на
их стальных боках и дверцах, цистерны, сани...
подогнали друг "к другу и построили в шеренгу, а в центре, как пастух
среди овец, высилась "Харьковчанка". Она казалась непомерно огромной,
Сертаков Виталий
Самойлова Елена
Конан-Дойль Артур
Контровский Владимир
Пехов Алексей
Афанасьев Роман