Какие причины заставляют подгнивать корни их крыльев?
Иногда это происходит мгновенно, иногда утомительно затягивается. Всех
причин я не знаю, но мои крылья иссушила насмешка. Насмешка над собой.
Я любил молоденькую девушку в долине - вероятно, она была красива. Льщу
себя мыслью, что и сам я был красив. Я сложил о ней песню и назвал ее
Невестой Орфея. В то время я себе казался немножко Орфеем. Но она
увидела в браке с полубогом преступление против естества. И прочла мне
целую проповедь. Каждый человек, так она сказала, обязан во имя чего -
нибудь - своей семьи, своей общины, самого себя (уж не помню точно) -
добиваться в жизни успеха. Какого именно успеха, она толком не
объяснила, но ясно дала понять, что песня служить фундаментом успеха не
может. А от полубогов она открещивалась, особенно от языческих
полубогов. Нашелся владелец домов и земли, который, к счастью, ни в чем
не походил на полубога. Даже сейчас, на склоне лет, я со злорадством
думаю, каким ничтожеством он был. Они поженились, и насмешка отгрызла
мои крылья. Чтобы оборониться от этой крохотной буравящей насмешки, я
мысленно прибегал к убийству, самоубийству, славным подвигам. Изнывая
от стыда, я решил укрыть мои песни от всего света, чтобы люди никогда
больше их не слышали. А свет даже не заметил, что я его покинул.
Никакие люди не пришли молить меня, чтобы я вернулся, а я клялся, что
они придут, непременно придут! Крылья у меня отвалились. Я стал
взрослым мужчиной и никакой луны больше не хотел. Когда же я по -
пробовал запеть снова, оказалось, что голос мой стал хриплым, как у
погонщика скота, а песни мои отяжелели, потому что я все продумывал
наперед.
меня не осталось ничего. Быть может, юность покидала меня, прилипая к
монетам, а быть может, она и сейчас живет в странах, о которых я грезил.
Но Генри наяву купается в своих грезах, и порой я ему люто завидую.
Знаешь, Мерлин, очень странно... Моя мать, Гвенлиана, верила, будто у
нее есть дар ясновидения, и мы ей потакали, потому что не хотели лишать
ее радости. И вечером, перед тем как Генри ушел, она пред - сказала его
будущую жизнь. Мерлин, почти каждое ее слово сбылось! Неужели мысли
развертывались перед ней. как свиток с цветными картинками? Это же очень
странно, невероятно!
научил старую Гвенлиану очень многому из того, что называют магией. Она
обладала редкой способностью истолковывать знаки... и выражение лица.
как я, и трудно, и долго, и тоскливо. Домой я доберусь только к ночи.
Вон идет Уильям со своей киркой, он ведь с ней так и родился. Часть
пути я пройду с ним и послушаю, как живут в Лондоне. Наверное, ты
любишь слова, Мерлин, если у тебя их такой большой запас. А я, должно
быть, люблю боль, раз сам себе ее причиняю. И, Мерлин, по-моему, ты
фокусник и обманщик. Всякий раз я ухожу от тебя в убеждении, что ты
изрекал великие истины, но потом никак не могу припомнить ни одной. По
- моему, твой мягкий голос и звон твоих арф полны хитрых чар.
"Прощание колдуна".
чудесным городом - могущественным, процветающим - и по праву носила
название Золотая Чаша. Никакое другое селение во всем грубом Новом
Свете не могло сравниться с ней ни красотой, ни богатством.
неведомого океана. Он облачился в начищенный панцирь и поножи, а потом
вступил в воды Тихого океана и пошел вперед, пока ласковые волны не
начали плескаться у его бедер. Тогда он обратился к морю с цветистой
властной речью и объявил все омываемые им земли собственностью Испании.
Он потребовал от него покорности и верности, ибо ему предстояло быть
славным внутренним озером Кастильи и Арагона.
деревня. Называлась она Панама, что на туземном языке означало "место,
где хорошо ловится рыба". Когда испанские солдаты сожгли деревушку и на
ее месте построили городок, они оставили ему название "Панама",
звучавшее, как песня. И вскоре смысл этого слова оправдался, ибо из
этого городка Испания забросила сети на все четыре стороны света.
древних майя. Часть своего улова он отправил в Панаму - змей странной
формы, жуткие маски и крохотных жучков. Все они были из чистого золота.
Когда украшений более не осталось, когда храмы превратились в пустые
каменные пещеры, тогда Педрериас Авила бросил испанскую сеть на
туземцев и бичами погнал их в рудники.
могучее государство инков пало перед ним. Он убил правителей и разрушил
машину правления. Затем алмазы, украшения с храмовых стен, золотые
изображения солнца и церемониальные золотые щиты были отправлены в
Панаму. А сломленный народ инков Писарро бичами загнал в рудники.
восток, где свирепые индейцы Дариена обитали на деревьях и в пещерах.
Здесь испанцы нашли кольца, вдевавшиеся в нос, ножные браслеты,
ритуальные палочки и стержни орлиных перьев, набитые золотом. Все это
сваливалось в мешки и на мулах отвозилось в Панаму. Когда ни в одной
могиле не осталось ни единого золотого украшения, бичи принудили даже
диких индейцев копаться в земле.
которых можно было собирать жемчуг, если нырнуть поглубже. И вскоре уже
обитатели островков ныряли в воды, кишевшие акулами. А в Панаму
отправлялись мешочки с жемчужинами.
искусные ремесленники, кончали свой путь в Панаме, где раскаленные
тигли поглощали их, как пылающие нетерпением лакомки, и преображали в
толстые золотые поленья. Склады ломились от золотых штабелей, ожидавших
каравана в Испанию. Иногда на улицах складывались поленницы серебряных
слитков, не уместившихся на складе. Впрочем, тяжесть надежно
предохраняла их от воров.
порабощенных народов употреблялись на постройку тысяч роскошных домов с
красными крышами и небольшими внутренними двориками, где росли
редкостные цветы. Под воздействием бесформенных кусочков золота все
искусства и удобства старой Европы устремлялись на запад, чтобы
украсить дома панамцев.
грабителями, но с солдатской выучкой, не страшившиеся кровавых битв. Их
небольшие отряды захватили Новый Сеет почти без применения силы, только
твердостью духа. Но когда народы Никарагуа, и Перу, и Дариена были
превращены в стенающих рабов, когда опасность ушла о прошлое, в Панаме
начали селиться люди из иного теста. Это были купцы, решительные и
беспощадные, когда можно было с помощью закона отнять землю у ее
владельца или поднять цены на съестные припасы, предназначенные для
дальних колоний, но робкие и трусливые, когда сталь начинает звенеть о
сталь.
умерли, другим приелась скука мирных дней, и они отправлялись на поиски
новых опасных земель, предоставив лавочникам превращать съестные
припасы в орудия грабежа и соперничать между собой в пышности. Купцы
тщательно отмеривали муку и вино, а взамен прятали в свои сундуки
драгоценные камни и золотые слитки. Стакнувшись между собой, эти
торгаши требовали за провизию одинаково большие деньги и воздвигали на
выручку дома из кедра, крытые розовой черепицей. Своих женщин они
одевали в заморские шелка, а на улицах каждого сопровождала огромная
свита дворовых рабов.
построили огромный сарай для своего товара. Там в расположенных ярусами
клетках сидели чернокожие, пока их не выводили на свет, и покупатели,
хорошенько ощупав каждого, рьяно торговались.
кедра располагались вдоль главных улиц, а дальше стояли более скромные
жилища приказчиков, посыльных и наемных королевских солдат. По окраинам
теснились бесчисленные крытые листьями хижины, где помещались рабы. В
центре города были воздвигнуты шесть церквей, два монастыря и
величественный собор - во всех священная утварь из золота, усыпанные
драгоценностями облачения. К этому времени в Панаме успели прожить свою
жизнь и скончаться двое святых, пусть и не слишком известных, но все же
заслуживающих, чтобы мощи их обрели достойные раки.
королю. Там в ожидании очередного каравана судов хранилась десятая
часть всех даров здешней земли. В назначенное время волы отвозили
королевскую долю на восточный берег перешейка, а там ее грузили на
корабли. Панама содержала испанское королевство, оплачивала новые
дворцы короля и войны, которые он вел. В благодарность за наличность,
пополнявшую его казну, король возвысил Панаму. Она гордо именовалась
"Высокоблагородным и верным городом Панамой" и была приравнена по рангу
к Кордове и Севилье - разве не носили ее правители золотые цепи на шее?
Флинт Эрик
Акунин Борис
Прозоров Александр
Гюго Виктор
Марко Джон
Андреев Николай