и так шляюсь каждый день к Белову?" -- вопрошал он неведомо кого, двигаясь
по спальне Никиты и стирая большим опахалом из петушиных перьев пыль.
книжных полок: лучшего вместилища для пыли, чем книги, не найти. И тут как
стрелой в сердце -- вот она, книга, которую цитировал барин перед роковым
отъездом! И лежал этот Монтень, помнится, на столике у изголовья, Гаврила
сам отнес его в библиотеку и поставил на полку. Может, Монтень даст от-вет?
"Сотая страница,-- приказал себе Гаврила,-- седьмая строка сверху!" Он с
трудом вытащил книгу из плотного ряда, послюнил палец и принялся листать
страницы. Вдруг мелькнул вложенный в книгу листок -- закладка или старое
письмо?
отпечатался каблук. Не доверяя глазам своим, Гаврила во-друзил на нос очки,
а через минуту, срывая на ходу фартук, уже мчался к выходу, сотрясая воздух
гневным воплем:
пожелают поехать куда? Предупреждал ведь шельму, чтоб карета всегда на ходу!
Может, у тебя еще и лошади не кормлены?
был дома. Гаврила весь трясся, шарил по карманам, рас-сказывая с вызывающими
зевоту подробностями, как он вытирал пыль...
прочитана несчетное количество раз, уже было высказано несколько самых
фантастических предположений, а Гаврила все сидел, вцепившись в подушки
канапе, и следил за каж-дым Сашиным движением. Наконец Саша отложил записку,
при-жал к столешнице тяжелым шандалом и нахмурился, глядя куда-то мимо
Гаврилы.
тот.-- Бледные очень и на себя не похожи.
важное письмо. Теперь мы точно знаем, куда уехал Никита. А то ведь были одни
предположения. И теперь ты ко мне больше не ходи. Хорошо? Если ты мне
понадобишься, я сразу дам знать. Но сам ни ногой. Понял?
Гаврила ее сам придумал и тут же поверил, что его отлучают от дома из-за
какой-то высокой государственной надобности. "Дабы не скомпрометировать..."
-- твердил он себе, на-правляясь в карете домой. Ему очень нравилось это
слово.
всматривался в записку, рядом лежал русский ее перевод. "Сударь! Завтра 3
мая в семь часов пополудни Вас ждет во дворце известная дама. Приходите к
крыльцу и смело идите внутрь. Вас встретят. Пароль -- "благие намерения".
Записку следует уничто-жить". Саша изучил уже и немецкий и русский тексты и
выводы сде-лал, его волновало другое. Он пытался понять, откуда он знает
этот почерк?
каждая прогибается под собственной тяжестью? Но строчки-то всего четыре, а в
памяти застряла целая страница. Только, по-мнится, она была писана
по-русски.
записку к Никите могла писать и не она, а кто-нибудь из фрейлин. Записку
надобно показать Анастасии. Решено, в субботу он едет в Петергоф, а пока
надо посоветоваться с профессионалом. И Саша несмотря на поздний час
направился к Лядащеву.
ее восторг от такой неожиданной встречи. На Сашу обрушился водопад вопросов,
улыбок, каждое его желание предуп-реждалось, и только на один вопрос: "Дома
ли Василий Федорович?" -- Саша не мог получить ответ. Хозяйка как-то
удивительно ловко переводила разговор на другие темы.
ссылке? Мне точно рассказывали, что они живут в Царском Селе и государыня
запретила им появляться в Петергофе. А там весь двор! Я Васе говорю, поедем
в Петергоф, снимем там какой-нибудь дом поблизости или купим. А он мне
говорит, друг мой, там на сто верст в округе все дома, включая собачьи
конуры, уже заняты или куплены. А правда ли, что у старшей дочери адми-рала
Апраксина оспа? Как не знаете? Дочь не знаете? Ну такая... некрасивая, цвет
лица прямо оливковый. Правда, правда, совер-шенно зеленый, а теперь еще
оспа. Бедный отец...
светские обязанности соблюдены. Вера Дмитриевна сооб-щила:
грустно! Разве я была плохой собеседницей?
Он небогат, и у него куча наследников. Сейчас эти на-следники растащат дом
по нитке, а там есть часы, и не одни, я точно знаю. Что вы удивляетесь?
Разве Василий Федорович не говорил вам, что он держит в руках время? Это так
мило...
только негодовал на Лядащева, что он сочинил такую пустую историю. Это жена
может поверить, что он потащился куда-то за часами, смешно сказать, но для
прочих он должен был при-думать ширму поинтереснее.
опочивальню невестки и, не дожидаясь ее отклика, отворила дверь.
шлафроке сидела за туалетным столиком и, покусывая перо, сочиняла письмо к
мужу Уже были описаны дела домашние, детские, уже были заданы вопросы
относительно самочувствия и настроения, и теперь Софья размышляла, писать
или не писать в порт Регервик о самом значительном событии -- исчезновении
Ни-киты. Появление свекрови не столько озадачило ее, сколько испугало.
Заставить Веру Константиновну подняться в столь позд-ний час в спальню могли
только обстоятельства чрезвычайные.
единственный в комнате стул.
разобранной постели, уселась на тюфяк и сказала строго:
Прежде чем по городу мотаться и дознание вести не грех бы с матерью
посоветоваться.
взгляд на исписанную бумагу.-- Регервик все одно что заграница, а значит
пойдет через цензуру. Ты не смотри, что сейчас времена мягкие. Я больше тебя
жила, знаю...
произнесла Софья, самоуверенность свекрови иногда ее раз-дражала.
я ничего не слышала? И этот господин сладкий с окаянной фамилией, Лядащев,
кажется, тоже тень на плетень наво-дил. Никита пропал? Уж неделю, как о нем
ни слуху ни духу. Так?
попусту. Все еще разъяснится самым простым и не-винным способом.
где-нибудь в Венециях аль в Парижах разъясняется не-винным способом, а у
нас-то дома... Попомни мое слово. Добро еще, если Никита сидит заложником в
разбойной шайке и выкупа ждет. А вернее всего, что это дело политическое.--
Последнее слово свекровь произнесла грустно и буднично, словно речь шла о
про-кисшем супе.
раскрыла свой рабочую сумку, водрузила на нос очки, а те-перь оглаживает
себе грудь в поисках иголки. Значит, пришла она не на пять минут, а для
длинной нравоучительной беседы. Странно, однако, она началась...
поехала ты сегодня с утра в казармы разыскивать Сашу Белова. Не нашла? И
добро бы сама беседовала с ординарцем, а то послала кучера. Анисим тебе
наговорит... Он не просто туго-дум, он дурак.
знай я, что у Анисима такой длинный язык...
чужого мужа, так ведь и опасно. Ты губы-то не поджи-май! У тебя дом, дети.
Все в один миг можно перечеркнуть. И не посмотрят, что ты женщина. У нас
женщин и в крепость сажают, и кнутом наказывают.
только формой и фактурой, но и цветом. Из блеклой парчи и косматого
лазоревого бархата она сочиняла модную душегрею. Вера Константиновна
приехала в Петербург, привезя из псковской дере-вушки два воза добра. В
числе столов и лавок, посуды и икон был и окованный железом сундук с одеждой
умерших прародителей. Пятьдесят лет без малого все эти терлики, охабени и
кафтаны карлотовые лежали без употребления, и теперь, твердо уверившись во
мнении, что прежняя мода на Русь не вернется. Вера Констан-тиновна занялась
перешиванием старого гардероба в современный. Работа портнихи неизменно
настраивала свекровь на доброжелательный лад, поэтому мрачные предчувствия
ее выглядели особенно неуместно.
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Никитин Юрий
Мичурин Артем
Эриксон Стивен
Мороз Александра